одним махом выпил его, подождал, пока Гюнтер повторит его действия, и приступил к пояснениям. - Войну Гитлер в любом случае не выиграет, но цепляться за свою власть будет изо всех сил. В лучшем, для нас, случае русские сумеют оторвать от Рейха кусок для образования ещё одной Германии, где мы сможем жить. В худшем, если большевики не захотят погибать ради того, чтобы освободить немцев от этого 'непогрешимого придурка', нам придётся оставаться здесь, принимая советское гражданство.
- А если кто-то не пожелает оставаться? - Засомневался Гюнтер. - Там дом, семьи, дети.
- Ну, если не терпится познакомиться с концлагерем, никто удерживать не будет.
- Почему ты так уверен, что Гитлер не изменит своего решения? - Все ещё колебался Гюнтер.
Курт налил ещё по одной, что-то тихо бормоча по-русски. Выпил сам и заставил своего бывшего комбата.
- Я ведь, господин гауптман, этих людей не понаслышке знаю. - Он кивнул на вездесущий плакат с карикатурными Гитлером, Герингом и Геббельсом. - Мой отец не последним человеком в национал- социалистическом движении был. Правда, давно, ещё в двадцатые годы. В партию вступил, когда она и тени будущего признания не имела. Не в первой тысяче, хвастать не буду. Но будущего фюрера немецкого народа знал как товарища по партии, а не как непогрешимого гения. - Курт приостановил свой рассказ, собираясь с мыслями. - В двадцать девятом мать умерла от туберкулёза и отец меня к себе взял, устроил учиться. Хотел в Гитлерюгенд определить, но передумал. Часто со мной разговаривал. Уже тогда он понял, что Гитлер Германию к пропасти приведёт. Начал активно в левом крыле партии работать. Штрассера в Германии и не помнят уже, а ведь он был одним из первых, кто этого проходимца Гитлера вычислил. Но бороться с фюрером стало чрезвычайно трудно. У Гитлера поддержка властей, не слишком старательно и скрываемая. У Гитлера деньги, которые банкиры в него как насосами закачивали. У Гитлера сотни тысяч штурмовиков, готовых любого растерзать, только пальцем покажи. Со временем фюрер и их отблагодарил за поддержку. Когда власть уже была захвачена, старые партийные товарищи из штурмовых отрядов стали излишней обузой. И фюрер ни минуты не сомневаясь пустил их в расход. Заодно перебили и идейных врагов - Штрассера и его сторонников.
Курт вытащил русские папиросы, протянул пачку Гюнтеру, тот взял одну, решив свои сигареты сэкономить до худших времён. Не торопясь закурили и Курт продолжил свой рассказ.
- Вот тогда я оценил предусмотрительность своего отца. Сестрёнку мою, сводную, в детский приют определили, мачеху в концлагерь, чтобы не болтала лишнего. А я по документам, как дальний родственник проходил. Меня, недолго думая, под зад коленом из отцовского дома и в трудовой фронт Лея с приказом определить куда-нибудь. Так я на заводе оказался, вначале разнорабочим, потом учеником, а затем и слесарем определили. А дальше ты всё прекрасно понимаешь, сам через это прошёл. Указ о формировании Вермахта, призыв на действительную службу, школа унтер-офицеров, Польша, офицерская школа.
Скрипнула дверь кабинета, в котором они так вольготно расположились, в приоткрытый проём заглянула голова переводчика.
- Товарищ обер-лейтенант, через сорок минут выезд.
Курт согласно кивнул головой и переводчик исчез.
- Так ты теперь товарищ? - Съязвил Гюнтер.
- Да, я обер-лейтенант Первой Немецкой антифашистской бригады. А у нас принято обращение товарищ, а не господин. - Курт насмешливо посмотрел на своего друга. - Или ты великим господином был, до того как сюда попал? У тебя перед фамилией приставка 'фон'? У тебя большой счёт в банке? У тебя большое имение? У тебя небольшой заводик в родном городе?
Гюнтер смутился. Единственным достоянием пехотного офицера, как правило, были его голова и руки. Если не считать обещанных фюрером имений на Украине, которые они должны были получить после окончательной победы над большевистской Россией.
Теперь более вероятен земельный участок в два квадратных метра.
