Сборник статей

разные периоды его жизни, как услужливо наша память выпячивает одни события и поглощает без остатка иные, делая трудным, если не невозможным подлинный анализ прошедшего. Память и забвение идут рука об руку, и очень часто трудно понять где кончается одно и начинается другое. Как спастись из этой ловушки?

Мудрецы Талмуда поставили перед человеком задачу, которая на первый взгляд кажется невыполнимой, но, если не воспринимать ее радикально, способную стать мощным средством для самосовершенствования. Они предлагают человеку стараться уподобиться Всевышнему, о котором сказано: «Тот, кто помнит забытое». Человек должен время от времени заставлять себя вновь и вновь вспоминать то, что ему бы хотелось позабыть навсегда. И когда Рош ѓа-шана, «день памяти», заставляет нас заново осмыслить свой опыт, воскресить прошлое, надо не потакать себе, вспоминая то, что приходит на ум само, но направить память именно туда, куда она всячески противится идти, туда, где царствует забвение.

Для объяснения этой идеи подойдет практически любой пример. Личная жизнь подойдет ничуть не хуже, а может быть и лучше, чем любая другая история. Мы прекрасно помним романтические встречи, «медовый месяц», совместный отдых. К сожалению, хорошо запоминаются и конфликты, стоившие нам немалых нервов. Но это не та память, которая помогла бы нам стать подобными Всевышнему, «помнящему забытое». Попробуйте вспомнить будни: утренний подъем в дождливый осенний день, беглые взгляды и вскользь сказанные слова, сборы детей в школу, дорогу на работу… Все то, что мы называем житейскими мелочами, и составляющих, собственно говоря, нашу истинную жизнь. Заставив себя помнить о них, мы не позволим нашей памяти быть фрагментарной, избавимся от подтасовок и искажений, спасем ее от забвения. Именно таким путем можно превратить Рош ѓа-шана в настоящий «день памяти», распахнуть перед нами позабытое прошлое. Истинное, а не искаженное прошлое, неподдельное, не сочиненное селективной памятью. И лишь на основе этого, воссозданного прошлого мы сможем понять подлинный смысл настоящего и проложить путь в завтрашний день.

О еврейском воспитании

Беседу с раввином вела Зоя Копельман (опубликовано в журнале 'Отцы и дети', № 29).

Шаг вперед

Начну с истории, по-видимому, невымышленной. Она относится к началу хасидского движения, когда хасидизм существовал едва ли не в 'подполье'. Встретив подходящего человека, эмиссары хасидизма 'вербовали' его в свои ряды. Как правило, руководители хасидизма старались привлечь людей мудрых и праведных, отличавшихся независимым характером, а также таких, кто способен влиять на людей.

Вот рассказ о том, как в хасидизм 'обратили' человека, который впоследствии встал во главе этого движения. Имя его — рабби Хайке, уменьшительное от Хаим. Он вырос и начал свою деятельность в городе Амдур, в Литве. Этот городок существует и поныне. Главная трудность 'вербовки' рабби Хайке состояла в том, что этот человек никогда не выходил на улицу. В те времена были люди, которых называли прушим — отшельники, отрешившиеся от мира. Такой человек добровольно затворялся в своем доме. У него не было ни семьи, ни детей, и он ни с кем не общался. Находился кто- нибудь, кто приносил ему пищу, сам же он дни и ночи просиживал за книгами. Так он жил, почти как затворник в келье: учение и молитва заполняли все его время. Были люди, прожившие так десять, двадцать лет и даже целую жизнь. Поэтому главная проблема заключалась в том, как установить с рабби Хайке контакт: ведь напрямую он не общался ни с одним человеком. Как заставить его нарушить уединение и покинуть свою 'келью'? Задачу эту возложили на одного из хасидов, которого и послали с этой целью в Амдур. Это был первый карлинский ребе, рабби Агарон. Человек этот был выдающимся во многих отношениях. Существует немало свидетельств того, что он обладал необычайной магнетической силой, против которой трудно было устоять. Рабби был совсем не старым человеком (он умер в 36 лет), был он беден, одинок, не имел никакого титула. Переходя из города в город, он созывал городских старейшин и сообщал им, что желает изменить устав или законы общины. И те изменяли их. Люди поистине трепетали перед рабби. Говорили, что ни один человек не в силах выдержать его взгляда.

