ассоциации идет, это удивительно любопытное чувство. Мне хотелось бы сказать тебе, родной, вчитывайся в святое писание, ибо в нем сказано «Возлюби ближнего как самого себя» и «Не сотвори себе кумира». Расшифровать это практически невозможно. Но есть еще одно правило «Стучи и откроют». Я люблю тебя, родной мой. До свидания! Юрий 1.10.94.
В этих письмах нет особых художественных изысканий — они просты и реальны. Путь к вершине сложен, некогда говорить красиво. Постепенно меняется адресат: от писем к самому себе, через общие размышления — к письмам к сыну («протяжка в будущее») — как раз в момент обретения и осознания собственного мифа.
Анализ фоносемантического уровня текстов писем показывает некоторую динамику: жесткий текст 3 -го письма (без адреса) — тревога перед принятием решения; ключевой признак — прекрасный — отмечается во всех остальных письмах.
Проанализируем изменения на других языковых уровнях.
Как видно из таблицы 14, по мере продвижения к мифу менялись многие показатели: самое длинное письмо было написано в первый день, самое короткое — в последний. Наиболее частотные слова отражают тему и общий настрой писем — первые два текста посвящены взаимоотношениям с собственным бессознательным (постсознательным), третье письмо — без адреса — себе и бытию; четвертое письмо — сыну (ты), пятое письмо — себе и связи с миром, и, наконец, шестое, адресованное сыну, в конечном итоге адресовано себе новому (я).
Все лексические показатели постепенно приближаются к средним показателям универсальных славянских суггестивных текстов: понижается предсказуемость, возрастает объем словаря, уменьшается плотность текста. Таким образом, показатели суггестивности текста увеличиваются и, по-видимому, можно считать, что письма выполнят свою аутосуггестивную функцию.
В таблице 15 мы проследим, каким образом менялся грамматический состав писем и попытаемся проанализировать еще несколько формальных лингвистических показателей, а в таблице 16 сравним средние показатели различных типов текстов.
Как показывают таблицы, письма содержат повышенное количество местоимений (что, по- видимому, определяется жанром), пониженное — существительных. Количество глаголов и наречий со относимо с соответствующими показателями в художественных и суггестивных текстах.
Чтобы представить динамику лингвистических показателей в более наглядной форме, приведем еще несколько цифр в габлице 17: N - число лексических единиц в тексте вообще; L — количество разых слов; средний размер предложений в словах; коэффициент словарного разнообразия; коэффициент логической связности (количество служебных слов); коэффициент глагольности; количество местоимений 1-го и 2-го лица; количество прилагательных и наречий.
Из таблицы явствует, что средний размер предложения уменьшается, т. е. нарастает напряжение. Коэффициент словарного разнообразия достаточно высокий и изменяется незначительно. Коэффициент глагольности, гораздо больший 0,6 — свидетельствует о готовности к деятельности (созидательной, как свидетельствует текст писем). Количество местоимений 1 числа — достаточно большое — в первом и последнем письмах составляет приблизительно 1/10 всех слов, что отражает повышенный интерес к собственной личности, местоимения 2-го лица преобладают в 4 письме к сыну, что прекрасно коррелирует с содержанием. И наконец, количество прилагательных и наречий свидетельствует об эмоциональном пе реживании событий автором писем.
Такое вот получилось лингвистически осмысленное восхождение к вершине. О самой вершине (мифе) мы поговорим в соответствующем разделе.
Аналогичный анализ текстов писем можно проводить в процессе работы динамической группы, группы библиотерапии и т. д. Лингвистическая объективация информации предоставляет психотерапевту пищу для дополнительных размышлений и основу для более точной диагностики состояния пациента.
Глава 10. «Удав» в каждом из нас (лингвистика в терапии)
Удавъ — величайшая змЬя, Boa constriktor, которая удавляеть обвоемъ добычу свою, пожирая ее затьмъ цЬликомъ.
Змеиные, непрожитые сны Волнуют нас тоской глухой тревоги. Словами Змия: «Станете, как боги» Сердца людей извечно прожжены.
Это наблюдение натуралистов известно столь хорошо, что стало, по сути дела, общим местом. Малоподвижный удав не спеша приближается к своей жертве, та же вместо того, чтобы пытаться скрыться, убежать, спастись, покорно и неподвижно ожидает своей неизбежной участи.
Р. Киплинг в повести-сказке «Маугли» описывает такого удава: «Вся сила удава — в тяжком ударе головой, удвоенном силой и тяжестью всего тела. Если вы можете представить себе копье, или та-ран, или молот весом почти в полтонны, направляемый спокойным, хладнокровным умом, обитающим в его ручке, вы можете себе представить, каким был Каа в бою...
Не одно поколение обезьян воспитывалось в страхе и вело себя примерно, наслушавшись от старших рассказов про Каа, ночного вора, который умел проскользнуть среди ветвей так же бесшумно, как растет мох, и утащить самую сильную обезьяну; про старого Каа, который умел прикидываться сухим суком или гнилым пнем, так что самые мудрые ничего не подозревали до тех пор, пока этот сук не хватал их. Обезьяны боялись Каа больше всего на свете, ибо ни одна из них не знала пределов его силы, ни одна не смела взглянуть ему в глаза и ни одна не вышла живой из его объятий».
А само описание охоты Каа напоминает сеанс классического гипноза: «Луна садилась за холмами, и ряды дрожащих обезьян, которые жались по стенам и башням, походили на рваную, колеблющуюся бахрому. ...И тут Каа выполз на середину террасы, сомкнул пасть, звучно щелкнув челюстями, и все обезьяны устремили глаза на него.
— Луна заходит,— сказал он.— Довольно ли света, хорошо ли вам видно?
По стенам пронесся стон, словно вздох ветра в вершинах деревьев:
— Мы видим, о Каа!
— Хорошо! Начнем же пляску Каа — Пляску Голода. Сидите смирно и смотрите!
Он дважды или трижды свернулся в большое двойное и тройное кольцо, покачивая головой справа
