понятий и высказываний видна жизнь Богов и их борьба. Что понимать под Богами — это особый разговор.
Высказать все умное, что накопилось у меня, как у образованного современного человека, — это очищение. Понять, где в мои понятия вкрались искажения, управляющие моим поведением, значит освободиться от инородных существ, укоренившихся в моем сознании. И это тоже очищение.
Мне важно разобраться с теми именами, которые у всех на слуху, но кого я не читал. С одной стороны, как раз они чаще всего и есть источники моих понятий, а значит, только поняв их, я сделаю явными искажения. Но с другой стороны, не менее важно избавиться не только от умных мыслей, но и от подозрений в собственной неумности и бездарности. Ведь это тоже боль, которая замутняет сознание. Почти все мы страдаем из-за того, что не смогли понять какого-нибудь Канта или Гегеля.
Даже если они были нам не нужны, мы все равно проверяем себя на состоятельность, постоянно решая задачи, которые нам по плечу. Сначала это загадки, игры в прятки, потом борьба, кроссворды и школьное обучение. Потом кто-то сумел поступить даже в университет, а я вдруг понял, что мне это не по силам, и иду работать. Это слом и поражение. Мы можем себя успокаивать здравым смыслом, но звучит это не лучше, чем у лисы, оставшейся без винограда: надо быть реальным человеком, да и вообще не больно-то и хотелось! Зато я буду жить богаче.
И здесь боль. Любое несбывшееся желание — боль для сознания. А это «зато» — это за что-то. Это плата, которую мы стараемся получить за предательство самого себя. Я продаю кусочек веры в себя, кусочек своего божественного духа и за то получаю приличную зарплату, хорошие связи или спокойную жизнь.
Там, где ты сдался, «зато» — это всегда и за меня и «вместо». Вместо жизни Духа материальная жизнь, зато сыто и тихо, так чтобы никто не замечал и ничего не требовал. Даже я сам. Самопознание оказывается необходимым, когда ты слишком долго не замечаешь себя самого, так ловко спрятавшегося за то, что выставил и вырастил вместо.
Разобраться в тех мудрецах, которые многие годы у меня на слуху, но мне не по зубам, — это тоже очищение. Мне ведь не надо их действительно понять. Это может быть и вообще невозможно, поскольку они и сами-то себя не понимали. Моя задача гораздо проще — понять, есть ли у них что-то действительное полезное для моего самопознания. Такой подход очень облегчает задачу.
Судите сами, для того чтобы понять, что действительно сказал философ, его надо читать в оригинале, во всей полноте, в дневниках, письмах и в воспоминаниях близких ему людей. Эта сумасшедшая задача — понять другого — превращает философов в узкоспециализированные машины по пониманию одного человека, занимающиеся его машинным переводом. Вряд ли это путь самопознания. Разве что человеку требуется накопить отвращение к
Моя же задача — не понять другого, а освободиться от него. Это означает, что он сам меня пока вообще не интересует, как не интересуют его сочинения. В мое сознание вошло то, что живет в окружающей меня среде как след его воздействия. В первую очередь — это издания его работ. Издания — это не работы. Когда речь идет об иностранном мыслителе — это всегда переводы с искажениями. Но именно они-то и имеют для меня значение. Автор мог говорить об уме, но наши переводчики уверенно прочитали это как разговор о сознании. Ленин и партия — близнецы-братья. Мы говорим — Ленин, понимаем Партия… Если я хочу понять философа или понять, что такое сознание, то я должен раскопать исходное значение. Если же я хочу от него освободиться, то я должен освободиться не от него, а от того, как он вошел в мое сознание, то есть от искаженного его.
А если подходить так, то если толкователи кого-то из мыслителей считают, что он говорил о сознании, он говорил о сознании. И говорил именно так, как это дано в его переводах. Пока я разбираюсь с философией в общем виде, я буду подходить именно так — через очищение от искажений слой за слоем. Соответственно, я и философов буду изучать не как личности, а как школу. Иными словами, говоря о Декарте или Гегеле, я буду говорить не о них, а о Декарте и о Гегеле, как они существуют в русской философской культуре. Декарт может быть именем человека, а может быть названием какого-то странного явления, олицетворяющего определенные философские взгляды. В этом разделе я использую не имена философов, а названия философий, которые совпадают с их именами.
Глава 1. Декарт
Рене Декарт (1596–1650) был маленьким, болезненным и очень тщеславным французом, который так хотел прославиться, что даже на всю жизнь спрятался в Нидерландах. В итоге он приобрел ореол такой таинственности, что действительно захватил умы соплеменников. Картезианство стало новой философией Франции уже при его жизни.
Впрочем, все это — лишь драматургический прием, как бы сейчас сказали, пиаровская акция — действие, предназначенное для обработки общественного сознания. Оно было бы действенным не дольше любой светской сплетни, не лежи в его основе огромное количество действительных прозрений и таких вопросов, на которые философы пытаются отвечать до сих пор.
Как вы понимаете, меня сейчас занимает только один — что такое сознание в представлениях Декарта. Честно признаюсь: подозреваю, что многие вопросы Декарта оказались столь живучими как раз потому, что он позволил себе путаницу именно в отношении сознания. Иными словами, если понятия, лежащие в основе какого-то вопроса можно понимать двояко, то ли так, то ли этак, вопрос всегда остается неотвеченным. Ведь в случае двойственности понятия, лежащего в основе вопроса, речь, по существу, идет о двух разных вопросах.
Впрочем, возможно, в понимании Декартом сознания и не было путаницы в прямом смысле. Он просто не дал себе труда создать однозначное определение сознания, из-за чего понятие сознания и у него звучало чуточку невнятно, а у его читателей подкрашивалось их собственным пониманием. Вот из-за этих дополнительных значений, которые возможны, и кажется, что есть двойственность.
Сначала я хочу просто посмотреть, как Декарт использует слово «сознание». Тут надо сразу отметить, что есть случаи, когда он использует это слово совершенно по-бытовому, в контекстах, не связанных с философией. К примеру, в письмах он может говорить о том, как та или иная новая идея стала достоянием сознания. Такие употребления я рассматривать не буду.
И еще важно отметить, что Декарт действительно временами говорит о сознании, потому что его переводчики подчеркнули это, поставив в некоторых случаях в скобках оригинальное слово — conscientia, когда Декарт использовал это латинское слово. Тут надо отметить, что до Декарта наука, в основном, делалась на латыни, а он стал большую часть своих работ писать на французском. Даже если это было связано с его желанием стать властителем дум, все равно это была революция, сильно облегчившая жизнь Науки.
Но то, что в некоторых случаях Декарт действительно говорит о сознании, не значит, что переводчики всегда однозначно следуют за его словом. К примеру, в начале «Размышления о первой философии» словом «сознание» переведено стоящее у Декарта animus (Декарт, т. 2, с. 14). Animus — это одно из обозначений души в латыни. Да и Декарт гораздо определеннее говорит о душе, чем о сознании. Тем не менее, переводчик посчитал, что смысл всего предложения больше подходит к его собственному пониманию сознания, чем души. Так что мы все-таки говорим не о Рене Декарте, а о Декарте русской философии.
Итак, упоминаний сознания в работах Декарта много. Поэтому, исключая повторы и слишком непонятные места, я буду выбирать те случаи, из которых складывается достаточно четкая картина. И начну с той работы, которая и положила начало Метафизике Нового времени, — с работы
Как писал издатель Декарта в России В. Соколов — это
