На страже тишины и спокойствия: из истории внутренних войск России (1811 – 1917 гг.)

«слишком тягостным для правительства»)¹⁷.

Это понимали и сам государь, и его ближайшие советники. Однако отменить крепостное право они не решались, боясь ущемить помещиков, которых они считали опорой государства. «Нет сомнения, – говорил государь, выступая в 1842 г. в Государственном совете, – что крепостное право, в нынешнем его положении, есть зло ощутительное и очевидное; но прикасаться к оному теперь было бы, конечно, злом еще более губительным. Император Александр I, в намерениях которого в начале его царствования было даровать свободу крепостным людям, впоследствии сам отклонился от сей мысли, как еще совершенно преждевременной и невозможной в исполнении. Я также никогда на сие не решусь. Время, когда можно будет к тому приступить, еще вообще весьма далеко; теперь же всякие помыслы о сем были бы лишь преступным посягательством на общественное спокойствие и благо государства. Пугачевский бунт доказал, до чего может достигнуть буйство черни. Позднейшие события и попытки сего рода доселе всегда были счастливо прекращаемы, что и впредь будет предметом особенной и с помощью Божьей успешной заботливости правительства»¹⁸. Единственно на что решился Николай I, это на издание в апреле 1842 г. указа, объявившего Положение об обязанных крестьянах, которое позволяло помещикам по их желанию прекращать личную крепостную зависимость крестьян, последним становиться при этом поселянами, обязанными за отвод земли, которая все равно оставалась собственностью помещика, платить оброк или отрабатывать барщину. За все время действия указа было переведено на положение обязанных крестьян всего 40 тыс. душ. Правда, через пять лет последовал указ, разрешающий крестьянам выкупаться на волю целыми деревнями вместе с землею, становясь государственными крестьянами, но это могло произойти только в случае продажи помещичьего имения с торгов.

Крестьяне, не выдерживавшие помещичьего гнета и произвола, восставали, правительство с помощью внутренней стражи и армии подавляло бунты.

В 1841 г. в Витебской губернии в имении графа Борха восстало более тысячи крестьян, оказавших сопротивление военной силе. Убито 20 человек, ранено 24, 11 зачинщиков наказаны шпицрутенами. В 1842 г. сопротивление было оказано в 24 помещичьих имениях, расположенных в 13 губерниях. В следующем году грандиозное выступление разразилось в Челябинском уезде Оренбургской губернии, где восстало около 40 тыс. государственных крестьян. На усмирение послано 10 тыс. солдат при 10 пушках, 60 человек предано военному суду, 461 подвергнут сечению, – бунты произошли в 12 имениях десяти губерний. В 1844 г. в Тамбовской губернии возникли волнения, убито 12, ранено 10, предано военному суду 29 человек. Крестьяне вооружались самодельными пиками и кистенями. А всего в том году бунты происходили в 23 имениях, охватив 18 губерний. С 1845 по 1854 гг. крестьянские волнения произошли почти в 300 имениях, а всего по отчетам Министерства внутренних дел с 1826 по 1854 гг., за 18 лет царствования Николая I, зафиксировано 556 крестьянских волнений в помещичьих имениях. Были еще знаменитые «картофельные бунты», выступления фабричных и заводских мастеровых. Пользуясь своим правом, помещики большое число крестьян отправили в ссылку в Сибирь.

В стране росло число беглых крестьян, нищенство и бродяжничество стало обычным явлением. Об этом сказано и в разбойничьих песнях:

«Темный лес – то наша вотчина,
Тракт проезжий – наша пашенка...»

В 1840 г. было поймано и отправлено в остроги 36200 бродяг, в 1849 г. – 24967, в 1851 – 31556¹⁹.

Все это прибавляло работы жандармерии, полиции и внутренней страже. Использовалась в ряде случаев и армия.

Николай I много и упорно занимался армией, его новации были полезны, но многое оставалось рутинным и неисправимым, что и привело в конечном итоге к провалам в Крымской войне. В 1821 г. был принят Рекрутский устав, который, поделив Российскую империю на две полосы – восточную и западную, установил поочередной набор через год в каждой из них и ввел три вида набора: обыкновенный, когда бралось не менее семи рекрутов на тысячу ревизских душ, усиленный (семь – десять рекрутов) и чрезвычайный, когда допускалось изымать и свыше десяти рекрутов. Набор, сопровождение и организация обучения рекрутов оставались обязанностью внутренней стражи.

