в средствах. Известны мрачные истории царственных домов Атридов, Тантала (Микены), Кадмидов и Лабжакидов (Фивы), Алкмеонидов (Аргос)». Мифы являются отражением их жестокой истории и полны, если угодно, даже какого-то извращенного садизма. Посудите сами: Тантал кормит богов телом зарезанного им сына, Фиест совращает жену Атрея Аэропу, подсылая к брату убийц и т.д.
Атрей в свою очередь, пригласив брата на пир, угощает его лакомым блюдом, изготовленным из умерщвленных им малых сыновей Фиеста. Отсюда выражения – «муки Тантала», как и «Фиестов пир». Хотя сама жизнь рождает мифы о героях, чей род был проклят богами за их страшные преступления. Так перед походом к Трое царь Агамемнон приносит в жертву собственную дочь, затем убивают его, вернувшегося домой с победой. По совету Афины царь Кадм посеял в землю зубы дракона, из которого появились вооруженные люди, так называемые «спарты» – «посеянные». В борьбе друг с другом они почти все погибли. Не так ли и мы, разрешив любые средства обретения богатств, фактически посеяли «зубы дракона» и обрекли себя?!
Перелистайте страницы из «Мифов» Гигина, где он сообщает имена тех, кто кого убивал из родных и близких. Кто убил своего отца? Эдип – Лая, Телегон – Одиссея, Алфемен – Катрея. Кто убил свою мать? Орест и Алкмеон. Кто убил своих братьев? Полиник и Этеокл друг друга, От и Эфиальт друг друга, Медея – Апсирта, Пелей и Теламон – Фока, Тидей – Оления, Терей – Дрианта, Ромул – Рема, Ликаон – Никтима и т.д. Какие отцы убили своих сыновей? Геракл – сыновей от Мегары, Афаман – Леарха, Ликург – Дрианта, Тантал – Пелопса, Тесей – Ипполита, Алкафой – Каллиполида, Меандр – Архелая. Какие отцы убили своих дочерей? Агамемнон – Ифигению, Каллисфен – свою дочь, хотя и ради спасения родины, Климен – Гарпалику, Гиакинф – Антеиду, Эрехфей – Хтонию, Керкион – Алопу, Эол – Кангаку. Какие матери убили их сыновей? Медея – Мермера и Ферета, своих сыновей от Ясона, Прокна – Итиса, Ино – Меликерта, Алфея – Мелеагра, Фемисто – Сфинция, Орхомена, Эола, Тиро – двух своих сыновей от Сизифа, Агава – Пенфея и т.д. Ну и наконец, кто убил своего мужа? Клитемнестра – Агамемнона, Елена – Деифоба, сына Приама (стала причиной его смерти), Агава – Ликотерса, Деянира – Геркулеса, сына Юпитера, Илиона – Полимнестора, царя фракийцев, Семирамида – царя Вавилонии Нина. Сюда добавим известные случаи массового мужеубийства – Данаидами и женщинами Лемноса. Сколько убили жен? Пеласги с Лемноса убили всех своих жен, похищенных ими из Аттики, Геркулес – Мегару (в безумии), Тесей – амазонку Антиопу, Кефал – Прокриду. Не счесть покончивших с собой из-за любви или по какой-либо иной причине, как и числа убитых своих же родственников.
Но предположим, что мы прошли свой жизненный путь до конца. Нас уже поджидает Аид (Плутон) на мрачных полях смерти, заросших бледными цветами асфодела, дикого тюльпана. Сколь бы мы ни открещивались от мифа, как бы его ни презирали, в массовом сознании у мифа по-прежнему немало поклонников. Не зря Шеллинг считал мифологию единственно возможным способом выражения народного сознания. Художники и поэты, скульпторы и музыканты разных времен и народов шагу не могли ступить без обращения к ним… Юпитер стал героем творений Фидия, Веронезе и Рубенса. Парки (мойры) нашли отражение у Гомера и Микеланджело. Образ Аполлона предстает с картин Мантеньи, Рафаэля, Джулио Романо. Ясон, возглавивший поход аргонавтов за «золотым руно», прославлен скульптуром Торвальдсеном и т.д. Миф о Прометее служил материалом Эсхилу для трех трагедий, источником множества картин и скульптур. Афина предстает на полотнах ряда художников как высшее воплощение мудрости (Б. Спрангер «Минерва побеждает невежество») и т.д. и т.п.
