сигнала, пролетевшего тысячи километров.
– Только я не хочу все это бросать, – закончил Василий.
– Будешь свое дело открывать?
– Да, если только наездов от Роби не будет…
– Наездов не будет. Обещаю.
– Скоро? – нахально поинтересовался Василий.
– Думаю, уже очень скоро… Вась, а где Ленка? Никак не могу ей дозвониться.
– Ее нет в офисе. У нее медовый месяц… почти. Правда, свадьбы еще не было, но в этом Зазеркалье, похоже, так принято…
– Вот те на! Как я отстал от жизни… Попробую догадаться – кто-нибудь из ее клиентов- миллионеров?
– Не угадал. Тимур.
– Какой Тимур?
– Какой-какой. Наш Тимур. Оказывается, он ее всегда тайно любил. Ухаживал. Наверное, тоже тайно. А она мне накануне увольнения призналась, что вот он, настоящий мужчина, наконец в ее жизни. Преданный, верный и сильный. Прикинь?
– Погоди, так она уволилась?
– На прошлой неделе оба уволились. Они сейчас паспорта оформляют, насколько я знаю, на днях должны улететь. Роби только рукой махнул. Ладно, дружище, извини! Пора бежать. Другая линия. Не пропадай.
Возвращение в Москву
В чем секрет привязанности человека к родине? Вряд ли это имеет какое-либо отношение к патриотическому воспитанию. На любом новом, даже самом приятном месте мы сначала проходим период эйфории от знакомства с неизведанным. Но потом начинаем уставать от неизбежного напряжения, с которым связана жизнь вдали от привычного мира. Начинается период психологической ломки. У кого-то этот срок может занимать всего несколько недель, особенно если человек осознанно меняет место жительства, бежит от ненавистного прошлого. Его мечты и намерения в непривычной обстановке обеспечивают новой родине «аванс любви». Он готов мириться со многими вещами, игнорируя жестокость и равнодушие своего нового мира.
У других этот процесс занимает годы или вообще не заканчивается никогда. Особенно если человек неожиданно и вынужденно оказался вдали от привычного окружения, будучи при этом не готовым к смене обстановки. Вместо «аванса любви» своему новому миру он выдает «аванс ненависти». Как бы ни был прекрасен рай, в который он попал, – все в нем не так, как дома. Трава недостаточно зеленая, небо слишком тусклое, люди глупые и непонятливые, солнце слишком жаркое и так далее.
Санчес был на Бали уже второй раз с перерывом всего в несколько месяцев. И сейчас он поражался, как сильно изменились его ощущения от этого прекрасного острова. Приехав сюда впервые с Полиной, он восхищался всем: роскошью отеля, белым прозрачным балдахином над широченной деревянной кроватью, обходительностью и приветливостью людей, ухоженностью деревень, свежими незнакомыми ароматами фруктов. Каждый шаг, каждое движение становились поводом для новых восторгов.
Сейчас он видел захлебывающуюся от невиданного наплыва туристов бедную инфраструктуру, невыспавшихся злых гидов, изнывающих от вечной жары и влажности больных и облезлых бездомных собак, грязные пыльные тротуары. Где были эти собаки, эта грязь, эти пробки, эта тоска в глазах людей в прошлый раз?
Санчес вздохнул и снова вспомнил весенний московский ветер, заваривающий странный отвар из чистого насыщенного озоном воздуха проснувшихся подмосковных лесов, отработанного автомобильного топлива, разъедающей кожу канцерогенной пыли, жженого масла уличной торговли и тысяч благородных ароматов, которыми каждый из миллионов жителей города сдабривал себя по своему вкусу. Сколько раз он проклинал этот московский воздух. Как, бывало, ненавидел всех этих людей, полулюдей и совсем нелюдей, использующих этот воздух ежедневно и без малейшего чувства ответственности… А сейчас не мог дождаться той минуты, когда врежется своим чемоданом в наглую толпу таксистов в «Домодедово». Как пронесется по ночному городу в его центр, туда, где плотность жизни измеряется квадратными сантиметрами, а не гектарами…
Помимо банальной ностальгии по Москве у Санчеса были очень веские причины для возвращения на родину, где его ждали с нетерпением только родители и дознаватель из прокуратуры.
