Очищение. Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание

духовный путь развития. «Истина и метод», работа, написанная в 1960 году, посвящена именно этому. Однако борьба за иной метод, за метод наук о духе, меня сейчас не интересует. Он возможен, как это вижу я, лишь в том случае, если мы поймем, что такое этот «дух», за который они все сражались. Но начать придется с сознания. Либо духом и называют сознание, либо дух скрывается за сознанием.

Когда читаешь Гадамера, складывается впечатление, что он употребляет слово «сознание» и к месту и не к месту. И если это так, то означает, что он использует это слово либо в бытовом значении, либо в каком-то смысле, доступном только ему одному. Понять, откуда он его извлек, не так-то просто. Однако некоторые подобные случаи странного на первый взгляд употребления слова «сознание» Гадамер объясняет сам. И это объяснение интересно не только тем, что оно учит, как надо понимать философа, но и еще одним оттенком понимания самого сознания.

Рассказывая о том, что познание истины может быть и вненаучным, Гадамер пишет:

«Однако вопрос о том, до какой степени может быть философски легитимирована (то есть оправдана — АШ) претензия на истину подобных, стоящих вне науки способов познания, — это уже совершенно другой вопрос. Актуальность герменевтического феномена основывается, с моей точки зрения, на том, что лишь углубление в феномен понимания может привести к подобной легитимации» (Гадамер, Истина и метод, с. 39).

Приглядитесь к слову «феномен». Это пример обычного для Гадамера использования слов. Хоть он и говорит о понимании, но о понимании он, я допускаю, по-настоящему не задумывался, потому что когда о нем задумываешься, то начинаешь следить за тем, чтобы каждое твое высказывание и каждое твое слово было понятно. Что такое «герменевтический феномен»'? Это то, как герменевтика рассматривает понятие «феномен»? Или же это герменевтика есть феномен? Если так, то это всего лишь языковая грязь — этакое удвоение одного и того же, то есть той же «герменевтики», названной «явлением герменевтики». Что такое явление герменевтики? Явление чего? Как и «феномен понимания» — явлением чего являет себя понимание? В бытовом языке обычно говорят: вещь. Такая вещь как герменевтика. Но Гадамер не может писать на бытовом языке, он должен говорить как-то особо. Это в полной мере относится и к тому, как он говорит о сознании.

А о сознании он говорит не прямо. Он просто использует это слово в разных сочетаниях, из которых и придется извлекать понимание. Но сначала самая суть того образа герменевтики, который захватил Гадамера:

«Это мое убеждение подкрепляется не в последнюю очередь тем, какое значение получила в современной философской работе история философии. Понимание исторической философской традиции предстает перед нами как некий возвышенный опыт, который с легкостью развеивает видимость исторического метода, лежащую на историко-философских изысканиях» (Там же).

Совершенно не имеет значения, понимаете ли вы, о чем говорит Гадамер. Чтобы его понять, нужно знать всю предысторию борьбы за понимание исторических текстов, начиная со Шлейермахера и такого теоретика античной истории как Дройзден. Гадамер пишет это не для нас с вами, а для тех людей, с кем ведет беседу в каком-то особом пространстве-времени, где они все еще живы, а их слова все еще звенят в воздухе. Понимание Гадамера — это игры с пониманием истории и через историю. Главное для нас то, что герменевтика Гадамера — это не то психологическое или бытовое понимание, которое поможет нам в обычной жизни. Он слишком для этого масштабен. Вот для того, чтобы поддерживать эту масштабность то ли себя, то ли своего видения, он и создает новые словосочетания со словом «сознание».

«К элементарному опыту философствования относится то, что классики философской мысли, когда мы пытаемся понять их, выдвигают такое притязание на истину, которое современное сознание не в силах ни отклонить, ни превзойти. Наивное самочувствование современности может возразить на это, что философское сознание тем самым заранее признает, что его собственное философское познание стоит на низшей, по сравнению с познанием Платона и Аристотеля, Лейбница, Канта или Гегеля, ступени» (Там же).

Современное сознание, философское сознание…

Каким-то образом я понимаю, что он хочет сказать этими странными словосочетаниями. Значит, за ними скрываются какие-то грани понятия «сознание». Иными словами, раз я ощущаю, что понимаю говорящего, даже если по-настоящему и не понял, такое высказывание возможно. Мое сознание принимает его. Но как понять само это «ощущение» понятности? Оно, как это всегда бывает с «ощущениями», так просто, что кажется невозможным для вхождения в него внутренним взором. Как войти в «ощущение» и разобрать его на части, из которых оно сложено, и на шаги или действия, которыми оно создавалось? Проделать такое упражнение было бы прекрасным уроком понимания, и, к счастью, Гадамер все для него подготовил.

Попробуем проделать упражнение понимания так, будто это сам Гадамер его задумал и будто это он, налетев на чуточку странное использование слова «сознание» в неожиданных словосочетаниях, решил понять, какое же свойство сознания являет себя через такие словосочетания. Если бы он задумал такое упражнение в понимании, то чему бы он должен был нас научить? Думаю, тому, как исследовать то, что хочешь познать. Не зря же он начинает все свои сочинения с утверждения, что возможно и вненаучное познание истины.

Ну, а если он начинает свое познание с исследования, то как нужно вести это исследование? Как вообще ведется исследование? Наверное, способы могут быть разными, но я опишу тот, каким, на мой взгляд, осознанно или неосознанно ведет его Гадамер.

1. Сначала, как говорил Аристотель, появляется удивление. Гадамер глядит на странное словосочетание, вроде «современное сознание», и удивляется: странно! Что бы это могло значить?

2. Тут же он понимает, что у него нет готового ответа, это во-первых, а во-вторых, он не хочет делать поспешные выводы на основании лишь одного наблюдения. И он решает собрать все примеры подобного использо вания слова «сознание». После «философского сознания» появляется:

«…Наряду с опытом философии опыт искусства оказывается настоятельнейшим призывом к научному сознанию признать свои собственные границы» (Там же, с. 40).

И:

«Предлагаемые исследования начинают поэтому с критики эстетического сознания, стремясь оградить тот опыт истины, к которому мы становимся причастны благодаря произведению искусства, от эстетической теории, суженной и обедненной тем понятием истины, какое сложилось в науке» (Там же).

А затем:

«…ниже будет показано, до какой степени всякое понимание является свершением и в сколь малой мере современное историческое сознание способно ослабить те традиции, в которых мы живем» (Там же, с. 41).

«Историческое сознание», как основополагающее понятие исследуемой школы герменевтики, несколько раз уточняется Гадамером:

«Мы живем, как мне кажется, в состоянии непрерывного перевозбуждения нашего исторического сознания» (Там же).

«При всей связанности со своими историческими истоками философия ясно сознает сегодня историческую дистанцию, свое отстояние от классических образцов. Это выражается, прежде всего, в изменившемся отношении к понятию.

Сколь бы глубокими ни были преобразования европейской философии в прошлом — преобразования, связанные с латинизацией греческих понятий и с приспособлением понятий латинских к новым языкам, — сколь бы значительными ни были их последствия, однако возникновение в последние несколько столетий исторического сознания означает все-таки еще более глубокий разрыв.

Отныне преемственность традиций европейского мышления утрачивает свою неизменную континуальность (непрерывность — АШ). Ведь это означает исчезновение той наивности, с которой прежде можно было ставить понятия, почерпнутые из традиции, на службу собственной мысли. С тех пор отношение науки к этим понятиям отличается странной необязательностью, независимо от того,