особое отношение, и к нему начинают предъявлять требования: ступай работать, делай что-нибудь, пора заняться чем-нибудь полезным.
Важно не только то, что вы уже сделали, Важно то, что вы еще должны сделать. Не то главное, насколько вы преуспели в своем деле, а то, чего вам еще предстоит добиться.
Время работает против нас как народа и как отдельных людей. Тревогу внушает в первую очередь демографическое состояние еврейского народа. Оно поистине катастрофическое, причем в России масштабы этой катастрофы особенно велики. На десять умерших евреев здесь, в среднем, рождается один еврейский ребенок! Иными словами, нет нужды насылать на наш народ убийц: он и так вымирает. Это явление сложное, оно отчасти обусловлено возрастным составом еврейского населения, в котором очень велик удельный вес пожилых и одиноких людей, тех, кто уже не даст потомства. Там, где сегодня рождаются еврейские дети, они являются символом веры — нашей веры в будущее. Ибо, когда люди утрачивают веру в будущее, они не производят на свет потомство, поэтому рождение детей — нечто гораздо большее, чем физическое воспроизведение еврейского народа, его этноса.
Вторая причина для беспокойства за судьбу нашего народа связана с утратой еврейской идентификации. Вы не хуже меня знаете, что даже те, кто носят фамилии Рабинович или Шапиро, могут принадлежать к еврейству лишь генетически, лишь постольку, поскольку им дали жизнь еврейские родители. На этом их связь с еврейством часто и заканчивается. И неважно, что дед был раввином, а прадед цадиком. Их внук и правнук на самом деле перестал быть евреем.
Все, что я сказал, не означает, что у нас нет надежды на будущее. Вы, люди, образующие ядро еврейских общин, какая бы судьба ни ждала эти общины в будущем, сегодня должны работать во много раз интенсивнее, чтобы хоть в какойто мере противостоять трудностям, стоящим перед вашими общинами. Конечно, каждый может сказать: еще совсем недавно я сам был болен! Я сам только что начал выздоравливать! Верно, но это ничего не меняет, ибо те, кто вокруг, больны куда тяжелее. Единственный зрячий даже если он не вполне зрячий среди множества слепых будет поводырем. Я бы хотел, чтобы все евреи сделали своим кредо и образом жизни то, чему, быть может, нет четкого определения, хотя речь идет об очень конкретной вещи: о шаге к себе, к своим корням, о движении вперёд. Я говорю сейчас не о каком- то великом пути и не о высших целях или грандиозных свершениях, а о том, что человек, где бы он ни находился, должен делать шаг вперед. Китайцы говорят: 'Путь в тысячу миль начинается с первого шага'.
Шаг вперед — что это означает? Я не говорю сейчас о тех неопределенных решениях, которые иногда принимают люди: 'С завтрашнего дня стану лучше'. Речь здесь о другом, о том, что человек должен наметить для
себя конкретные отрезки времени месяц, неделю, и каждую неделю делать шаг, может быть, очень маленький шаг, однако каждую неделю, последовательно и целеустремленно. Существует огромное множество дел, которые надо сделать. Есть масса вещей, которые можно изучать. Тот, кто на этой неделе выучил одну букву, на следующей неделе выучит вторую и будет знать уже две. Тот, кто понял нечто малое, а затем другое и третье, также делает шаг за шагом вперед. Это, в сущности, единственный способ создать динамику. Если произвести физический анализ движения морской волны, окажется, что волна вздымается за счет того, что каждая молекула воды совершает одно небольшое движение вперед. Так рождается гигантский вал.
В этом секрет, в этом суть всякого движения. С этого я начал и этим хотел бы закончить. Тот, кто стоит на месте, скатывается назад. То, что не растет уменьшается, то, что не улучшается становится хуже. И потому, когда человек решает: отныне я буду двигаться, он должен понимать, что не может быть 'последнего и решительного' шага. Ни один шаг не является последним. Только движение, только последовательность шагов сулит надежду. И неважно, где каждый из нас находится. Но в любом месте, где бы ты ни находился, как частица огромной волны, — сделай одно движение, один шаг вперед.