- Мои товарищи сейчас пытаются рассказывать правду находящимся здесь солдатам. - Курт кивнул в сторону двери. - Мы никого не заставляем силой, но, если найдутся желающие повернуть оружие против Гитлера и его банды, мы назовём этих людей своими товарищами. - Курт протянул руку, ладонью вперёд, к Гюнтеру, который попытался возразить. - Я не заставляю тебя. И даже не буду уговаривать.
Гюнтер захлопнул рот, прервав возражения. Курт посмотрел на часы, упаковал в свою сумку фляжку и стаканчики. Вновь повернулся к своему бывшему командиру батальона.
- Конечно, намного проще отсидеться в стороне, ожидая, что кто-то решит все спорные вопросы за тебя. Пусть другие воюют, другие принимают решения, другие борются, другие строят новое государство. Пусть. - Курт даже изменился внешне, стал одухотворённее. - Но потом не нужно жаловаться, что построенное ими государство тебя не устраивает. Хочешь подстроить мир под себя? Не жди, когда он сам изменится. Иди и переделывай его! Хочешь, чтобы русские учли твои желания, когда будут переделывать Германию? А это обязательно произойдёт. Иди и помоги им!
Гюнтер встал, понимая, что разговор завершился, одёрнул китель.
- Если надумаешь к нам присоединиться, то вот адрес моей полевой почты. - Курт протянул Гюнтеру бумагу с написанными на ней цифрами. - А сейчас прощай! Хотя, мне почему-то кажется, что в данном случае нужно говорить 'до новой встречи'.
Обер-лейтенант Курт Мейстер развернулся и вышел из комнаты. Спустя несколько секунд в открытую дверь заглянул охранник и Гюнтер двинулся к выходу, пора было возвращаться в мастерскую.
7 сентября 1941 года Москва (ночь)
Да здравствует наш суд - самый гуманный суд в мире!
Генералу Коробкову стоило золотыми буквами написать эти слова на постановлении комиссии ГКО. Отделаться всего лишь отправкой командиром резервной дивизии в далёкий и безопасный тыл. Это воистину везение.
А этот дурак ещё обиженное выражение лица старательно демонстрирует. Упустить самого Клюге! А такой был шанс захватить в плен первого в этой войне фельдмаршала. Упустили. У него и сил то было - чуть больше дивизии. А вывернулся. Пробил окружение в самом слабом месте, в районе болот, и ушёл. А этот дурак оправдывается тем, что ожидал прорыва вдоль шоссе. Ну, конечно, немецкий фельдмаршал должен следовать только по главным дорогам. С собой обязан таскать парадный эскорт десятка в три легковых машин. А на крыше генеральского автомобиля непременно написать собственное имя и звание. Аришиными буквами!
Впрочем, это было не единственное упущение командарма-четыре. И прочие операции он проводил через пень-колоду. И только решительные действия соседей по фронту спасали его от разгрома. Единственная путная операция в его послужном списке - окружение Варшавы в середине июля. И ту проводил не самостоятельно, а под присмотром главного сталинского погонялы - генерала Жукова. И по разработкам генерального штаба, уклониться от которых ему позволили только в некоторых случаях.
Не Бонопартий! Как выражался по поводу некоторых генералов Сашка.
Но в таких условиях не нужно быть великим военным гением. Такого превосходства в силах и технике не было даже у генералов сорок четвёртого года в войне времени Андрея. Этим же обеспечили просто идеальные условия войны. А они всё топчутся в Польше.
Боевого опыта, конечно, нет. Но другие учатся! Рокоссовский заявил о себе так, что даже немецкая пропаганда признаёт его превосходство. И Гитлер, на полном серьёзе, приводит его действия в качестве примера подражания для своих генералов.
Не хуже положение и у Конева. Кипящий котел северной Польши, состоящий из советских и немецких дивизий, его стараниями постоянно поддерживался под столь громадным давлением, что не позволял командованию Вермахта выдернуть из него свои части. Окружения, охваты, отступления и опять наступления. В этой мешанине корпусов, дивизий, отдельных полков, а то и просто ошмётков различных частей не могли разобраться ни советские, ни германские военачальники. Но у советского Западного фронта было превосходство в силах, что позволяло ему удерживать ситуацию под относительным