Во-первых, он позвонил по телефону на карточке, оставленной ему Игорем Аслановичем. Договорились, что Санчес предоставит все архивные данные с серверов Lab34, включая полный список клиентов TS Computers. По нему можно будет определить всех пострадавших от информационного шпионажа. Также требовались финансовые отчеты обеих компаний, архивы программ и многое другое, что потенциально может представлять интерес для следствия. В обмен на это его обещали вывести из-под обвинений, предъявленных совершенно незнакомыми людьми, которые вдруг оказались номинальными собственниками Lab34 и TS Computers и почему-то упорно гадили Санчесу. Учитывая, что ни Гриша, ни Санчес как собственники ООО «Лаборатория 34» никаких документов о продаже не подписывали, скорее всего, Роби и Димыч «слили» свои доли в компании через нечистоплотных юристов каким-нибудь ничего не подозревающим о таком ценном приобретении дагестанским бомжам, чтобы избавиться от проблем и долгов. Рейдерскую, несогласованную с другими собственниками продажу долей в бизнесе можно было, в принципе, также оспорить, но связываться не хотелось.
Тем не менее Санчес должен был лично отметиться в прокуратуре, дать официальные показания в качестве свидетеля, передать под расписку предоставленные им материалы и впоследствии, если потребуется, выступить в суде.
Договоренность была зафиксирована только в устной форме, присылать по факсу какие-либо «индульгенции» собеседник Санчеса категорически отказался. Но особого выбора все равно не было – Санчес больше не мог находиться в Индонезии по своей туристической визе.
Во-вторых, он очень хотел увидеть Аяну. Ему было уже недостаточно Аяны-альфа, которая за эти месяцы без подпитки энергией со стороны своего прототипа начала блекнуть, терять форму, превращаясь в туманное привидение. Сама идея выдуманного идеала казалась теперь Санчесу-новому, сильному и закаленному в жизненных передрягах, совершенно абсурдной, смехотворной и детской. Ему нужна была живая женщина, имеющая настоящее тело. Он вдруг почувствовал себя альфа-самцом, которого животные инстинкты вынуждали вступить в борьбу за достойную самку.
Последний рубеж страха перед Аяной был разрушен, когда Санчес познакомился с ее отцом. Вместо властного тирана, каким он его себе раньше представлял, сломавшего и подчинившего дочь, он увидел несчастного человека. Отец оказался слабее дочери, сам приковал себя к ней чувством вины. Аяна не такая. У нее есть принципы, она не согласна мириться с несправедливостью мира, даже если эта несправедливость является источником доходов ее семьи. В такую можно смело влюбляться – разделяя и оберегая общие идеалы. С такой можно рожать детей – и передавать им эти идеалы…
И, наконец, Санчес хотел увидеть Димыча. Своего когда-то-лучшего-друга. Не для того, чтобы злорадствовать или читать нравоучения. Санчес никак не мог смириться с тем, что до сих пор толком не разобрался в роли Димыча во всей этой истории. Роли всех остальных людей были для него теперь понятны и прозрачны. Но не Димыча. Научный склад ума просто не позволял Санчесу выбросить эту нерешенную задачу из головы. Она «висела» в мозгу – как системный процесс в компьютере – постоянно. Отнимая существенную часть внимания и умственной активности.
«Димыч – неглупый человек. Он должен был догадаться о том, что с Роби и его покровителями что- то не так. Если не сразу, то по крайней мере несколько месяцев назад, – думал Санчес, засыпая. – Да, но у него есть четкие жизненные принципы. Есть инстинкт самосохранения, в конце концов, который должен был заставить его бежать из этой теплой компании! Что-то менять, защищать свою репутацию и свою жизнь… – продолжал думать Санчес, стоя под душем. – Почему же он до последнего держится за
