нет места… Я… я хотела бежать… с тобой, но мое место оказалось занятым. Теперь я понимаю все., почему ты не мог полюбить меня…
Федор с ужасом смотрел на нее. Совпадение слов Инги, его мыслей и того, что говорила сейчас Катя, так его потрясло, что он даже не сделал попытки задержать ее и только стоял и смотрел, как она уходила и как скрылась за дверью.
Когда опомнился и с трудом, отяжелевшими вдруг ногами, опираясь на перила, стал подниматься, внизу раздался шум отъезжавшего автомобиля.
Инга сидела в том же кресле и только слезы медленно текли у нее по мокрым щекам. Федор прошел к обеденному столу и сел на стул. Тупая боль в висках мешала, и он бессмысленно смотрел на противоположную стену. Прошло несколько минут, как вдруг резко зазвонил входной звонок. Федора словно сорвало, Он бросился в коридор. На лестнице никого не было. Он заглянул вниз, в пролет лестницы, потом вверх — никого. Внизу на улице снова раздался тот же шум отъезжавшего автомобиля. И только тогда заметил у кнопки звонка торчавшее письмо.
«Желаю вам обоим счастья. Прощай.» — написано было торопливо рукой Кати. Засунув под кнопку письмо, она спустилась и позвонила с улицы.
Так, с письмом в руке, он вернулся в столовую. Инга уже не плакала и сразу заметила письмо. Федор снова сел за стол, прожив письмо перед собой на скатерть. Инга ревниво следила с кресла.
— Она., желает… тебе и мне… счастья, — глядя в то же место стены, каким-то деревянным голосом проговорил он.
— Она… желает тебе и мне счастья. Ты понимаешь?., Я не стою ее пальца… Мы оба не стоим ее пальца, — все так же глядя на стену, повторил он.
Инга, стараясь не шуметь, встала и подошла к нему.
— Ты ее любишь, Федя?
— Разве я могу любить ее, разве я могу так любить! Я не стою одного ее пальца, — ожесточаясь, громче и громче повторял он. — Она знает, что мне нельзя туда возвращаться, для меня знает! Она меня любит так, как никто никогда не любил и не будет любить! Мы оба не стоим ее пальца! — руки его сжались и потащили скатерть. Письмо упало на пол.
Инга обхватила его руками:
— Федя, не надо… Федя, не надо!
Он был на грани припадка, но события последних дней так измучили его, что он вдруг сразу как-то стих и дал уложить себя.
Долго лежал с закрытыми глазами, боясь, что расплачется.
Катя потеряна — это было в ее глазах, в жесте ее руки, там, на лестнице. Потеряно было все, оставались Инга и Соня, — Инга сидела у его ног, а Соня была «там». Когда он пытался думать, что ждет его «там», наплывало что-то черное, тяжелое и начинало нестерпимо болеть в висках.
В эту ночь Федор решил бежать.
Глава девятнадцатая
Из книг он взял только томик Блока — подарок Сони в день окончания института, — Федор не расставался с ним всю войну.
Перед тем, как положить в чемодан, он взял книжку и решил погадать, как делали они с Соней в детстве: что-нибудь загадывали, раскрывали наугад книгу, и первая попавшаяся фраза была ответом на загаданное.
Весь день — в комендатуре, в Комендантском Управлении, в Отделе Кадров, дома — мысль о границе не оставляла его. Могут убить, могут поймать — живьем он не дастся — лучше застрелиться! Могут поймать англичане или американцы и выдать, — какая нелепость — выдавать перебежчиков! И кому? — Большевикам, которые собираются им же свернуть шеи! Пресловутое уважение к закону и соглашениям. Опять «политическая необходимость», — опять политика-убийца.
«Что из этого всего выйдет? — мысленно спросил он и раскрыл Блока:
Перескочил две строки и прочел дальше:
«Значит, все будет хорошо!» — И тут же подумал, что это о Кате, «Что она делает сейчас?» — ему очень хотелось написать ей, но он не знал, нужно ли писать, не причинит ли ей неприятности его письмо после побега.
Книжку положил сверху белья. Оставались письма: мамины, сонины и одно — катино.
Долго перебирал их, перечитывать боялся — инстинктивно избегал всего, что могло поколебать решение бежать. Брать с собой их он не имел права — могут убить, могут поймать. Первым — решительно, будто бросился в воду, — разорвал письмо Кати. Потом взял последнее письмо Сони, в нем лежала сонина карточка — она смотрела укоризненно, будто осуждала.
«Не могу!» — и поспешно сложив в кучку — сверху порванное надвое письмо Кати, — связал шнурком. Потом развязал и добавил тетрадь со стихами, решив все оставить у Карла с тем, чтобы «после» тот переслал ему?.
Вошла Инга — в берете, в «солдатских» ботинках. Было в ней что-то новое, — будто старше стала и красивее.
— Я готова.
Инга должна была ехать в Нордхаузен поездом с гражданским платьем Федора и частью своих вещей. Там должна была нанять комнату, разузнать о возможностях перехода границы и ждать его. Федор с Карлом на автомобиле знакомого немца поедут завтра ночью: если задержат по дороге, Федор скажет, что едет в дивизию прощаться.
— Не беспокойся, милый, — я сделаю все, как мы договорились. Только не задерживайся — я буду ужасно волноваться. Как только приедете, пошли Карла на почту — я оставлю на его имя письмо с моим адресом.
Три раза позвонил звонок — условный знак Карла.
Он сильно похудел, казалось, сделался меньше ростом.
— Все в порядке, господин майор! — и положил на стол бумажный пакетик.
— Два карата и чистый, — Карл выменял автомобиль Федора на бриллиант, на который Федор думал начать жизнь на Западе, деньги были ненадежны — все ждали денежной реформы.
— Спасибо, Карл. Это куда портативнее.
— Герр Шульц за тысячу марок дает мне на три-четыре дня свой «Адлер».
— Очень хорошо. Там лежат продукты на дорогу, а это все можешь взять себе, но только унеси так, чтобы никто не видел. Все. Действуй.
Карл хотел что-то спросить и замялся.