Рабби Агарон прибыл в Амдур. Он заявил, что останется в городе на несколько недель и прочтет ряд проповедей. Первая же его проповедь произвела колоссальное впечатление на слушателей. Все горожане, хоть сколько-нибудь сведущие в Торе, только о ней и говорили. Вторая проповедь оказалась еще сильнее. Было просто непростительно жить в Амдуре и упустить возможность послушать рабби Агарона! Самого же карлинского ребе не слишком волновал успех у амдурцев: свои блестящие проповеди он читал, чтобы выманить затворника из его жилища. В конце концов рабби Агарон добился своего — слух о нем достиг рабби Хайке. Рабби Хайке сказал себе:

'Нельзя, чтобы такой талмид-хахам (знаток Торы — ред.) как я, не пришел послушать удивительные речи из уст такого выдающегося человека, как рабби Агарон'. С этими словами рабби Хайке покинул свою 'келью'.

Однако, увидев его, рабби Агарон не стал произносить проповедь. Он сказал только одну фразу: 'Оз мин верт ништ бесер, верт мен эргер', что в переводе с идиш означает:

'Когда не делаются лучше, становятся хуже'. Сложив свой талес и не произнеся больше ни слова, карлинский ребе покинул город. А рабби Хайке, считавший себя прежде праведником и мудрецом, лишился покоя. 'Может быть, со мной все в порядке, но я не становлюсь лучше', — твердил он. Эта мысль так удручала его, что в конце концов, рабби Хайке не выдержал и отправился на поиски великого учителя хасидизма. Найдя его, он оставался при нем до тех пор, пока не был послан назад, в родной город.

Если бы я обладал даром рабби Агарона, я поступил бы так же, как он: т. е. оставил бы вас наедине с единственной фразой, сказанной им рабби Хайке. Но поскольку я сомневаюсь, что мне обеспечен такой же успех, придется остановиться подробнее на том, каков смысл той самой, одной единственной фразы. Тема эта актуальна во все времена, в любом месте, для каждого человека.

По сути, ничто в мире не в состоянии сохранять абсолютную незыблемость и стабильность. Существуют более или менее устойчивые состояния, однако диалектический закон гласит: все, что взаимодействует с внешним миром, подвержено изменениям. Это универсальный закон, одинаково верный для всех явлений и сторон жизни — от домашнего хозяйства до руководства страной, от индивидуума до общества; он действует также в животном и растительном мире. Все то, на что не затрачивается дополнительная энергия, дополнительные усилия, что пытаются удержать на месте, стабилизировать, — деградирует. То, что не прогрессирует — регрессирует, что не развивается — вырождается.

Всё это ярко и болезненно проявляется в современной действительности, в наши дни, в России. Быть может, для большинства из вас тот факт, что сейчас вы находитесь в еврейской среде, в атмосфере еврейских знаний, является грандиозным поворотом к новому и неизвестному. Переход от абсолютного нуля к самой незначительной величине — драматическое, в определенном смысле даже историческое событие. Однако оно столь велико лишь для того. кто сам совершает этот переход. Ибо, если посмотреть объективно, минимальная величина все еще слишком близка к нулю. И вот здесь, наряду с вопросом о том, насколько высоко человек способен подняться, существует и другой — сколько времени он способен оставаться на достигнутом уровне.

Если угодно, приведу пример. К кому, по вашему мнению, обращены слова: 'Ты сегодня выглядишь хорошо — цвет лица, почти нормальный, дыхание почти ровное'? Это врачи и близкие говорят человеку, который прикован к постели и едва жив. Когда тяжело больной человек может пошевелить большим пальцем ноги или съесть ложку супа, это приводит родственников в восторг. Столпившись вокруг постели больного, они восклицают: 'Какой прогресс! Какое достижение!' Однако никому не придет в голову хвалить здорового человека за то, что он ест суп или передвигается на собственных ногах. То, что пару месяцев назад было чрезвычайно важно и вызывало восхищение, теперь, когда человек более-менее здоров, стало заурядной вещью и воспринимается как должное, поэтому, кстати, у многих выздоровевших возникает соблазн остаться инвалидами. Ибо все, что бы ни делал больной — хорошо, и все, что бы он ни говорил, встречает понимание, а окружающие не скупятся на похвалы. Поправляясь, больной утрачивает право на