Подавляется ли воля в гипносомнамбулизме?
Чтобы размочить сухость изложения, приведем одну историю с криминальным налетом. Известный невролог, шеф клиники Шарко Жилль де ла Туретт[132] производил опыты в лаборатории Сальпетриера.
В присутствии коллег-врачей Жилль де ла Туретт внушил Бланш В., что они находятся одни в беседке Булонского леса и, разумеется, никто не слышит их разговор. Он обещает прокатиться с ней на пароходе и пообедать в ресторане, но только после того как она отравит Жюля. В первую минуту она возмущенно заявила: «Я не преступница, Жюль — милый человек, и я не стану выполнять это преступное указание». Когда же Туретт сообщил ей, что Жюль явился причиной ее размолвки с г-жой R, которую она очень любила, она согласилась. (Немного же потребовалось оснований для убийства!) В следующую минуту Туретт делает ей постгипнотическое внушение: «В стакане пива растворен „яд“, пробудившись, вы должны заставить г-на Жюля выпить содержимое стакана». И добавляет: «Что бы ни случилось, вы не говорите, кто заставил вас совершить преступление, даже если вопросы будут задавать в гипносомнамбулизме». Туретт выводит ее из гипноза, она улыбается, по-видимому, не помнит того, что он ей говорил (Gilles de la Tourette, 1887).
Дальнейшее мы узнаем от самого Жюля, который поместил в газете «Temps» статью, рассказывающую о преступном внушении Туретта, жертвою которого он стал. Вот что он пишет: «Я был отравлен одной из содержащихся в Сальпетриере женщин, которой была внушена идея умертвить меня при помощи мнимого яда. Нас в лаборатории было 8 человек, все ранее были знакомы с г-жой Бланш В., молодой женщиной с тонкими и приятными чертами лица, с добрыми и спокойными голубыми глазами. Находясь в сомнамбулическом состоянии, Бланш повиновалась всем внушаемым ей идеям автоматически.
Следуя заданию, она подходит к каждому из нас и интересуется, как наши дела, при этом ничем не выдает своих намерений. Мы с любопытством смотрим друг на друга, занятые одной лишь мыслью — удастся ли опыт? Хотелось увидеть развязку, поскольку она оказывала вначале сопротивление внушению. Поговорив со всеми о разных светских разностях, она подходит ко мне и ласково, с очаровательной грацией и чисто женской улыбкой восхитительного вероломства, говорит: „Боже, как тут жарко, неужели вас не мучает жажда? Я умираю от жажды! Нет ли в буфете пива, пусть подадут нам бутылку“. Я уверяю ее, что мне нисколько не жарко, а даже наоборот, и что я не желаю пить вовсе. „Мой друг, при такой жаре это невероятно. Неужели вы откажетесь выпить со мной пива?“ — „Благодарю вас, у меня действительно нет жажды. Но я выпью с вами, если вы разрешите вас поцеловать“. Она скрепя сердце вынуждает себя улыбнуться тому, кого уже через минуту должна отправить на тот свет. Без сомнения, она принесла бы всякую жертву, только бы исполнить роковой приказ. „Вы требуете многого, ну да ладно, целуйте. (Целует). Теперь же пейте! Вы точно опасаетесь, что в стакане что-то намешано. Смотрите, я сама пригублю“. Она прикладывается губами, точно пьет, но при этом опасается проглотить каплю жидкости. „Вы меня поцеловали, я выпила из вашего стакана, теперь вы пейте“. Она совершенно хладнокровно, с прелестной улыбкой на устах, предательски очаровательно подает мне стакан, в котором, по ее мнению, содержится яд. Я пью медленно, не спуская с ее лица глаз. На ее лице торжествующая улыбка, которую она пытается подавить. Когда я выпил, Туретт зашептал мне на ухо: „Притворитесь, что вам стало плохо. Если она увидит, что яд не подействовал, то у нее может возникнуть приступ гнева“. Я говорю громко: „Боже мой, мне дурно, меня что-то жжет!“ Я падаю, и меня уносят в соседнюю комнату. „Он готов“, — едва слышно произнесла Бланш В.
„Какое несчастье! — восклицают присутствующие. — Еще так молод и умер. Вероятно, с ним случился удар или пиво было несвежее. А не было ли в пиве ядовитой примеси, может быть, у Жюля были враги?“ Туретт обращается к г-же Бланш: „Вы отравили этого господина!“ Она в неописуемом выражении ужаса начала трагически восклицать лучше Сары Бернар: „Но это сделала не я! Это точно не я! Вы же видели, я отпила первая! Вы прекрасно это видели!“.