Из 6,5 млн потенциально военнообязанных в обыкновенный набор попадало около 45 тыс. рекрутов. Казалось, не так уж много, но для деревенского хозяйства это было весьма ощутимо из-за продолжительности военной службы, практически навсегда отрывавшей многих сыновей от семейств, лишая их сильных рабочих рук. С 1834 г. срок службы был сокращен с 25 до 20 лет (в гвардии – с 22 до 20), после чего следовал 5-летний бессрочный отпуск, из которого солдат мог быть отозван при необходимости. В армии по-прежнему процветала муштра, большинство частей стояло на постое в селениях и местечках, в грязных, антисанитарных условиях. Правда, Николай I пытался поместить всю армию в казармы, но затея оказалась невыполнимой, так как требовала 1 млрд рублей. Процесс строительства казарм растянулся на десятки лет. Снаряжение солдат было тяжелым и неудобным, оно весило 77 фунтов (свыше 30 кг), не спасало от непогоды и не очень-то выручало в бою. Заболеваемость и смертность были весьма высоки. Статистика просто поражает современного читателя. А.А. Керсновский, например, указывает, что с 1841 по 1850 гг. средняя годовая заболеваемость в армии доходила до 70 %, а смертность – до 4 %. «Новобранец, поступивший на 20 лет, – пишет он, – имел, таким образом, 80 шансов из 100 умереть на службе, даже без войны»²⁰.

С медицинским обеспечением дело обстояло плохо. Не хватало медперсонала, а военные лазареты могли вместить только треть заболевших. Другой автор – Г.И. Чулков – привел пример из отчета действующей армии за 1835 г., из которого следует, что из 200 тыс. человек умерло 11 тыс., т. е. каждый двадцатый. Генерал-адъютант Кутузов в докладной записке императору писал: «При Суворове на пятьсот человек здоровых бывал один больной, теперь на пятьсот человек больных один здоровый. Методика обучения гибельна для жизни человеческой... Требуют, чтобы солдат шагал в полтора аршин, когда Бог ему создал ноги шагать в аршин... после всех вытяжек и растяжек солдат идет в казармы, как разбитая на ноги лошадь...». Поразителен вывод автора записки: «Огромнейшая армия есть выражение не силы, а бессилия государства. И для чего эта громадная армия, когда она, можно сказать, съедает благосостояние государства без пользы и славы для империи»²¹.

Можно себе представить, каково же было состояние внутренней стражи, куда направлялись негодные для строя люди. Ниже мы приведем некоторые сведения на сей счет из отчетов инспекторских поездок командиров ОКВС, и из них будет видна безрадостная картина жизни солдат и офицеров корпуса тех лет.

К этому надо добавить и то, какими методами практиковалось обучение солдат. Вот как это выглядит в описании одного мемуариста николаевской эпохи: «Для учения пускали в ход кулаки, ножи, барабанные палки и т. п. Било солдат, прежде всего, их ближайшее начальство: унтер-офицеры и фельдфебели, били также и офицеры... Большинство офицеров тоговремени тоже бывали биты дома и в школе, а потому били солдат из принципа и по убеждению, что иначе нельзя и, что того требуют порядок вещей и дисциплина»²². Конечно, не все были такого мнения и не все прибегали к таким способам воспитания. Но не случайно родился термин: палочная дисциплина. Многие генералы и офицеры были противниками телесного наказания, и своей службой и методами обучения и воспитания доказывали неприемлемость рукоприкладства и вред шпицрутенов. Но часто и они были бессильны искоренить подобную практику. Военный историк А.А. Керсновский пишет, что Николай Павлович был противником жестоких телесных наказаний: «В 1839 году он отменил фухтели (удары по спине обнаженной саблей или шпагой – С.Ш.) и ограничил применение шпицрутенов рядом негласных распоряжений, втрое уменьшив количество ударов. Строжайше запрещено производить экзекуции без врача. Этот последний имел право запретить экзекуцию слабосильного или прекратить ее в любой момент. Прежние драконовские положения продолжали, однако, оставаться для острастки»²³. Но известна и такая резолюция императора на рапорте графа Палена, просившего смертной казни в отношении злостных нарушителей карантинных правил: «Виновных прогнать сквозь тысячу человек двенадцать раз, Слава Богу, смертной казни у нас не бывало и не мне ее вводить»²⁴.

В 1833 г. вводится новая форма; существенным была замена в пехоте штиблет на высокие сапоги и