Некоторые утверждают, что миф является отрывком из пережитой в далеком прошлом духовной жизни народов (К. Абрахам). Как вы помните, Зигмунд Фрейд во «Введении в психоанализ» писал о существовании в человеке «остатков дневных впечатлений», которые затем всплывают в его снах. Так вот, по аналогии с этим, как я полагаю, правомочно было бы говорить об «остатках вековых впечатлений», которые живут в мозгу человека, находя выходы в реальных мыслях и образах… В противном случае как тогда объяснить, что и поныне мифология, Его Величество Миф sub specie aeterni (с точки зрения вечности) присутствует в книгах Гоголя и Гофмана, Т. Манна и Джойса, Брюсова и Гумилева, Цветаевой, Мандельштама и А. Лосева.
Мифология греков и римлян восхитительна еще и тем, что дает нам богатейший историко- художественный материал. С его помощью можно дорисовывать картины современного мира и доходчиво объяснять там, где обычный язык бессилен. Этому способствует антропоморфизм греческой религии. Ведь их боги похожи на людей. Таким образом, вся мифология – это сосуд, наполненный поэтическим нектаром, дивный рог изобилия, палитра красок, которые никогда не меркнут. Но быть может, самое важным является то, что в мифах, как в ряде драгоценных пород, сокрыто то, что дороже золота и алмазов – крупицы некой вневременной исторической правды.
Превратное представление о мифе как синониме косности и отсталости досталось нам еще от XVIII века, когда наука вытеснила религию с Олимпа мировоззрений (а с ней и мифологию). Это тем более удивительно, что интеллигенция и шагу не может ступить без опоры на миф. Мы уже говорили о значении мифа при формировании «кухни творчества». Но труды мировых авторитетов (Гутри, Моргана, Корнфорда, Малиновского, Лосева, Элиаде, Риверса, Грейвса) минуют массы. Народы чаще и охотнее обращаются к мифу. «Мы ведем нашу родословную от Рима», – повторяли румынские интеллигенты в XVIII—XIX веках. Англичане до сих пор благоговейно и трепетно относятся к мифам, а заодно и к останкам римской культуры в стране. Венгры находят подтверждение древности и благородности племени мадьяр в мифе о Гуноре и Магоре, в героической саге об Арпаде. В XX веке миф о легендарных арийских предках околдовал и значительную часть Германии. Словно кролик пред пастью удава, та покорно и охотно воспримет идею арийского превосходства. Дань римскому очарованию, «римскому колдовству» отдали и многие поколения наших российских мыслителей, о чем мы расскажем в других книгах, но уже в иной связи.
Разумеется, можно долго спорить о полезности или ненужности и опасности мифа как социального инструмента, как опорной конструкции всей цивилизации. Так, В. Виндельбанд веско заметил, что у греков историческая иллюзия поместила образ своей идеальной тоски не в будущее, а в прошлое. Но согласитесь, по крайне мере этот идеальный образ у них все же был. А у нас? Прошлое высмеяно и оплевано, настоящее – алчно и бездуховно, будущее – зыбко и неопределенно. «Измельчало слово, износилось и свелось к словесной чепухе» (С. Н. Дмитриев). Мы потеряли не только вкус к мифу как к художественному образцу, но и к тому, что составляет главный смысл и содержание культуры – к героике… Этнограф Б. Малиновский писал: «Так же как наша священная история живет в наших обрядах, в нашей этике, управляет нашей верой и контролирует наше поведение, так действует миф и с точки зрения примитивного человека». С последним утверждением можно было бы и поспорить. Разве знание мифологии античности или современности, ее великих героев, легенд указывает на примитивность народов? Скорее уж более примитивной выглядит нынешняя «культура». Удивительно верно незримый спор времен, мировоззрений и культур отражает известное стихотворение поэта Шиллера – «Боги Греции»:
Дети XXI века, мы, часто даже не задумываясь, оперируем в повседневной жизни законами и образами древней мифологии. Вдумайтесь… Разве мы с вами не в руках Мойр, вытягивающих жизненный жребий и определяющих не глядя и слепо сроки нашей жизни? Разве не обращаем наш преисполненный надежды взор к Фортуне, богине счастья и благоденствия? Разве, в тайне от окружающих, мы не уповаем на милость Геры (Юноны), покровительствующей браку, охраняющей святость и нерушимость брачных союзов? Или же, доведенные порой до отчаяния причудами некогда любимой, а ныне остро ненавидимой супруги, не умоляем ту же Геру
