которые сразу ломают жертве позвоночник, едят ее прямо так, живьем.
Федерико Пьерини, альфа-самцу гиен, было четырнадцать лет.
Он все еще учился во втором классе средней школы, так как дважды оставался на второй год.
Американские нейрофизиологи проводили исследования групп заключенных в Соединенных Штатах. Отобрав самых жестоких и злобных (грабителей, насильников, убийц и т. д.), они проанализировали их электроэнцефалограммы. Они использовали не стандартный энцефалограф (ЭЭГ), анализирующий общую мозговую активность, а более сложный, способный зафиксировать активность разных отделов коры мозга. Они покрыли череп испытуемых электродами, а потом показывали им документальный фильм о производстве спортивной обуви.
Нейрофизиологи заметили, что в большинстве случаев у подопытных активность лобной части была слабой и менее выраженной, чем у нормальных (хороших) людей.
Лобные доли мозга отвечают за восприятие информации, поступающей из внешнего мира. Другими словами, за способность сосредоточиться, например, чтобы посмотреть фильм и, даже если он смертельно скучный, досмотреть его до конца не отвлекаясь, не поднимаясь с места, не беспокоя соседей, в худшем случае — сопя и то и дело поглядывая на часы.
В результате этого исследования можно выдвинуть гипотезу, что жестокие люди не способны сосредоточиться, и это несомненно связано с их вспышками агрессии. А поскольку жестокие люди постоянно испытывают беспокойство, подавить которое они не в силах, вспышки агрессии служат для них своего рода разрядкой.
В общем, если вы случайно помяли чужую машину и водитель выходит, сжав кулаки, с намерением размозжить вам голову, не пытайтесь задобрить его, подарив ему книжку о кометах или абонемент на кинофестиваль, — это не поможет. В такой ситуации лучше всего, как сказал бы Пьетро Морони, смыться.
А все эти рассуждения мы привели, чтобы объяснить два факта:
1) Федерико Пьерини был самым злобным из окрестных парней.
2) Федерико Пьерини был абсолютно не способен к учебе. Учителя говорили, что он не может сосредоточиться, подтверждая тем самым выводы американских нейрофизиологов.
Федерико, высокий, худой, хорошо сложенный парень, уже брил усы и носил серьгу в ухе. У него был орлиный нос и маленькие глазки, угольно-черные и вечно прищуренные. В падающей на лоб черной как смоль челке сверкала седая прядь.
Он обладал всеми необходимыми свойствами, чтобы стать вожаком стаи.
И он умел им быть.
Держался нагло, самоуверенно и принимал решения сам, но умел внушить подчиненным, будто они тоже в этом участвуют. Он не ведал сомнений. Ничто, даже самое страшное, казалось, почти его не задевало, словно у него выработался иммунитет к страданию.
«А мне на все наплевать!» — повторял он.
На самом деле так оно и было. Ему было наплевать на отца, которого он называл жалким неудачником и бабой. Наплевать на бабушку, жалкую слабоумную старуху. Наплевать на школу вместе со всеми придурками учителями.
«Достали на х…» — была его любимая фраза.
Стефано Ронка, маленький, смуглый, с густой шевелюрой и постоянно влажными губами, был суетлив как блоха на амфетаминах. Всегда готовый сдаться при нападении, он охотно наносил противнику удар в спину. Говорил он высоким, как у всезнайки-кастрата, голосом, наглым надрывным тоном, бесившим всех окружающих; у него был самый длинный и острый язык в школе.
У Андреа Баччи, получившего прозвище «Перекус» из-за любви слопать на ходу кусок за куском целую пиццу, имелись две большие проблемы.
1) Он был сыном полицейского. «А все полицейские должны сдохнуть», как утверждал Пьерини.
2) Он был круглый, как сырная голова. Белобрысые волосы ему стригли под ноль. На маленьких редких зубах он носил огромные посеребренные скобки. Когда он говорил, ничего было не разобрать. Слова тонули в потоках слюны, он картавил, а произнося «з», присвистывал.
