Nouvelle Critique», сталинского аппаратчика, которого в 1954 году Сартр в «Temps modernes» обозвал «кретином», стала восприниматься как непреложная истина. К тому же Фуко не опроверг эту гипотезу, не сказал Клоду Мориаку, что дело обстояло не так. Он лишь внес уточнение, как следует из рассказа Клода Мориака, попавшего в один из следующих томов «Неподвижного времени»: «Я не писал тексты за Канапа. Может быть, два-три, не больше. Было бы правильнее сказать…» Фраза повисает в воздухе, поскольку Клод Мориак перебивает его, чтобы заметить, что Фуко оставил без внимания цитату, приведенную в одном из предыдущих томов [93].
Если углубиться в ситуацию, ясности становится еще меньше. Прежде всего, следует отметить, что Жан Канапа не нуждался в «неграх», для того чтобы написать статью. Пьер Деке, входивший в редакционный комитет журнала, прямо говорит об этом: «Канапа писал статьи с великим тщанием, продумывая малейшие нюансы формулировок, и никому не позволялось встревать в этот процесс, а если и удавалось заставить его изменить ту или иную фразу, то только после многих часов споров». Сын Канапа в семидесятые годы встретился с Фуко, и тот, зная, кто его собеседник, ни словом не обмолвился об этом эпизоде своей жизни. Более того: и Жан Канапа, когда его сын Жером рассказал ему о встрече с Фуко, также не упомянул ни о прошлых связях с философом, ни об общении с ним. А Дезанти в ответ на соответствующий вопрос расхохотался: «Фуко просто пошутил». Но есть и другая версия: Фуко писал статьи для журнала «La Nouvelle Critique» не под именем Канапа, а под псевдонимом. Однако никто из членов редакционного комитета, никто из сотрудников журнала того времени — ни Анни Кригель, ни Жан-Туссен Дезанти, ни Франсис Коэн, ни Виктор Ледюк или Жильберта Родригес, которая была секретарем редакции и постоянно состояла при Канапа, — не видели Фуко и не слышали о нем в те годы. Нет ни одного человека, который поверил бы в предположение о сотрудничестве Фуко с журналом. Мишель Верре, изучавший философию в Эколь Нормаль, окончивший Высшую нормальную школу в 1948 году и регулярно писавший для «La Nouvelle Critique», активно протестует: ему кажется совершенно невероятным, что Фуко был одним из авторов журнала. Тем более, уточняет он, что псевдонимами пользовались лишь представители администрации, функционеры высокого уровня или военные. Написанные им самим статьи он всегда подписывал своим именем, как, например, это было в 1949 году, когда он сочинил похвальную рецензию на книгу Луи Арагона «Коммунисты». А статья в защиту немецко-советского пакта, написанная в соавторстве с Александром Матероном и Франсуа Фюре, подписана тремя именами. Другой известный коммунист среди выпускников Высшей нормальной школы, Морис Кавеин, исключает, что Фуко таким образом сотрудничал с парижским интеллектуальным журналом, добавляя, что это противоречило бы его темпераменту. Мишель Крузе, бывший секретарь ячейки, признает, что тоже не был в курсе такого сотрудничества.
Остается лишь обратиться к адресату фразы, переданной Клодом Мориаком — Жан-Клоду Пассерону. Но он заявляет, что никогда не писал для «La Nouvelle Critique» — ни под чужим, ни под своим именем, — и сомневается в том, что Фуко этим занимался. Он припоминает лишь, что студенты Высшей нормальной школы составляли «drafts» — черновые наброски, которые известные авторы журнала могли использовать для своих статей. И еще: в те годы в конце каждого номера «La Nouvelle Critique» помещались небольшие заметки, обычно без подписи, касавшиеся событий, происходивших в Латинском квартале или в Эколь Нормаль. Однако вряд ли Фуко участвовал в написании всех этих текстов, полагает Пассерон. Луи Альтюссер категоричен в своем суждении: абсолютно исключено. А если кто и мог быть в курсе, имело место такое сотрудничество или нет, то это Альтюссер. «Я думаю, — говорит он, — что Фуко хотел сказать своей фразой, что мы не должны снимать с себя ответственности за “канапизм”».
Каков же вывод? Сейчас Клод Мориак не говорит, что реплика соответствует исторической правде. Он лишь утверждает, что Фуко произнес эту фразу в его присутствии. А Жан-Франсуа Сиринелли, изучавший послевоенное поколение коммунистов в Эколь Нормаль и беседовавший с Фуко в 1981 году, рассказывает, что Фуко заметил вскользь, что студенты Эколь писали для «La Nouvelle Critique», причем у Сиринелли создалось впечатление, что философ включал себя в эту группу корреспондентов журнала. Эту загадку пока невозможно разгадать.