Бланш вела себя как подозреваемая, в страхе защищающая себя перед следователем. Кто-то громко возвестил: „Однако вот, кстати, идет следователь, он составит протокол о трагическом происшествии“. Входит Ф., которого она никогда не видела. Он опрашивает свидетелей и записывает показания. Когда он закончил опрос, обратился к Бланш: „Вы, конечно, ничего не видели и не причастны к несчастью? Тем не менее нет ли у вас подозрений относительно пива, не отравлено ли оно?“ — „Могу вас уверить, что этого не могло быть. Я ведь сама пила из его стакана и осталась, как вы видите, цела и невредима“». Этот эксперимент произвел на Кларетти сильное впечатление. Далее он пишет с большим пафосом: «Покорность человеческого существа внушению, в котором оно не отдает себе отчета, подавление воли производят тяжелое впечатление… Воля, человеческая воля, гордая свобода суждений, где вы находитесь в такие моменты, и что это за мозг, который можно гнуть, подобно воску, и в который, как в масло, можно внедрить своего рода умственное клеймо: преступную идею? Человек — царь животных. Кто это сказал? Приходит этот „царь созданий“, и в его мозг помещают, подобно отравленному зерну, страшную идею, и властелин покорно повинуется дурному внушению. И это истина, ужасная, жестокая, мрачная истина!»
Эту патетическую речь, этот крик души комментировать не будем. Если бы Кларетти, Туретт или Льебо и их коллеги увидели уровень нравственности в сегодняшнем мире, где без гипноза совершается то, что при больших усилиях они достигали в гипнозе, бедные медики были бы шокированы.
Стоит сказать, что за именем Жюль Кларетти скрывается Арсен-Арно Клареси, или Кларти, известный французский журналист и беллетрист, член Французской академии. Он автор романа «Жан Морна», в котором описываются различные опыты, наблюдаемые им в июле 1884 года в госпитале Сальпетриер. Жюль родился в 1840 году, сначала был сотрудником мелких газет «Rappel», «Figaro» и др. В последующие годы своей бурной деятельности он вызвал несколько громких политических процессов, тем что вскрыл злоупотребления наполеоновской полиции. После падения Наполеона III Кларетхи было поручено издание бумаг императорской семьи и устройство городских библиотек. Работая в «Temps», он помещал остроумные хроники и статьи наподобие вышеприведенного рассказа о гипнотическом насилии. С 1885 года Кларетти занимал пост директора Comedi Francaise. Он написал множество романов, повестей, драматических пьес, историографических трудов, мемуаров, критических этюдов.
Великий физиолог Франсуа Мажанди (Magendie), одним из первых применивший экспериментальный метод в физиологии, считал наркоз «безнравственным и отнимающим у больного самосознание, свободную волю и тем самым подчиняющим больного произволу врачей». Нередко это же обвинение в злоупотреблении властью (подавлении воли) можно услышать и в отношении гипносуггестии. С такой интерпретацией нельзя согласиться, поскольку гипносуггестия, как говорит Шерток: «Это реальность наших повседневных отношений, и кто пытается обвинить гипноз в аморальности и „варварстве“, невольно называет нашу жизнь аморальной и варварской. Гипноз не орудие господства, не взлом души, поскольку ничего сам по себе не создает, в нем лишь отражается основная модель социальных действий и реакций».
Гипносуггестию безосновательно демонизировали. На самом деле она определяется не противоборством, а созвучием воль, иначе говоря, это результат положительного трансфера. Известно, что гипнотическое состояние возникает только в случае добровольного отказа от сопротивления, то есть насильно загипнотизировать здорового человека нельзя — это аксиома. Так, если пациент доверяет гипнотизеру, то с готовностью отказывается от произвольного контроля в его пользу. Об этом пишет известный канадский исследователь гипноза Кьюби: «В ходе погружения в гипноз в разной степени с большей или меньшей легкостью гипнотизируемый временно отказывается от врожденных механизмов самозащиты и бдительности, отдавая с радостью свою личность и чувство безопасности в руки другого» (Kubie, 1961, р. 218).
Автор истории магнетизма и гипнотизма Александр Куллер заявляет, что гипотеза, допускающая
