От Альп до Гималаев

детей.

— Сам господь бог послал вас, — радовался архиепи­скоп. — Настало тяжкое время для наших миссий. Весьма не хватает хороших духовных пастырей! Весьма!

Он усадил нас в свою роскошную, удобную машину, и мы выехали из порта. Город был весь в кипучем движении, перекатывались людские толпы, человеческие голоса заглу­шал рев моторов. Звенели колокольчики двухэтажных трамваев, сигналили грузовики и легковые автомашины, пронзительно покрикивали рикши. Внезапно шум утих, все остановились, замерли. Мы огляделись... Поперек улицы медленно шествовала корова с загнутыми вверх рогами. Это она заставила всех остановиться и... поклониться ей.

Вот гак мы сразу же и столкнулись с одной из многих индийских святынь.

Мы останавливались по той же причине еще несколько раз, пока наконец не приехали в индийский центр салезианских миссий. Это было двухэтажное здание, ничем не отли­чавшееся от других городских домов. Там же находились и покои архиепископа.

После небольшого отдыха в скромной комнате, где под потолком вращался большой вентилятор, нас пригласили оз­накомиться с городом.

Мы медленно ехали на машине, оглядываясь по сторо­нам. Из роскошных, непривычного вида особняков выходи­ли женщины, одетые в разноцветные сари, которых сопро­вождало множество слуг, охранявших их от всяких неожи­данностей, главным образом от приставания нищих. А их здесь было великое множество. По улицам бродили словно сошедшие со страниц книг заклинатели змей и факиры.

Мы остановились у храма индуистского бога Шивы. Это было громадное здание из белого мрамора, украшенное мно­жеством скульптур. Странно было наблюдать, как по этим скульптурам лазали обезьяны. Они шныряли и среди прохо­жих. Одна из них прыгнула мне на плечо, погладила лапкой мою щеку и лизнула ее. Так она выпрашивала угощение.

Внутри храма раздавались звуки бубнов, доносились нежные голоса флейт. Шло богослужение. Я хотел было войти внутрь, но архиепископ Матхи сказал, что во время богослужений вход иноверцам, а тем более духовным лицам запрещен. Рассматривая храм, мы обошли его вокруг. На тротуарах лежали больные люди, по улицам бродили коровы, бегали бездомные собаки.

На обратном пути мы поднялись по узенькой улочке на холм, поросший деревьями. На его вершине стояла круг­лая, примерно двадцатиметровой высоты башня. Над нею кружились с резкими криками грифы, словно готовясь напасть на нас. Стало как-то не по себе.

— Эти башни принадлежат парсам — огнепоклонникам, — пояснил архиепископ Матхи. — Они называются башнями молчания, хотя здесь все время кричат хищные грифы. Пар­сы приносят в башни тела умерших, раздевают покойников, ломают им кости и оставляют здесь, дабы мертвые спокойно отдыхали. Вот тогда-то грифы и набрасываются на них, раз­рывая и расклевывая тела.

— Почему же их не хоронят в земле? — спросил я архие­пископа.

— Чтобы человеческое тело не оскверняло землю, а душе легче было с ним расстаться. Так считают парсы.

Во время осмотра города я обратил внимание, что он рас­положен на островах, соединенных между собой насыпными дамбами и мостиками, напоминающими любимую мною Ве­нецию. Но вот архитектура была совершенно другая. Зда­ния были украшены различными резными и лепными фигу­рами, башенками. Многие из них имели балконы, лоджии, колонны.

Вечером мы долго беседовали с архиепископом. Он сказал нам, что в Бомбее насчитывается 23 католических храма, 90 му­сульманских мечетей, 100 индуистских храмов. Кроме того, в городе проживают буддисты, протестанты, джайнисты, пред­ставители других религий, и все они имеют свои храмы.

На прощание архиепископ одел нам на шею кресты миссионеров и пожелал успеха в создании новых многочис­ленных католических приходов.

Я был очень взволнован новыми впечатлениями, поже­ланиями и наставлениями Матхи. Я чувствовал, что наступа­ют большие события в моей жизни, понимал, какая громад­ная ответственность ложится на меня.

