встревожена. Дети притворяются до тошноты, до ненависти к себе и ко всем, и эти ненависть и предательство самого себя потом оборачивается тем, что кто-то из этих детей выходит из подъезда, видит кошку и, сам не зная почему, бьет ее ногой. Просто потому, что в душе так противно и погано, что хочется кому-нибудь морду набить, что-то исцарапать, сломать, чтобы остановить то саморазрушение и предательство внутри себя, которые совершаются в угоду родителям. А потом ходят рассказы про мальчика, который казался таким приличным, прилежным, хорошо учился, его любили соседи за то, что он такой вежливый… А оказалось, что он – садист, извращенец, кого-то вешает, мучает, шкуру снимает… Таким образом он внутри уравновешивает перекос в «хорошесть» – играет в «нехорошесть». А если духу не хватает сделать что-то такое со знаком минус, то хороший ребенок станет шизофреником.
Мы болезненно переживаем разлуку с собственной индивидуальностью. Смерть индивидуальности наступает в духоте от правильных, стереотипных, механистических моделей, которые нам преподносят как абсолют, как единственно правильное. Когда я иду в театр, то надеваю смокинг, но я не должен всю жизнь ходить в смокинге. Когда я надеваю гидрокостюм для погружения в воду, то мне тоже не нужно всю жизнь в нем ходить. Стереотипы же навязываются как что-то вечное, единственно возможное, отсюда и протест.
Протест ребенка рождается против того, что его воспринимают как домашнюю мамину собачку, которая отзывается на кличку и приносит тапочки, ребенок должен приносить пятерки, удовлетворяя чужие ожидания. И с возрастом у него формируется протест против всех стереотипов, традиций, правил, догм – протест в виде попытки таким инфантильным способом, как капризы, сохранить свою индивидуальность. Когда моя индивидуальность никак не востребована этим миром и даже родителями, которым не интересно, что я чувствую, как я думаю, как переживаю, что для меня важно и ценно, мне хочется разрушить и школу, и общество, и семью. Поведение приобретает форму «наоборот» от социального, то есть становится асоциальным.
Есть такие дети, которые рождаются с большим уровнем осознания и гибкости, они видят примитивные модели поведения и быстро их усваивают. Это такие ушлые и продуманные дети, которые могут сыграть все, что от них потребуется, – хорошего человека или плохого. Обычно это те, что воспитывались на улице, а потому знают, что все люди разные. А «комнатные» мальчики и девочки боятся общества, потому что верят в абсолют и чем больше верят, тем «инвалиднее» становятся из-за неспособности к игре и взаимодействию с миром. Жизнь для них не игра, а нечто трудное и серьезное, шаблонное. Но шаблоны не всегда, не везде и не со всеми срабатывают, и тогда детям вообще не понятно, как себя вести.
Я помню, как в детстве мама авторитарно отдала меня в хореографическую студию – это очень распространенный тип домашнего изнасилования детей, когда их отдают в кружки, совершенно не интересуясь их мнением по этому поводу. Наша семья жила в маленьком провинциальном городке с двумя зонами, где улица с ее правилами была очень важной частью жизни. Я невыносимо страдал от того, что вынужден ходить на хореографию. Кроме того, мне приходилось тщательно скрывать это от друзей. Мама говорила, чтобы я закончил хореографическую школу «для нее», а после она даст мне возможность выбрать любой кружок. Она убеждала меня в том, что я еще маленький и несмышленый, вырасту – скажу ей спасибо, а пока должен просто поверить, что танцы – это хорошо, потому что прямая спина и здоровый позвоночник – основа жизни. А я ненавидел этот кружок, ненавидел себя за то, что я слабый и не могу противостоять маме, не могу с ней поспорить – не могу ничего сделать с тем, что вынужден ходить на танцы. Следующим кружком, который я выбрал сам, стал бокс – тем самым я отомстил родителям за то, что прогнулся под них и танцевал в балетных тапочках. Я хотел стать сильным, смелым, настоящим мужиком и бить всем морды. Это маятник – от балета к боксу. Бокс не был моим искренним выбором – это было сделано назло родителям.
Когда тебе что-то долго навязывают, заставляют, аргументируя и приводя факты, тебе хочется при первой же возможности сделать все с точностью до наоборот. Моя компенсация ушла в зал бокса, а могла выйти и на улицу, обрушиться на Дом культуры, где проходили занятия по хореографии, на маму, на танцы вообще. Хотя сейчас-то я понимаю, что страдал не из-за танцев как таковых, а от своего отношения к ним, потому что через них я чувствовал себя слабым, а нам всегда хочется убежать оттуда, где мы чувствуем себя слабыми.
