93–147.) Более раннее издание — Philad. 1849.
Рн. Schaff:
M. F. Sadler:
Henry Parry Liddon (англиканин, каноник собора Святого Павла):
Рн. Schaff:
См. также соответствующие разделы об истории учения в Hagenbach, Thomasius, Harnack, etc.
Мессианство и божественное происхождение Иисуса из Назарета, которое впервые было исповедано Петром от имени всех апостолов и свидетелей божественной славы Его личности и деяний как самого священного и драгоценного факта их опыта, а после воскресения с обожанием признано скептиком Фомой с восклицанием «Господь мой и Бог мой!» — краеугольный камень Христианской Церкви[1018]; отрицание же тайны воплощения — признак антихристианской ереси[1019].
Итак, все богословские усилия доникейского периода были сосредоточены на учении о Христе как Богочеловеке и Искупителе мира. Это учение было основным во всех символах веры, произносимых при крещении. Оно наложило отпечаток на всю жизнь, строение и поклонение ранней церкви. Его не только отстаивали отцы церкви, возражая еретикам. Оно выражалось в ежедневном и еженедельном богослужении, в совершении крещения, евхаристии и в ежегодных праздниках, особенно Пасхе. Оно воплощалось в молитвах, славословиях и хвалебных гимнах. Уже из самых ранних свидетельств мы видим, что Христос вызывал у верующих не то восхищение, какое может вызвать смертный человек или бренный предмет и которое предполагает равенство, но был объектом молитвы, восхваления и поклонения как бессмертная, несотворенная, божественная сущность. Это очевидно из нескольких отрывков Нового Завета[1020] , из любимого символа первых христиан,
Жизнь и поклонение опережали богословие, и христианский опыт включал в себя больше, чем богословы могли ясно выразить словами. Так ребенок может поклоняться Спасителю и молиться Ему задолго до того, как сможет разумно объяснить свою веру. Инстинктивно христиане всегда двигались в верном направлении, поэтому несправедливо было бы обвинять их в несовершенстве рассуждений, в неточности пробных и ищущих истины высказываний некоторых доникейских учителей. Идея Божественности Христа, а с ней и идея Божественности Святого Духа с самого начала навеки запечатлелись в умах и сердцах верующих христианской церкви как центральный догмат веры.
Что же касается логического определения этой Божественности и ее отношений с фундаментальным ветхозаветным учением о единстве природы Бога — то есть церковного догмата Троицы, — то на его формирование ушло три века и завершилось оно только в никейскую эпоху. Следует ожидать, что, наблюдая за первыми попытками описать эту непостижимую тайну, мы будем встречаться с разного рода ошибками, незрелыми формулировками и неточностями.
У апостольских отцов мы по большей части встречаем лишь простые библейские утверждения о Божественности и человечности Христа в практической форме, необходимой для общего назидания. Из этих отцов Игнатий наиболее активно говорит о своем убеждении в том, что распятый Иисус есть воплощенный Бог, и часто называет Его просто Богом, без уточнений[1027].
Научное развитие христологии начинается с Иустина Мученика и достигает кульминации у Оригена. После Оригена существовало два противоположных взгляда на зачатие Христа — афанасиевский и арианский. Последний победил на Никейском соборе в 325 г. по P. X. и утвердил свою победу на Константинопольском соборе в 381 г. В ходе споров с арианами доникейские разногласия по поводу этого жизненно важного учения были окончательно разрешены.
Учение о боговоплощении включает в себя три составляющих: божественную природу Христа; Его человеческую природу и нераздельную связь между этими двумя в Его Личности.
§145. Божественность Христа
Догмат о Божественности Христа находится в центре проблемы. Он был выдвинут на первый план не только в спорах с рационалистическими монтанистами и евионитами, но и в спорах с гностицизмом, который, хоть и ставил Христа выше человека, все же приравнивал Его к прочим зонам идеального мира и тем самым, бесконечно умножая количество Божьих сыновей на манер языческой мифологии, пантеистически размывал и разрушал представление о конкретном Сыне. Развитие этой догмы начиналось с ветхозаветной идеи слова и мудрости Бога, с иудейского платонизма Александрии и, прежде всего, с христологии Павла и учения Иоанна о Логосе. Взгляды Иоанна придавали мощный импульс христианской теории и постоянно вносили в нее свежий материал. Именно в такой форме все греческие отцы церкви представляли себе божественную природу и божественное достоинство Христа до Его воплощения. Термин «Логос» был особенно удобен здесь по причине его всем известного двойного значения — «разум» и «слово»,
Первую христологию разработал Иустин Мученик, хотя она была не новой, а той, которой в целом придерживались христиане[1029]. Следуя предположению о двойном значении понятия «Логос», а также на основании прецедента подобного разграничения у Филона, Иустин выделяет в Логосе, то есть в божественной сущности Христа, два элемента: имманентный, или определяющий откровение Бога для Него Самого и внутри Его Самого [1030], и транзитивный, посредством которого Бог являет Себя вовне [1031]. Акт исхождения Логоса от Бога[1032] он сравнивает с рождением[1033], не сопровождающимся разделением или ослаблением божественной сущности; в этом плане Логос — единственный и абсолютный Сын Божий, единородный. Однако это рождение для него — не вечное действие, основанное на метафизической необходимости, как позже будет учить Афанасий. Оно состоялось до сотворения мира и исходило из свободного волеизъявления Бога[1034]. Этот порожденный, противоположный миру (хотя, как может показаться, и не вечный в строгом смысле слова) Логос
