них, взгляду открылась уединенная долина, достаточно обширная, но при этом прекрасно укрытая от постороннего глаза. На широких лугах, тянувшихся вдоль небольшой речки, паслись крупные, темно-бурые, как-то диковато выглядящие коровы, лес, постепенно густея, взбегал на окрестные холмы, некоторые из которых, впрочем, были почти голыми, покрытыми каменистыми осыпями. А поодаль, на вершине одного из холмов, показался Дом. Островитянин бросил на него мимолетный взгляд, как на все прочее, потом пригляделся чуть пристальнее, а потом у него попросту захватило дух. Коричневато-розовая двенадцатигранная башня. С витым шпилем и сужающимися кверху колоннами, похожими на окаменевший рог доисторического нервала. На шершавые сталагмиты, прихотливо набранные за тысячи лет из тончайших слоев камня и теперь искусно подсвеченные в своей древней пещере. На вдруг застывшие в заботливо уловленный момент струи вязкой лавы.
С зазубренными, темно-зелеными гребнями, тянущимися вдоль всех двенадцати ребер сверху донизу, и стенами, изборожденными, словно раковина из океанских глубин.
И сам весь, - как сотворенное из обожженной до звона терракотовой глины, прихотливое изделие несравненного гончара средневековой Японии, несущее неизгладимый отпечаток спонтанности вдохновения и божественной неуравновешенности души самого мастера, он как бы вырастал из приземистого холма, из травы, из невысокого кустарника, подернутого газовым розовато-лиловым огнем цветов. Больше всего это напоминало творение великого Гауди, но только напоминало: сколько-нибудь опытный взгляд тут же определял явные стилевые отличия. Не Гауди, - чувствовался тут этакий неподдельный, от Китая, от Кореи, от Японии, от Желтой Азии идущий стилевой акцент. Не Гауди, - но кто-то и не намного более слабый. Скорее всего, - тот же самый человек, который построил мост через Реку. Только здесь его фантазию не сдерживали жесткие требования функциональности, - и в этом-то обстоятельстве и состояло главное отличие.
Со времен обучения в колледже, с самых первых лет и месяцев его у Островитянина выработалась привычка подводить итог дня, при особой удаче - присваивать ему нечто вроде девиза. Мысленно, - но такими словами и формулировками, как будто бы записывал их в сокровенный дневник, который никому не показывают. Это - вовсе не носило характера обязательного ритуала, но при случае вспоминалось само. И здесь. День не кончился, он еще и не думал кончаться, но девиз его уже сложился окончательно и бесповоротно, словно всплыл из глубин подсознания: День Многословных Мыслей. Вещи, попадавшиеся на его пути в этот день, слишком часто нельзя было вот так попросту узнать, привычно отнеся в специально отведенную ячейку сознания, чтобы для обозначения их хватило одного единственного имени, описать в считанных определениях, апеллируя к давно знакомому, такому, что хранилось бы в памяти. Слишком многое приходится представлять в многословных, как адвокатская речь, описаниях. Если вдуматься, - еще один признак пребывания в ином мире, не слишком похожем на тот, к которому привык.
С третьего взгляда Майкл окончательно убедился, что - обязан побывать в этом доме, а без этого - никогда не сможет, не посмеет, не позволит себе считать свою тайную миссию вполне успешной.
- Это… - шьто?
- А? - Длинноволосый шофер не сразу сообразил, о чем его спрашивают, а потом расплылся в улыбке. - А-а-а… Дом Кольки Степяну. Молдаванина. Понравилось? Хо-ороший парень, хотя и с причудью…
- Он - кто?
