топографическую рощу в круг и испытал от правильно оточенного карандаша маленькое счастье. – Пункт три. За рощей стоит моторизированный полк. Здесь перелески, балки, овраги, укрыться есть где. Пройдете как будет удобнее. И уже дальше, вот здесь, возле полустанка обнаружите колонну грузовиков.
– Что за колонна? – Витя убрал нож, на вощеном листе карты остались четыре красавца. Пятым командир роты сейчас заштриховывал прямоугольник, обозначавший полустанок «Ярмолино».
– Это вам и нужно выяснить. Это ваш пункт четыре. – Волков облизнул губы, испытывая острую необходимость в куреве. – В штабе дивизии планируют танковое наступление. Где – не скажу, потому как сам не знаю. Полковая разведка проведена, вроде все готово. И вдруг – бац! Пришла эта колонна, которую охраняют так, словно кузова доверху набиты золотом. Случайно грузовики появились перед самым наступлением? Или нет? В штабе не хотят рисковать, поэтому Федорычев настоятельно просил выяснить, что там.
– Выясним, – кивнул Дубенко, прищурено глядя на противоположный берег.
Этот кивок, едва заметное движение подбородком, многое значил для людей, знакомых с ним. С Витей, который был когда-то лучшим плотником сельского района, а сейчас, в конце лета 43-го, по праву считался лучшим разведчиком роты… Так он кивнул комдиву, который попросил привести «технического языка». Сквозь тройную линию обороны Дубенко ушел один. Вместо шести дней, отпущенных на поход в тыл врага, пропал на полторы недели. Все думали, что погиб. Но он вернулся. И притащил на себе целого полковника инженерных войск.
– Наш позывной Земля, ваш Небо, – говорил Волков. – Частота та же, что и позавчера. Докладывать будешь после выполнения каждого из четырех пунктов, комполка так просил. Пойдете сегодня, как стемнеет. На все про все у тебя ночь и день.
– Угу.
– И это… аккуратнее иди. Немцы округу из минометов простреливают.
– Слушай, Николаич, мина ведь нас не спрашивает, куда ей падать, – философски заметил Дубенко. – Если положено нам на голову, никуда от нее не деться.
– Так-то оно так. Но я говорю про другое. Если вдруг учуешь чего, если какие голоса внутри себя услышишь: мол, не ходи туда и не делай того, – значит, включи на полную свое радио и делай так, как оно вещает. Вот я чего хочу сказать.
– Понял. Значит, под бомбами не ходить, от пуль в стороне держаться.
Он в который раз задумчиво посмотрел на противоположный берег. А на их берегу, где-то на другом конце разрушенной деревни снова ухнул взрыв, за которым послышался треск падающих деревьев.
– Какой-то ты сегодня не свой, Витя, – сказал Волков. – Что за муха тебя укусила?
– Да все нормально. Глянул на речку, и дом вспомнился. Сразу захотелось своих повидать: Веру, младшего. Катька небось девица уже, тоже охота глянуть. – Дубенко помолчал, закусив нижнюю губу, которая начисто исчезла под копной усов. – Знаешь, мы с ребятами решили после войны в одном месте поселиться. Восемнадцать месяцев вместе ходим через линию фронта, будто срослись за это время. Хотим, чтобы наши дома рядом стояли. Все ведь деревенские. Хозяйство перевезем, без работы не останемся. Мужики с руками везде нужны. Как думаешь, получится?
– Здорово. – Он попытался скрыть сомнение. Кажется, получилось. – Мне бы с вами. Но я городской.
Когда опустились сумерки, Волков пришел на край деревни к овощному погребу, в котором готовились к заданию четверо разведчиков. Докуривая трофейную сигарету, он притормозил возле темного земляного бугра…
А парой метров ниже при свете керосиновой лампы бойцы, оставшись в чем мать родила, укладывали одежду в кули. Посторонний мог подумать, что мужики собираются в баню, только лица мужиков были чересчур сосредоточенные, словно это была самая важная помывка в их жизни.