Куда люди идут? Куда они стремятся все время? Туда, где им хорошо, туда, где они могут почувствовать себя сильными, где они реализуют себя. Мне одна мама на «Родительском собрании» жаловалась, что ее сын лазает по подвалам. Это потому, что там, в подвале со шпаной, он – Кто-то. Там он имеет статус, возможность проявить свою индивидуальность, и не важно – лидер он в этом подвале или шут гороховый, главное – он там существует и определенно востребован. И я всегда говорю, если жена дома никто – это не надолго, если ребенок дома никто – это тоже не надолго. Однажды они уйдут от тебя очень далеко, туда, где будут кем-то.
У меня есть друг – сейчас он вор в законе. Мы вместе поступали в институт – это был красивый парень, с хорошо поставленной речью, со знанием трех языков, с серебряной медалью, мастер спорта по легкой атлетике, дипломант областных и российских конкурсов по бальным танцам. Эталон правильности – не налюбоваться. На первом курсе по дурости влетел за драку какую-то, потом еще раз, но уже посерьезнее, сел в тюрьму и с тех пор не покидал тот мир. Ему понравились уличные парни, которые ничего не боялись, и с ними сам перестал бояться. Он влюбился в уличную жизнь – беспредельную, неправильную, вольготную, – такую, о которой он мечтал, притворяясь «хорошим». Встретились, я говорю: «Звони – увидимся, пообщаемся». – «Паш, не думаю, что тебе это надо, вдруг навредит, я ведь много чего наворотил в жизни». Это бережность, забота, потому что в нем осталась любовь к тому времени, когда мы были первокурсниками. Он прекрасный глубокий человек, но понимает, что его несет, понимает, что заигрался, что вернуть ничего нельзя и общество никогда его не примет после сроков и судимостей. В «хорошесть» ему не вернуться никогда – он зафиксирован в своей «плохости», но это тоже провоцирует протест у него внутри, как бы действует такой вечный маятник.
Люди впадают в крайности, потому что им не хватает ясности и мудрости. Отмотал срок и ушел в монастырь – поиграл в «плохого», теперь играет в «хорошего». В крайностях мы всегда жертвы. Но, пока мы живы, все возможно, хотя гарантий нет, но как психотерапевт я знаю: покажи человеку возможность – он все равно ее не выберет. Как правило, все настаивают на прежнем, выбирают прежнее, новой жизни не ищут, живут по шаблону и алгоритму, вариантов не рассматривают. Тот же мой однокурсник мог бы написать книгу о своей жизни и стать популярным и известным, проводить автограф-сессии, потом по его книге сняли бы фильм… Но он не сделал этого – такой возможности он даже не рассматривал. И многие люди игнорируют возможности, которые у них есть, продолжая вести войну с родителями. И родители – учителя, авторы и создатели этого. Мы забираем у детей их жизнь, а в это время они начинают забирать жизнь у нас.
Как вырастить нормального ребенка, если в школе с ним учатся неблагополучные дети, на улице полно наркоманов, а по телевизору показывают боевики? Все это оказывает на него огромное влияние, и родители беспомощны.
«В этом мире мало проигравших – в основном сдавшиеся». Это слова Форда. Я бы сказал иначе: «Проигравших вообще нет ни одного – только отступившие», отступившие еще до того, как драка началась. Мы оправдываем свое бездействие своим бессилием, но на деле мы и не пытаемся влиять – мы просто сразу сдаемся. Никто – ни бабушки, ни слабые учителя, ни друзья-бездельники – не смогут «испортить» вам ребенка, если вы интереснее их, умнее, талантливее, успешнее. Если родители состоялись как люди, как профессионалы, если у них есть работа, которую они любят, много друзей, если есть все причины ими восхищаться, то ребенок захочет быть похожим на них.
Почему дети становятся наркоманами?
Когда с детства навязывается стереотип о том, что жизнь – это страдание, долженствование, обязательства, у ребенка рождается протест против таких правил. Создавая абсолютное добро, тем самым мы создаем абсолютное зло. Под давлением и занудством родителей-неудачников, для которых жизнь – это тяжелый труд, ребенок показывает им: зачем страдать, если можно выпить или уколоться и кайфануть?
Большой ошибкой, на мой взгляд, становится то, что родители пытаются делать вид, будто не замечают увлечения ребенка наркотиками. Игнорирование становится точно такой же поддержкой, как и поощрение, потому что игнорируемый получает ровно столько же внимания, как в том случае, если от него отрекаются,
