ключ, и все дела. Замки здесь, конечно, поганые: пока найдешь положение ключа, дама кончит с другим кавалером, — и будет права. Нормальные опера пользуются именно шпингалетами — последним достижением технического прогресса. Но ведь есть же на Земле места, тоскливо вздохнул майор Неживой, где замки легки и надежны, где можно закрыться изнутри, оставив ключ в замочной скважине! Есть же где-то умные люди, которые не забудут подергать дверь, прежде чем посчитать ее запертой…
Хорошо все-таки, что Сычев явился сам. Вошел бы в комнату, скажем, заместитель по оперработе, — вонь была бы, ох какая была бы вонь! А так — всё просто. Офицер Неживой покинет сцену с гордо поднятой головой.
Он упал за рабочий стол. Перед ним возник чистый лист бумаги, над которым он занес шариковую ручку. Предстояло создать заявление об уходе, а лучше сказать, рапорт — именно так называется любая ничтожная писулька, рожденная в здешних стенах. Увольняться следовало по статье 6.1, то есть по собственному желанию. Или, предположим, по состоянию здоровья — на медкомиссию, и привет. Всяко предпочтительнее, чем…
Чем что?
Если генерала сильно зацепило, эти номера не пройдут. Однако не вывесит же он приказ, в котором опишет увиденное! Уважение коллег и подчиненных — слишком хрупкий предмет, чтоб испытывать его на прочность. Смешки загуляют по коридорам, переползая из здания в здание, из города в город, превращая заурядный казус в анекдот, и обязательно найдется кто-нибудь, кто спросит генерала: «А ты фонариком не светил, Степаныч?» Короче, если Сыч не дурак, то шума не будет. Зато будет вот что: ряд неберущихся дел, которые поручат опальному майору Неживому, череда придирок, и в финале — статья 6.0, служебное несоответствие. Размашистый пинок. Скинут на «землю», переведут в какой-нибудь райотдел — из тех, что погаже. Или в вытрезвитель, на должность свинопаса…
Виктор застонал от безнадёги.
А когда бумага (подписанная и без даты) лежала уже в папочке, готовая в случае необходимости вспорхнуть на высочайший стол, мина внутри него наконец взорвалась.
Какого чёрта! Я — майор РУОПа, напомнил он себе. Стою крепко, никакими «подставами» и, тем паче, «казусами» не наклонишь, — врос в Систему по самую пушку. Так с какой стати уходить, что за истерика? Есть же выход — вот он, только вытащи сокровище, спрятанное за подкладкой пиджака…
Приспустив брюки, он вернул чехол на место. Тот был сухой, надо же! Затем оделся, приладил кнопку в кармане и осведомился у предавшей его двери:
— Рука судьбы я или кто?
Часть третья
Опала
Достопримечательностью административного этажа был «уголок славы», устроенный в память павших. Стильное местечко: выгородка из чёрного мрамора — с горящим факелом, с государственным флагом и текстом гимна; под факелом высечены АКМ и ПМ, а на чугунном пьедестале, крашеном золотом, — книга Памяти Героев, обшитая красным велюром, с ламинированными страницами и дюралевыми вставками для прочности. Виктор проходил здесь сотню раз на дню и давно перестал обращать внимания на эти красоты.
Сейчас он примчался сюда специально.
Потому что рядом с выгородкой тянулись по коридору стенды. На первом же — «Наши профессионалы в строю» — красовалось величественное фото (450 на 350) генерала Сычёва. Портреты высоких руководителей из Москвы, оставшиеся с прошлого дня милиции, Неживого мало интересовали.
Сычёв — вот цель.
Он нащупал кнопку, сконцентрировался на фотографии и — вытолкнул, выплеснул всю ту едкую дрянь, что разъедала изнутри его хитин.
Нет… Не выплеснул.
Осечка? Промах?
Повторим!
Вытянув коробочку наружу, он топил и топил белый кругляш, яростно вминал пластик в пластик — ну же! Ну!!! Без толку. Мировой эфир оставался неподвижен.
Секстензор не откликался.
«За что… — металось в Витиной голове. — Всего раз, подумаешь?! Разок всего… Я даже не кончил! НЕ КОНЧИЛ!!! Какая ж это неверность…»
Оказывается, прав был покойник: нельзя — с бабой. Можно только с Ним. Воздержание — вовсе не бред; но кто же мог знать это наверняка?
— Нечестно, бля… — бормотал майор. — «Кончина»… Вот тебе и кончина…
Он обнял стену, заколотив ладонью в стенд. Ладонь непроизвольно сложилась в кулак, со стены что-то посыпалось. Плохо Вите было. Что там похмелье или грипп? Никогда ещё не было так плохо. И если б способен он был сейчас к анализу — понял бы: так приходит одиночество.
— Заключим новое соглашение! — загорелся он. — Что вам надо? Душу, печень, простату… берите. Я — ваш! Я виноват, но осознал. Землю буду грызть, но оправдаю высокое доверие. Мы одной крови. Где расписаться?
Говорил он вслух — гулко, торопливо и безумно, и какое везение, что в коридоре не было никого из коллег.
А невидимый хозяин презрительно молчал…
Если я с вами одной крови, то и расписываться надо кровью, подумал Неживой. Достал складной нож. Задравши рукав, приставил лезвие к руке, сделал надрез… Красное на мертвенно-бледном — засочилось, закапало.
Боль и сюрреалистическая картинка его отрезвили.
Всё кончено.
Не будет больше наслаждения, не сравнимого ни с чем, буквально ни с чем. Нет больше никаких «Вас», «Их» или даже «Его», есть только Я. Единственный партнёр и симбионт майору Неживому — сам Неживой Виктор Антонович. Было так, пусть и будет. Кого ты молишь, позорище? Угомонись…
— Хотите правду? — сказал тогда он. — Эта ваша нечистая сила — никто и звать никак. Пуговицы оторванной не стоит. Всё ведь чужими руками, типа «сутенёров», за которых делаем мы, а они надувают щёки. Не сила, а туфта. А капризов-то, капризов, как у целки-гимназистки!
Он побрёл в конец коридора и, отдалившись от печального места, подвёл итог сказанному:
— Срать на вашу Кундалини.
Запомнил мудрёное слово, чертяка.
Почему, кстати, менты зовут отдельных представителей ФСБ «сутенёрами»? Это повелось ещё со времён славного КГБ, когда тамошние остряки родили обидную шутку: «У КГБ есть одна сестра — милиция, и та проститутка». Но если сестра — проститутка, то старший брат кто? Вот именно.
Эта сплетня — так, попутно…
…Секстензор был уничтожен в сортире, как Неживой и планировал вначале. Превратить его в хлам — пустяки, минутное дело. Провода с чехлом накрошил при помощи складного ножа, в котором кроме лезвий были и ножницы, и щипчики, и много чего ещё. Пластмассовые детали раздавил в руке, ярости на это хватило. Да и была ли эта их радиолюбительская поделка чем-то другим, кроме как хламом? Весь этот бросовый комплект, если хоть немного подумать, не должен работать; да и, как выяснилось, не желал