Дубенко собирал свой узел неспешно и основательно, выверяя каждую складку. Рядом с ним Серега Тюрин, резкий в движениях, весь покрытый волосами, словно шерстью, уже завязал свой куль и беспокойно вертелся.
– Ну на кой ты так выкладываешь, Витек, словно на выставку народного хозяйства? Все равно скоро развязывать!
– Это я чтоб твой голос услышать, – ответил Дубенко. – Ведь страшно сказать: целых четыре часа мучился, пока ты спал!
– Не переживай, браток! Впереди ночь и день… – Вниманием Тюрина уже завладел другой куль. – А ты как вяжешь, Антоха? Ну что это за узел? Он же у тебя развалится посередь реки! Всю ночь будешь шаровары по камышам собирать!
Молчаливый Антон-младший только ухмыльнулся. Вместо него к Тюрину придвинулся старший «брат»:
– Ну давай, Сережа, научи нас, как в разведку ходить. Заодно расскажи, зачем ты в прошлый раз зимний маскхалат в свой куль завернул.
Худощавые и жилистые Антоны были похожи друг на друга лишь фигурами. Многие за глаза называли их братьями, хотя в лицах не было сходства, а уж характерами они и вовсе были противоположными. Первый Антон, что постарше, хорошо знающий немецкий, слыл открытым и добродушным парнем, легко сходящимся с людьми. Второй, что помоложе, отвечавший за рацию, был серьезен и задумчив. В свободное время «младший брат» чертил в тетрадочке электрические схемы. В такие момент Тюрин обычно говорил: «Во! Опять наш Кулибин электроны гоняет. Смотри, не рассыпь по окопу!»
– Думал, я маскировку перепутал, да? – обиделся Тюрин. – Ты просто не проникся в мою военную хитрость! Да меня… – Он подумал. – Меня в прачечной у фрицев было в бинокль не разглядеть! Да я там, как медуза в чайнике, был – хрен отыщешь! Это вы в своих болотных торчали у всех на виду!
В момент этого откровения в погреб спустился Волков, пышущий трофейным никотином.
– О, командир пришел! – обрадовался Тюрин. – Николаич, угости сигареткой! А то с этих голяков и взять-то нечего!
…Они курили, впятером устроившись на одной лавке. Снаружи гремели далекие взрывы, а под сводами погребка не утихал Серега Тюрин, зажатый между Антоном-младшим и ротным. Извергаемые им потоки слов вливались в табачный туман, вместе с ним оплетали голых солдат, лезли в ноздри и глаза, стелились по своду погребка.
Волков тоже курил, потому что хотел поддержать ребят, побыть с ними, может, частично влиться в замкнутый и устоявшийся коллектив. А еще он чувствовал себя неуютно, потому как был единственным в одежде. Каково, если бы он еще и не курил?
Сигареты быстро превратились в мятые чинарики. Затушив их, поднялись. Теперь уже в тишине по очереди сдали командиру солдатские книжки, партийные и комсомольские билеты, ордена. Фотографии жен и детей, а также письма от них Волков поместил в отдельный карман планшета.
Дубенко пригладил волосы, затем усы. Шумно выдохнул.
– Взяли!
На одно плечо разведчики подняли по автомобильному баллону, на котором предстояло переправляться через реку. На другое закинули по пистолету-пулемету Судаева – легкому, удобному, со складывающимся прикладом. Подобрали кули (Антон-младший водрузил на себя ящик с РБМ). По одному стали выбираться из погреба.
Антоны прошли, по очереди пожав командиру руку. Один улыбнулся, второй лишь качнул головой.
Тюрин неожиданно задержался. Выглядел он на удивление смущенным, в костлявом кулаке мял треугольное письмо.
– Тут… моим… – вся его говорливость куда-то подевалась, – …ежели что. А, Николаич?
Волков взял письмо и кивнул.
Последним выходил Дубенко. Ротный стиснул его твердую ладонь.
– Докладывай по каждому пункту. О времени не договариваюсь. Вызывать будем постоянно.
– Хорошо.
– Доберись до этих грузовиков, Витя.
– Не волнуйся. Все сделаем.
Ротный вылез из погреба последним, распрямился и вдохнул полной грудью прохладного сырого