- Мосты строит. Слово еще какое-то, прораб - не прораб, знаю хорошо, на языке вертится, а сказать никак не могу… Сам все увидишь, успеешь поговорить, пока… Ну, то-се… Увидишь, короче…
XXIX
Увидав хозяина впервые, Майкл в очередной раз поразился, насколько емким является этот термин: 'парень'. Движения человека, вышедшего им навстречу, дышали уверенностью и силой, пожалуй, - даже величавостью, но достаточно было взглянуть ему в лицо, чтобы понять: он был очень стар. Широкое, почти квадратное лицо прорезали крупные морщины, а вислые усы, опускавшиеся много ниже тяжелого подбородка, были совершенно седыми. Но, главное, глаза из-под морщинистых век смотрели с тем особым, от благоприобретенного равнодушия идущим, покоем, который присущ только глубоким старикам. У Майкла язык не повернулся бы назвать хозяина уменьшительным именем. Ну, - не тянул тот на 'Кольку', - и все тут! Он был похож на старого генерала из аристократов, ушедшего на покой, на богатого фабриканта оружия в четвертом поколении, передавшего дело старшему сыну, которому и самому-то уже за пятьдесят, на лорда и члена Палаты Лордов, не посещавшего заседаний уже много лет, но на Кольку он похож не был. Ни на какого - Кольку. По привычке анализировать, по возможности, - все, Островитянин задал себе вопрос о причине, по которой ему в голову пришли прежде всего сравнения с генералом и фабрикантом оружия, а потом понял, - только они, наряду с самыми удачливыми из политиков, жили так бесконечно долго, как этот вот грузный старик в цветном жилете поверх светло-голубой рубахи, и при галстуке из широкой, темно- синей шелковой ленты, завязанной свободным бантом. Даже при условии блестящего владения русским, но все-таки будучи иностранцем, трудно иметь твердое, на уровне устоявшегося собирательного образа, представление о том, что такое 'прораб'. Но при этом Майклу все-таки казалось, что это - нечто иное, не вполне соответствующее личности, которую он видел перед собой.
Старик, у которого уже был один гость, даже слышать не хотел о том, чтобы они покинули его дом, не пообедав. Худая, черноволосая, молчаливая женщина в возрасте, с виду, немного за сорок, та самая, что встретила их на крыльце, так же молчаливо и с видом тотального неодобрения ко всему на свете вообще, собрала на стол. Снедь отличало необыкновенное обилие свежей зелени, отчасти - совершенно незнакомой Майку, несколько сортов соленого сыра и то, что вино тут подавалось к столу в глиняных кувшинах. Шофер, по имени Сергей, но изъявивший готовность отзываться на кличку Серый, чувствовал себя тут явно не в своей тарелке, а оттого был мрачен, молчалив, но беспокоен, отчего постоянно ерзал и крошил хлеб, как ребенок, мающийся на слишком чинном обеде, длящемся вот уже час. Гость, представившийся Михаилом, тоже больше помалкивал и не позволял себе пялиться на сотрапезников, но парочка предельно мимолетных взглядов, брошенных на англичанина и все-таки уловленных им, показались Майклу несколько подозрительными. Вроде как неспроста. Комната, в которой ели и пили вино четверо мужчин, имела богатое, но достаточно своеобразное убранство: везде, в хорошо продуманном порядке, на специальных подставках, под стеклянными колпаками и без колпаков, в освещенных нишах за стеклом и без стекла, в шкафах на полках, - виднелись всевозможные макеты разнообразнейших зданий. Часть из них изображала всемирно известные ансамбли вроде Золотого Храма, комплекса Гугун, парижского Пантеона или Миланского Собора, другие - здания, англичанину неведомые, а часть, похоже, обозначала собой проекты нереализованные. Одних только самых знаменитых готических соборов Островитянин насчитал одиннадцать, - похоже, они составляли предмет особого увлечения хозяина, постоянного, или же владевшего им какое-то время. А еще - макеты мостов. В основном - небольшие, зато было их множество. Впрочем - среди них выделялись макеты весьма масштабные, достигавшие в длину нескольких метров, и среди них, понятное дело, - тот самый мост, недавно виданный Майклом в натуральном виде и в полном великолепии. Он поднял брови и округлил глаза, подражая советскому фильму про западную жизнь, изученному им специально, в инструментальных целях:
- Коллекционир? Разрешайт посмотреть?
- Што? - Глуховатым голосом переспросил хозяин. - Посмотреть? Да ради бога…
И, пока гость, заложив руки за спину, наклонялся над очередным макетом или, наоборот, делал шаг назад, чтобы обозреть очередной экспонат целиком, продолжил, не вставая с места:
- Только я не коллекционер. Кому-то, когда-то, в связи с чем-то, пришло в голову, что самым подходящим подарком архитектору будет этакая вот городушка. - Утонченный лингвист, никогда в Островитянине не засыпавший до конца, отметил, что точно такого вот своеобразно-мягкого говора ему еще встречать не приходилось, и сделал вывод, что это вообще должно быть характерно для безупречно говорящих по-русски этнических молдаван. - Ну а потом началось, как обычно: шпионы из доброхотов доносили, что стоят у меня этакие вот вещи, и делался вывод, что я питаю к ним некое пристрастие… Естественно, что чем больше э-э-э… единиц у меня собиралось, тем с большим рвением мне несли новые. На юбилеи и просто дни рождения. На всяческих международно-архитектурных сборищах и просто чтобы
