совершались обряды, не доступные праздному любопытству народа, но вся эта таинственность оставалась чуждою собственно эллинской жизни, светлой, веселой, наслаждающейся миром, признающей его как факт и не заботящейся об идее… Но про всё это (религиозные системы и божества остального мира. –
Однако надо заметить, что наряду с прочной традицией уважения и преклонения перед богами возникла другая тенденция – имели место и критические настроения. Когда положение Афин и Спарты, других полисов поколебалось, а в жизни греков стало больше бед, трагедий и неприятных сюрпризов, вера в богов пошатнулась. В немалой степени этому способствовали софисты и атеисты, да и вообще здравые философы, писатели, высмеивавшие, подобно Аристофану, глупость и чрезмерную набожность. Вместе с тем в эпоху участившихся войн возросла роль оракулов и пифий. Наступила золотая пора для проходимцев и ловких жуликов. Роль их с успехом выполняли разного рода маги, жрицы (ныне им подобны политологи и социологи из различных центров и институтов, часто говорящие властям лишь то, что те пожелают услышать).
Примеры подобного рода приводит во множестве все тот же М. Нильссон в книге «Греческая народная религия», говоря, что, поскольку войны, голод и болезни стали в Греции частым явлением, «провидцы сновали повсюду и готовы были услужить любому, кто мог заплатить». Любопытны и такие факты. Провидцы были из слаборазвитых провинций Греции. Надо сказать, что и их клиентами в основном были, как говорится, недалекие люди.
Греческая толпа тем не менее охотно прислушивалась к разного рода оракулам, магам, пифиям, сивиллам. Это похоже на некий повсеместный закон. Общество, не надеящееся на свой разум и собственные знания, тотчас же обрастает громадным количеством прорицателей и магов… Правда, профессор Масперо, чей гений столь блистательно проявил себя и в египтологии (его двухтомник «Etudes de mythologie» по праву считается классикой), резонно замечает, что в слово магия в применении к древности не следует вкладывать тот уничижительный смысл, который неизбежно возникает при проекции оного в современность. Скажем, в Греции пифия считалась прямым медиумом (орудием) Аполлона. Впервые слово это отслеживается в трудах Геродота. Полагают, что вначале пророками выступали мужчины, а со второй половины VIII века до н.э. – женщины. Вообще же у греков было заведено, что богам обычно прислуживали мужчины. На Востоке, в Малой Азии, эта роль отводилась женщинам. Преклонявшиеся перед красотой греки вначале нарекли было пифией юную прекрасную деву. В Дельфийском храме работало до 3 пифий одновременно (одни пророчествовали, другие отдыхали). Выяснилось, что работа небезопасна для красивых девушек. Во время подробной консультации один из юношей (Эхекратид из Фессалии) влюбился в прелестную пифию и похитил ее… Греки сочли, что для сохранения нравственности удобнее выбирать из 50 -летних, обряжая их в одежды дев. За внешними атрибутами этого явления скрываются серьезные общественные задачи. Несомненна не только религиозная, но и социальная значимость Дельф.
