речью («О злокозненности Геродота») и заявил, что греки наградили его «за свою лесть им». Вряд ли это так. Столь весомая награда историку, по словам С. Лурье, скорее объясняется немалыми заслугами на ниве дипломатии или в области организационных усилий. Интересен его подход к истории. Геродот выстроил такую модель, в которой боги неминуемо наказывают тех, кто забирает больше счастья, чем ему отведено судьбой. Иначе говоря, Геродот призывал всех к умеренности в их желании славы, власти и денег. Меру он считал основным законом истории. Книги иллюстрируют этическую норму божественного провидения.
В уста персидскому вельможе Артабану, поучающему Ксеркса, он эту мысль влагает: «Ты видишь, как божество молнией поражает живые существа, выдающиеся над другими, не дозволяя им возноситься; напротив, мелкие существа не раздражают его. Ты видишь также, что божество всегда мечет свои перуны в наибольшие здания и в самые высокие деревья; божеству ведь приятно калечить все выдающееся… Божество не терпит, чтобы кто-нибудь другой, кроме него самого, мнил высоко о себе». В этих его словах некоторые увидят попытку обосновать неравенство и неравноправие. Вряд ли стоит упрекать Геродота в таком грехопадении, хотя он не был энтузиастом и демократии, принимая ее с очень большой оговоркой.
Поражают тщательность и особое внимание к деталям, которое видим в его книгах. Думая о Греции, он не забыл уделить достойное место также истории древней Персии, Египта, Вавилона, Скифии и т.д. Детальное описание Вавилона, его стен позволяет предположить, что Геродот доехал до него (речной дорогой по Евфрату), побывав и в Финикии. Он признался, что одна из главных его задач: «описать замечательные достижения, как наши собственные, так и варварских (азиатских) народов». Возможно, уже то, что он родился в точке соприкосновения Европы и Азии, побуждало его стремиться к соединению культур двух материков.
Геродоту совершенно чужд узкий местнический «патриотизм», от которого порой попахивает шовинизмом. Во всяком случае, он честно старался сообщить читателю все точки зрения, донести весь доступный ему как историку материал.
В этом он видел главное условие для развития в людях самостоятельности мышления. Мы уже приводили его слова: «Я обязан сообщать все, что мне говорят, но верить всему не обязан». Он подвергал критике всех и вся, поддерживая тех, чьи взгляды ему ближе, даже если это был тиран или чужеземец. Панэллинский патриотизм вовсе не был главным стержнем книг Геродота. Хотя отсюда не следует делать вывод, что ему чужды и идеи патриотизма. С. Лурье писал, что речь в этом случае не могла идти о таком живом и великом явлении, «как русский патриотизм» (или французский), скорее о сравнении с такими «мертворожденными и по существу реакционными учениями», как «паневропеизм», или, скажем, «панисламизм». Как видим, время меняет акцент: паневропеизм и панисламизм стали довольно популярными идейными течениями.
Геродота можно назвать одним из лучших писателей-историков, поэтом истории. То, что главной темой его книг стала освободительная война греков против персов, естественно. Историк только тогда оправдывает свой хлеб, если он пишет о том, что представляет самое важное и нужное для страны и народа. Такова наша позиция… Если первые четыре книги и начало пятой «Истории» можно назвать рассказом о прошлом Эллады и связанных с нею цивилизаций Востока, то последующая часть труда выглядит как история современности. Ведь Геродот был современником Пелопоннесской войны, начавшейся в 431 году до н.э., когда ему было чуть за 50. Война захватила практически весь тогдашний мир. Описывает он ее довольно объективно. Думаю, дело даже не в том, что сам историк был родом из Галикарнаса, входившего в состав персидской державы, правители которого были в близких отношениях с двором царя персов. Просто, стараясь быть объективным историком, он считал этот момент – объективность – главным условием самого существования науки история.
Некий анонимный критик даже называл его «самым гомерическим писателем», тем самым намекая на близость его произведений по стилю к трудам великого Гомера. Стоит прочесть хотя бы изумительный отрывок, что гласит о подвиге спартанского царя Леонида. Во главе 300 спартанцев он сумел в Фермопилах остановить армию персов в 300 или 400 тысяч человек (пусть и не многомиллионную; видимо, цифры преувеличены)… Полчища Ксеркса стали подходить. Эллины во главе с Леонидом вышли на смертный бой, группируясь в самом узком месте прохода в ущелье. В первые дни часть спартанцев защищала стену, тогда как другие бились с врагом в самой теснине, куда они отступили. Теперь же эллины бросились врукопашную уже вне этого прохода.
