Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

инициативе. Что им двигало — я не знаю.

Кстати, за небольшим исключением, евреи, оказавшиеся во время войны в Японии или на оккупированной японцами территории, не пострадали. Германия оказывала на Японию давление в еврейском вопросе, но безуспешно. А вот история, которую я вам сейчас расскажу, свидетельствует о том, что представления некоторых японцев о евреях и еврействе бывают порой весьма причудливы. История эта носит совершенно анекдотический характер. Один японский писатель (не помню, кто именно) приехал в Израиль, и ему устроили встречу с Менахемом Бегином, который был тогда премьер-министром. Судя по тому что Бегин согласился его принять, это был не последний человек в Японии. В качестве дара японский гость преподнес израильскому премьеру роскошное издание «Протоколов сионских мудрецов» на японском языке. Преподнося этот нетривиальный дар, японский гость нисколько не сомневался, что «Протоколы» — действительно еврейское сочинение, но, по его мнению, оно свидетельствовало вовсе не о коварстве и злокозненности, но, напротив, об уме, исторической интуиции, организаторских способностях и прочих превосходных качествах еврейского народа. Он полагал, что еврейский народ вправе гордиться таким замечательным сочинением, и выразил израильскому премьеру свое полное восхищение.

— И что же Бегин? Как ему это понравилось?

— Надо полагать, он был в шоке. Но и японский гость был немало поражен, когда выяснилось, что его израильские собеседники совершенно не разделяют его искренних восторгов в отношении этой «замечательной книги».

В юности человек подобен Всевышнему

Опубликовано в 5 выпуске 'Мекор Хаим' за 1999 год.

Из обломков рухнувшего мира он заново создает свой собственный мир и самого себя

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Как вы полагаете, с возрастом человек становится мудрее?

— С возрастом человек становится старше. Только и всего.

— Но разве он не приобретает с годами опыт, которого у него нет в юности?

— Конечно, приобретает. Но ведь сам по себе опыт — еще не мудрость. Что же касается мудрости, то у кого как получится. Без гарантий. У человека может быть богатый жизненный опыт, вовсе не располагающий к мудрости. И не так уж редко.

— Говорят, дурак учится на своих ошибках, умный — на чужих.

— При всей внешней убедительности этой максимы, не думаю, что она верна. Научиться можно только на своих собственных ошибках. Чужие, как правило, ничему не учат. Дурак отличается от умного не тем, что учится на своих ошибках, а тем, что вообще не учится. Сын не может строить свою жизнь, отталкиваясь от ошибок отца. Другой вопрос, что каждое поколение совершает одни и те же ошибки и бьется головой о ту же самую стену. Разница между поколениями невелика.

— О ту же самую стену? Вы что же, считаете, что мир не меняется?

— Мир, конечно, меняется. Но, как бы кардинально это не происходило, он меняется лишь с внешней стороны. Считать, что наше время как-то уж особенно отличается от других времен — иллюзия, хотя, впрочем, естественная и понятная. Каждый восход уникален, и каждый закат уникален, однако восход есть восход, и закат есть закат.

— И все-таки уникальность бытия переживается каждым, особенно остро в юности, а собственные страдания переживаются совсем не так, как чужие. Когда больно, — больно мне, здесь и сейчас. Утешение типа «Ничего страшного, пройдет» — слабое, а порой и раздражающее утешение.

— Все это так, но сознание того, что эту боль переживали и другие люди, не то что бы утешает, но в трудную минуту может поддержать. Допустим, сын собирается совершить какой-то поступок и отец его предостерегает. Он говорит: смотри, в конечном счете ты будешь из-за этого страдать. Предположим, на этот раз отец прав (так тоже иногда бывает). Сын может проигнорировать его мнение, сказать ему: ты ничего не понимаешь — и сделать по-своему. Но, страдая из-за своего неправильного выбора, сын может вспомнить слова отца, и не исключено, что это поможет ему легче пережить боль. Для юности характерно ужасное сознание, что все эти несопоставимые ни с чем несчастья валятся именно и исключительно на твою голову. Оказывается, нет, гы не один такой в этом мире — и другим тоже перепадает.

— Тем не менее, если использовать вашу аналогию, в юности человек способен пережить восход именно как единственный и неповторимый. И сознание, что ты «один такой в этом мире», очень сильно.

— Ну, конечно. Юность — это кризис. Еще вчера подросток был всего лишь сыном такого-то, учеником такого-то; он идентифицировал себя с окружающими, их взгляды были его взглядами, их проблемы — его проблемами. Сегодня он осознает себя иным, ни к кому не сводимым, определяемым только из самого себя со своими собственными вопросами и ответами. Готовые ответы на вопросы, которые он получал в семье, перестают его удовлетворять — теперь он должен ответить на них сам, и авторитетные мнения теряют свою убедительность.

Разумеется, он не формулирует все это именно таким образом. Но так или иначе перед ним встает мучительный вопрос: кто я? И ответ на этот вопрос может определить (а часто и определяет) всю его дальнейшую жизнь. Иной раз этот кризис занимает долгое время. Иной раз — подросток заснул и проснулся совсем новым человеком в новом мире. В юности человек действительно подобен Всевышнему: из обломков рухнувшего мира он заново создает свой собственный мир и самого себя. Некоторые молодые люди вдруг понимают, что они должны сделать что-то важное, например, немедленно бросить школу, потому что она никуда не годится, или переделать это несправедливое общество, а может быть, даже и вовсе его разрушить, потому что ничего иного оно просто не заслуживает. Гораздо хуже приходится их менее интеллектуальным сверстникам, которых мучает то же самое, но они приходят к этому бессознательно и от этого страдают еще больше.

Так или иначе, осознает это человек или нет, он решает вопрос, что ему делать с собой, со своей жизнью, во что верить, с какими людьми он хочет связать свою жизнь.

— И что же, родители ничем не могут помочь?

— В главном и определяющем, в содержательном, конечно, нет. Сущность этого кризиса такова, что решение его извне в принципе невозможно — какие бы то ни было советы бессмысленны и бессильны. И тем не менее семья может очень многое дать подростку в это трудное время, она может помочь ему в достаточно тонких вещах. Она влияет на его выбор не родительскими сентенциями, но самой атмосферой, которой он дышал всю свою предшествующую жизнь, отношениями внутри семьи. Подросток строит свой новый мир из обломков рухнувшего мира, и от качества этих обломков зависит многое.

Существует ли в семье моральный закон? То есть не на уровне декларации, а в реальном поведении родителей. Чувствует подросток любовь, уважение и заинтересованность родителей или их равнодушие, или их раздражение и бессмысленное желание во что бы то ни стало добиться послушания? Это влияет и влияет очень сильно.

А вообще, конечно, юность — прекрасное время. Человек просыпается каждое утро с трагическим вопросом о смысле мироздания. И он хочет его решить, причем решить немедленно!

— И куда же девается этот вопрос с возрастом?

— А никуда не девается. Просто к нему привыкают, и он перестает волновать и уже не кажется важным. Некоторые называют это мудростью.