Оракулы являлись регулирующим механизмом, который давал общине удобную возможность, используя санкцию божества, решать сложные и спорные вопросы бытия. Основное назначение оракула в том, что его пророчества становились часто руководством к действию. Обращение к воле богов возникало всякий раз, когда являлась необходимость справиться с бедами, вызванными природной стихией, неурожаем, бедствием. Особенно заметна роль прорицателей в смутную эпоху, в эпоху архаики Древней Греции. Как пишет О. Кулишова, и в последующие времена Дельфы активно вмешивались в политическую жизнь греческих полисов, появляясь на сцене каждый раз в самые трудные, можно даже сказать критические моменты греческой истории, связанные с междоусобными войнами, выведением колоний, принятием новых законов, государственными решениями или переворотами. Кроме того, разумеется, храмовые центры, подобные Дельфийскому, играли чрезвычайно важную роль хранителей традиционной мудрости, накопленного опыта, равно как и сокровищ и капитала. Оракулы играли важную роль в политической борьбе между крупнейшими греческими полисами – Афинами и Спартой. Вспомним, как Ликург отправился в Дельфы, где, принеся жертву богу, вопросил оракула и тот дал ему ответ, что божество обещает даровать спартанцам порядки несравненно лучшие, чем в остальных государствах. Говорят, что когда отец Пифагора, Мнесарх-самосец, вместе с молодой женой, ожидавшей ребенка, оказался во время своей торговой поездки в Дельфах, он вопрошал оракула о будущем плавании в Финикию. И пифия ему предсказала, что жена разродится сыном, который станет известен своей мудростью, принеся роду людскому «величайшую пользу на все времена». Тогда-то Мнесарх и дал жене имя Пифаида в честь дельфийской пророчицы Пифии и, преисполненный радости, вернулся на Самос. Отголоски влияния оракулов сегодня можно видеть в прогнозах многочисленных социологов, политологов, магов и предсказателей.
Философия, не признаваясь в том (как обуреваемая страстью женщина, желающая согрешить и не решающаяся отдаться), на каждом шагу грешит мифотворчеством. Как заметил еще греческий философ Аристотель, «тот, кто любит мифы, есть в некотором смысле философ, ибо миф создается на основе удивительного». Мы с вами, хотя бы в одном лишь XX веке, уже становились свидетелями создания множества мифов. Похоже, мифы и легенды были нужны всем. Они тот кислород, без которого невозможны как творчество, так и сама жизнь. Ими пользуются все – Геродот, Овидий, Лукиан…
Без мифов немыслима и сама история. «Как предполагается, греческая и римская мифология показывает нам, каким образом человечество мыслило и ощущало себя многие и многие века тому назад. …исследуя мифологические картины, мы можем проследить путь от современного, цивилизованного человека, столь далекого от природы, к человеку, который жил в тесном с ней взаимодействии; а самый большой интерес в мифах представляет для нас то, что они переносят нас в то время, когда – в отличие от современности – мир был еще молод и человек жил в непосредственной связи с землей, ее деревьями и озерами, ее цветами и холмами… Воображение человека было на удивление живым и не сдерживалось рассудком, так что в лесу любой из людей мог увидеть за деревьями пробегающую мимо нимфу или, нагнувшись к прозрачному водоему, разглядеть в его глубинах лицо наяды». Он мог увидеть «встающего из моря Протея, услышать Тритона, звонко трубящего в рог». Философ-циник Саллюстий как-то сказал: мифы нужны поэтам для вдохновения, философам, коих боги просвещают, для разумения, церковникам и распорядителям религиозных церемоний, всем, кто изрекает пророчества, для завлечения верующих на моления и заклания. Мифы являются также носителями неких тайн и имеют свою особую, присущую им энергетику. Древняя философия и медицина порой включали мифы в свои предписания как лекарства – из-за того наслаждения, которым они наполняют душу слушателей. Говорят, знаменитый врач древности (Федор Присканий) то ли по психологическим соображениям, то ли в силу опыта врача, якобы даже прописывал чтение мифов некоторым из своих больных. В эстетическом отношении греки были народом довольно развитым. Их уже перестали удовлетворять грубые идолы, большие камни или столбы типа герм (с головой Гермеса), которые оставались основными произведениями искусств в течение многих веков. Небо или светила не давали должного выхода их чувствам.
Они хотели прийти к божеству и поклониться ему, увидеть в нем нечто близкое. «Те, у кого хорошая память, – писал Максим Тирский, – и кому достаточно поднять глаза к небу, чтобы ощутить присутствие богов, возможно, и не нуждаются в статуях; но таких мало, и вам едва удастся найти среди многочисленной толпы человека, который смог бы воспринять божественную идею безо всякой помощи». Искусство стало