3

Из Бомбея мы отправились поездом в Калькутту. Билеты нам взяли в вагон первого класса. Кроме нас в вагоне ехал магараджа, несколько индус­ских купцов и английских чиновников. Магарад­жа был одет в длинный, расшитый золотом каф­тан со стоячим воротником, голову его украшал такого же цвета тюрбан из тончайшего шелка с большим бриллиантом.

Купцы были в белых тюрбанах и таких же кафтанах, пере­поясанных шелковыми дхоти[19]. На англичанах - серые евро­пейские костюмы. Только мы выделялись своими черными сутанами.

В вагоне царила тишина. Индусы, как, впрочем, и англи­чане, держались с достоинством и почти не разговаривали между собой. Мы тоже не смели заговорить с ними и сидели, забившись в угол, рассматривая сквозь запыленные окна незнакомую своеобразную природу. Проплывали лимонные, апельсиновые рощи, большие чайные и кофейные планта­ции, неоглядные хлопковые поля. Поражали воображение веерные и громадные финиковые пальмы. А конца дороги все не видно. Станция сменяла станцию, на некоторых из них мы подолгу стояли. Так мы ехали несколько дней.

Наконец Калькутта. Пересев в автобус, мы покатили сперва вдоль долины Ганга, а затем вдоль реки Брахмапут-ра В этих краях стали чаще попадаться квадраты рисовых полей, покрытые водой. Выше их росли тутовые деревья, виноград, грецкий орех. Мы видели также следы недавнего урагана: разрушенные дома, рухнувшие мосты. Казалось, что этому путешествию не будет конца.

Мы вздохнули с облегчением, когда достигли города Шиллонга. Он расположен почти у самого подножия Гимала­ев. На севере, упираясь в небо, белели островерхие гигант­ские горы, вокруг толпились хребты поменьше. Их проре­зали долины быстрых рек.

Католическая миссия находилась почти в центре города. Здесь возвышалось большое здание кафедрального собора, рядом с ним философско-теологический институт, детский приют, несколько воскресных ораторий для городской мо­лодежи. Всю территорию миссии окружала высокая камен­ная стена с навесами, дававшими укрытие от палящих сол­нечных лучей.

Встречал нас весь здешний отряд миссионеров, одетых в белые сутаны и широкополые шляпы. Многие из них были худы, с изможденными бородатыми лицами. Миссионеры радушно приветствовали нас, спрашивали, что нового в Ев­ропе, как поживают в Турине монахи-салезианцы. Мы ста­рались на все дать исчерпывающие ответы, не желая пока­зать, что многого и сами не знаем.

Среди мессионеров я заметил литовца, которого не раз встречал в семинарии, профессора Юозаса Густаса. Семина­ристы утверждали, что это умный, высокообразованный человек. Густас окончил философско-теологическии факуль­тет в Турине и духовную академию в Риме, где получил уче­ную степень лиценциата. В семинарии я не осмеливался даже здороваться с ним. Здесь же мы бросились друг к другу и долго стояли обнявшись. Потом беседовали по-литовски, и только о Литве.

Я поразился, что Густас, который был довольно крупным мужчиной, склонным к полноте, за несколько лет, проведен­ных в Индии, как-то усох и словно бы постарел. Неужели его так изнурила непривычная жара? Что же останется от меня, такого худого? Превращусь, чего доброго, в скелет... Смогу ли выдержать?

Отдыхали мы несколько дней. Джовани де Бартолини был оставлен в качестве духовника в Шиллонгском инсти­туте, а меня, как и было предусмотрено, определили прак­тикантом в миссию Гиманджунга.

Из Гиманджунгской миссии приехала тонга[20] и двое возниц- бенгальцев. Они были одеты в длинные рубахи, опо­ясанные традиционными дхоти. Казалось, что им не страшна никакая жара. Бенгальцы привезли для Шиллонгской миссии плоды папайи и початки кукурузы, а на следующий день на обратном пути должны были захватить меня.