В жестокой схватке варвары гибли тысячами. Не помогло даже то, что персов подгоняли бичами начальники их отрядов.
В результате давки многие персы упали в море и погибли. Немало врагов было раздавлено своими. На погибших никто не обращал внимания. Эллины дрались с мужеством обреченных. Они безусловно знали, что им грозит неминуемая смерть от персов, обходивших гору. Поэтому греки, проявляя величайшую боевую доблесть и отвагу, бились отчаянно. Когда у спартанцев сломались копья, те стали поражать персов мечами. В последовавшей жестокой схватке пал царь Леонид, а с ним много других знатных спартанцев. За его тело между персами и спартанцами началась яростная схватка. Наконец эллины вырвали павшего героя из рук врага.
«Свет и тени в своем огромном историческом полотне он (Геродот) распределил под сильным влиянием политической ситуации, сложившейся к тому времени, когда он писал свой труд, – писал В. Борухович. – Это было время назревания Пелопоннесской войны, когда политические противоречия между двумя сильнейшими политическими объединениями Эллады – Афинским и Пелопоннесским союзами – достигли крайнего обострения и перешли в открытые военные действия. Можно с уверенностью утверждать, что «отец истории» был сторонником Афин и выражал в своем труде главным образом афинскую точку зрения на все то, что происходило тогда в Элладе. Причина заключалась в том, что Афины стали второй родиной Геродота. Историк не только подолгу жил в этом городе, но входил в кружок наиболее выдающихся деятелей культуры и науки, который группировался вокруг Перикла. Туда же входили художник Фидий, поэт Софокл, философ Анаксагор. Возможно, что именно эти обстоятельства сыграли решающую роль в выборе им темы своего сочинения. Афины были ведущей политической силой Эллады во время греко-персидских войн, организатором борьбы против персов». Геродот называет афинян «спасителями Эллады». Такие люди, как Перикл, смогли по достоинству оценить масштаб его замысла. Его ценили вовсе не потому, что он восхвалял род Перикла. Он славит родину, свою страну, взявшую на себя роль организатора борьбы против захватчиков. И хотя в ряде случаев политические пристрастия Геродота очевидны, мне это импонирует, тем более что он оказался по большинству вопросов на уровне поставленных им же самим великих задач.
Вероятно, Геродот был первым, кто стал разрабатывать столь популярную сегодня тему столкновения цивилизаций… И здесь он оказался поистине непревзойденным мастером. Историк Хаммонд писал: «Как Гомер превзошел авторов эпических песен, создав великую эпическую поэму, так и Геродот превзошел своих предшественников, вплетая свои «сказки» в историческую канву. Его плавный стиль даже в переводе обладает непревзойденной прозрачностью и очарованием, превосходно подходя для устного чтения длинного рассказа. Полем его исследований служило все протяжение человеческой памяти и границы известного мира; он сочинял собственные «сказки» или привязывал «сказки» предшественников к конкретным районам. Единство его материала обеспечивалось не только складом его ума, но и центральной драматичной темой – конфликтом между Западом и Востоком».
К слову сказать, Геродот писал и о наших предках скифах, выделяя их из всех народов по эту сторону Понта: «Ни одного народа мы не можем предложить, мудростию известного, ни одного мужа, ученостью знаменитого, кроме народа скифского и царя Анахарсиса». Видимо, он лично общался со скифами. Приводит он их самоназвание – «сколоты» (от «сокол», который являлся одним из главных символов наших предков- славян). Согласно греческой традиции, Геродот считал, что скифы (славяне) произошли от Геракла. Одним из трех сыновей Геракла и женщины-полузмеи и был Скиф. Сами скифы считали, что их первопредок – Таргитай, рожденный от любовной связи Зевса и дочери реки Борисфена (Днепра). Отдавая должное их мужеству, Геродот не скрывал того, что его неприятно поразило в скифах. Анализируя факт захвата скифами Азии, он крайне невысоко оценил их управленческие способности. Он писал: «Всё в ней (Азии) приведено было в расстройство спесью их и презрительностью». Довольно верная оценка их натуры.