Над этим белобрысым толстяком сразу хотелось поиздеваться, но делать этого никто бы не посоветовал.
Кое-кто по неведению попытался сообщить ему, что он похож на кусок сала, усыпанный веснушками, и тут же оказался на земле. Баччи, навалившись сверху, стал бешено молотить его кулаками по морде, и только вчетвером его умудрились как-то оттащить от жертвы, а потом еще четверть часа толстяк орал во все горло, изрыгая нечленораздельные ругательства и пиная дверь туалета, где его заперли.
И только Пьерини мог себе позволить издеваться над ним, потому что чередовал оскорбления типа «Знаешь, как ты мерзко выглядишь, когда жрешь?» с похвалами самыми приятными и точно рассчитанными. «Конечно, ты самый сильный в школе, и я думаю, что если ты по-настоящему разозлишься, ты размажешь даже Фьямму». Пьерини постоянно держал его в состоянии подвешенном и неудовлетворенном. То он говорил, что Баччи его лучший друг, то предпочитал ему Ронку.
Рейтинг лучших друзей Пьерини менялся ежедневно, в зависимости от его настроения и погоды. Иногда, впрочем, он бросал обоих и уходил со старшими.
Словом, Пьерини был переменчив, как ноябрьская погода, и неуловим, как хищная птица, а Ронка и Баччи бились, как два соперника-ухажера, за любовь своего вожака.
Баччи подъехал к Пьерини.
— И что мы будем теперь делать? Что мы завтра скажем Рови?
Учительница биологии велела им сделать доклад о муравьях и муравейниках. Они хотели сфотографировать большие муравейники в лесу Акваспарты, да вот деньги потратили не на фотопленку, а на сигареты и порножурнал. А потом пошли ломать автомат для продажи презервативов рядом с аптекой Борго Карини.
Автомат отодрали от стены и положили на рельсы. Когда проехал междугородний экспресс, автомат взлетел как ракета и приземлился в пятидесяти метрах в стороне.
В общем, единственное, что им удалось — обзавестись таким количеством презервативов, что можно было трижды перетрахать всех девчонок в округе. Монетоприемник так и остался внутри автомата, целый и невредимый, как швейцарский сейф.
Они зашли за дерево и принялись примерять добычу.
Ронка, засунув член в презерватив, быстро задрочил, подпрыгивая и крича:
— Я с этой штукой смогу ебать негритянок?
Дело в том, что Пьерини говорил, будто трахал негритянок на Аврелиевой дороге. Он рассказывал, что ходил с Риккардо, официантом из «Старой телеги», Джаканелли и Фьяммой к чернокожим проституткам. И что он это делал на диване, на обочине шоссе, а она орала по-африкански.
Впрочем, кто знает, может, так оно и было.
— Негритянки и фонарного столба не почувствуют, у них там такая дыра. Они заржут, если увидят такую штучку, — сказал Пьерини, поглядев на член Ронка.
Ронка умолял Пьерини на коленях, чтобы тот показал свой.
Пьерини закурил, прищурился и вытащил свое добро.
Ронка и Баччи впечатлились. Теперь стало ясно, почему негритянки давали их вожаку.
Когда пришла очередь Баччи, он сказал, что ему не так и хочется.
— Пидор! Ты пидор! — орал Ронка.
А Пьерини добавил:
— Или ты показываешь, или мотай отсюда.
И бедняге Баччи пришлось доставать.
— Какой маленький… Смотри-ка… — начал издеваться Ронка.
— Это потому, что ты толстый, — объяснил Пьерини. — Если похудеешь, у тебя вырастет.
— Я уже сел на диету, — доверчиво сообщил Баччи.
— Видел я, как ты сел на диету. Ты вчера пятьдесят тысяч лир на пиццу потратил, — возразил Ронка.