И вопрос не в том, чего именно мы должны достичь, ибо пределы не установлены. На сей счет существует хасидская история. В ней рассказывается о беседе двух знаменитых цадиков. Они дружили с детства и очень любили друг друга. Один из них был моим прадедом, а второго звали Коцкий ребе. Коцкий ребе спросил моего прадеда: 'В чем назначение и цель человека в мире?' Мой прадед ответил: 'Человек должен исправить свою душу. В этом его цель'. На это Коцкий ребе сказал: 'Как ты мог забыть то, чему нас учил наш учитель? Предназначение человека в том, чтобы возвысить небеса!'
Земля Израиля устраивает нам экзамен
Беседу с раввином вела Зоя Копельман (опубликовано в журнале 'Отцы и дети', выпуск 35).
Зоя: Сегодня у нас непростая тема для разговора: о чем-то эфемерном, трудно объяснимом — о Святости Земли Израиля. Как говорить об этом мистическом понятии, я не знаю, поэтому лучше поговорим о том, как мы воспринимаем эту святость. И здесь мне хочется задать вопрос, который может показаться неловким или даже непочтительным, но по сути он таковым не является. Все же заранее прошу меня извинить.
Итак, в самые неблагоприятные для Земли Израилевой времена, когда здесь было полнейшее запустение, сушь, скорпионы и раскаленные камни — не то развалины, не то выветренная порода, — приезжали сюда евреи и приходили в благоговейный восторг от того, как необыкновенно это место. Они не переставали восхищаться величием и изумляться святости Земли Израиля. Не похоже ли их восхищение на поведение придворных из сказки Андерсена «Новое платье короля»?
Рав: Меня ваше сравнение не пугает. В ответ я хочу обратить ваше внимание на два аспекта.
Начну издалека. Что такое красивая женщина? Одному нравится одна, другому — ее полная противоположность. Когда хотят договориться о канонах красоты, приходится признать, что понятие красоты — субъективно. Однако в разные эпохи существовали определенные типы женской красоты, и красавицы прошлого не обязательно поразят ваше воображение. Но если вам объяснят, что именно считалось красивым, какие черты и пропорции, то и вы вдруг ощутите красоту, которую прежде не распознали.
Зоя: Так-то оно так, но ведь бывает, человек очарован женщиной, глаз отвести не может от ее лица, а год прошел (год — это к слову, может, больше, а может, меньше), и она ему уже нехороша. Как он это объяснит? Он вам скажет: я словно прозрел, теперь я вижу истину. Как отличить экстатический восторг от обоснованной реакции?
Рав: Никак. Отличить нельзя. Однако красота женщины только отчасти сопоставима со Святостью Земли Израиля. За Святостью Земли Израиля стоит древняя традиция, преемственность отношения. Она охватывает не жизнь одного только человека, а жизнь многих поколений. Вступает в силу закон множества: конкретный человек может «прозреть», т. е. разочароваться в Святости Земли Израилевой, но народ, как мы видим, не разочаровался. По крайней мере, существует еще довольно много очарованных. А каждый новый еврей наследует отношение к Земле Израиля от родителей, от окружения. В этом его отношение к ней еще больше определяется воспитанием, чем отношение к красоте.
Зоя: Вы противопоставляете судьбу индивидуума и историю нации, как я понимаю. Отдельный человек может принимать или не принимать определенный тип красоты, но если он подготовлен к ее восприятию, то у него больше шансов испытать восторг и сохранить надолго это чувство.
Рав: Это можно сказать не только о красоте женщины. Иду я по городу, например, и мне говорят: «В этом доме жил Пушкин». А я не знаю, кто это, никогда не слыхал. Смотрю я на дом и ничего такого не вижу — ну, дом как дом. А если имя Пушкин для меня значимо, тогда я остановлюсь, присмотрюсь, что-то такое необыкновенное, может, разгляжу, запомнить постараюсь… Или приезжаю я в местечко, а там тоже дом какой-то, старый. Мне говорят, что жил в нем некий Ривкин. Ну, Ривкин так