И все же о двух вещах можно говорить с полной уверенностью. Во-первых, Фуко написал статью о Декарте для газеты молодых коммунистов «Clarte» по просьбе Мишеля Верре, стоявшего во главе этого издания. Но «блестящий», по словам члена редакционного комитета Александра Матерона, текст сочли слишком трудным для «учащихся масс». И он не был напечатан, несмотря на хвалебные отзывы Матерона и Верре. Во-вторых, вступление Фуко в компартию носило «маргинальный» характер. Об этом он прямо заявил в 1981 году в той же беседе с Сиринелли. И добавил, что состоял в ней недолго. Однако каким бы кратким ни являлось пребывание Фуко в стане коммунистов, оно, видимо, длилось дольше, чем те три месяца, полгода или полтора года, о которых он говорил разным собеседникам. В 1953 году Фуко выходит из компартии. Конечно, причин тому немало. Прежде всего, не стоит сбрасывать со счетов то, что ему было не по себе в структуре, которая отметала и осуждала гомосексуализм как буржуазный порок и признак декаданса. Фуко не мог не ощущать, что гомосексуализм отдалял его от общества. Некоторые гомосексуалисты в это же время были исключены из ячейки. Существует свидетель, подтверждающий эту гипотезу, и ему трудно не верить: это сам Луи Альтюссер. На вопрос, почему Фуко вышел из коммунистической партии, он, не колеблясь, ответил: «Из-за своего гомосексуализма».
Сам Фуко объяснял свой выход другой причиной: смущением, охватившим его после так называемого «дела врачей». В 1952 году кремлевских врачей обвинили в том, что они готовили покушение на жизнь «гениального вождя», «отца всех народов». Всё это попахивало антисемитизмом, поскольку большинство арестованных врачей были евреями. Тогда все члены Французской коммунистической партии, в том числе и Фуко, поверили официальной версии событий. Вот что рассказал Фуко об этом эпизоде Дучо Тромбадори: «Я вышел из Французской коммунистической партии после знаменитого “дела врачей”, организованного не без участия Сталина зимой 1952 года, и сделал это из-за все возраставшего ощущения дискомфорта. Незадолго до смерти Сталина стало известно, что группа врачей готовила покушение на его жизнь. Андре Вюрмсер [94] собрал нашу студенческую ячейку, чтобы объяснить суть заговора. Хотя нам все это и не показалось убедительным, мы старались поверить в то, что нам говорилось. Это было частью позиции, которую я охарактеризовал бы как губительную, но которую я разделял; своего рода способ состоять в партии, сводившийся к необходимости поддерживать то, что менее всего походило на правду, что входило в упражнение по “самоуничтожению” и в поиск того или иного способа быть “другим”. Поэтому-то мы поверили словам Вюрмсера. Однако через три месяца после смерти Сталина мы узнали, что заговор врачей был чистой выдумкой. Что произошло? Мы написали Вюрмсеру, попросив его прийти и прояснить эту историю с заговором. Но он нам не ответил. Вы скажете: обычное дело, небольшой конфуз… Но именно с этого момента я начал отдаляться от партии» [95] ./
Поскольку Сталин умер 5 марта 1953 года, охлаждение, о котором говорит Фуко, видимо, произошло летом или осенью этого года. Жан-Поль Арон рассказывает историю, доказывающую, что в апреле Фуко еще состоял в партии: в этот момент тот же Андре Вюрмсер проводил собрание в Лилле. На этот раз он обрушился с обличительной речью на Пикассо, написавшего портрет Сталина, который был опубликован на обложке «Lettres fran9aises», органа Французской коммунистической партии — газеты, посвященной культуре и выпускавшейся Луи Арагоном. На собрании присутствовали Мишель Симон и Фуко. Вюрмсер заявил слушателям, что «не одобренный Торезом, этот портрет обречен на саморазрушение, на смерть от несовершенства или, что означает то же самое, от вредоносности». По словам Жан-Поля Арона, Фуко «начинает трясти» от подобных аргументов [96]. Начинает трясти!
Как бы там ни было, он еще несколько раз присутствует на собраниях, когда там выступает Вюрмсер. Поскольку Фуко вступил в компартию в 1950 году, получается, что он состоял в ней примерно три года. Что же касается марксизма, то отход от него происходит еще медленнее. Мишель Симон вспоминает, что в 1954 году Фуко заявил в кругу студентов- коммунистов, что «марксизм — не философия, но опыт, лежащий на дороге, которая ведет к философии». А Этьен Верлей, коммунист из Эколь Нормаль, присутствовал вместе с Фуко на собрании, организованном Альтюссером с целью создания группы, которая приступила бы к работе над учебником марксистской психологии. Это было, говорит он, вскоре после выхода книги «Психическое заболевание и личность», то есть весной 1954 года.
Можно сказать, что Фуко вышел из Французской коммунистической партии и отошел от марксизма еще до отъезда в Швецию летом 1955 года. Но он продолжал поддерживать тесные связи с Луи Альтюссером. «Когда я покинул ряды коммунистической партии, он не предал меня анафеме и не захотел
