— А что в сумках? — спросил Баринов.
— Я заглянул в них, в портфели и в мешки… Много интересного: личные документы, путевки, письма, описи имущества, газеты, даже чей-то дневник есть.
— Я все сокрушаюсь, что не успели к первым машинам, поживились бы основательнее. — Никандров пытался предположить, что могло остаться в проскочившей части колонны.
— Там будто бы ехал офицер, — со слов пленных пояснил Сутягин. — У него могли быть все сопроводительные материалы.
— Да и у шоферов, и в машинах наскребли бы добавку. — Никандров сожалел о недоставшейся прибыли.
— Что теперь горевать. Окажись мы на берегу на полчаса раньше, вся колонна была бы в наших руках. — Анатолий Баринов не видел вины ни в себе, ни в подчиненных.
— Когда бежали к дороге да увидели машины, мне казалось, кишки ртом вылезут. Ноги вязли в снегу, по спине седьмой пот, даже живот взмок. — Валерий Коротких впервые испытывал такую нагрузку. — Задыхаюсь, как жадный, воздух ртом глотаю. Думал, не добегу, да мысль мелькнула в голове: первый поход, опозорюсь, отчислят. И еще поднажал.
— Никто не отстал, все прибежали вместе. — Леонов пытался вспомнить гонку по снегу и не мог соединить воедино эпизоды: все смешалось, ничего не разглядел под ногами, только светлячки фар да бегущие по сторонам разведчики.
— Быстро мы с ними управились. Думаю, ну сейчас мы вам врежем. Сжался весь, гранату держу, автомат щупаю… Про все забыл, не упустить бы, — вступил в разговор Никандров.
— Удачно обошлось, у наших ни царапины. Будь немцев побольше в кабинах да засеки они нас пораньше, могли бы пострелять. — Анатолий Баринов был доволен, что никто из его товарищей не пострадал.
— Взбудоражили фрицев, теперь остерегаться на дороге будут, охрану начнут выставлять. — Никандров прикидывал, что предпримут немцы после этого набега.
— А мы пока не будем сюда ходить, пусть успокоятся. — Сутягин подумывал, куда отряду высадиться следующий раз.
— Во внутренний Варангер теперь соваться нельзя. Немцы будут настороже. Походим какое-то время к северному берегу. А когда утихнет — снова сюда пойдем.
— По тому побережью дорог нет. Дозоры ходят только морем, на берег высаживаются не часто. Будем искать поселочки с небольшими гарнизонами, — пояснил Сутягин.
— Это сложнее. Они по десять человек не держат. Два-три взвода или рота. — Леонов заглядывал в сводки отдела с описанием вражеских гарнизонов.
— На такую ораву и нам наваливаться трудно. Только на спящих, ночью, — размышлял Никандров.
— Если морской дозор на подходе и патруль на берегу не засекут, управимся. — Леонов был более уверен.
— Как бы то ни было, а ходить туда придется. Надо изучать условия для высадки десантов, готовить наших людей. А здесь пока на время затихнем. — Сутягин пошел к выходу из кубрика.
Приближались к Малому Эккерею.
Путь занял менее получаса. С тринадцатого катера спустили шлюпку, в нее сел Аксель Богданов, прихватив с собой пистолет, две гранаты и рюкзак с продуктами. Через час он вернулся и доложил, что дом их пуст, по всему видно, что жилье семья покинула не по своей охоте. С собой взяли только самое необходимое. Оккупанты, видимо, узнали, что тут побывали русские, что с ними ушел Аксель, и потому отселили семью с острова, посадив ее под наблюдение.
Аксель с разведчиками отправился на Рыбачий, чтобы влиться в норвежскую группу отряда, а его родные остались в Яр-фьорде ожидать часа освобождения от оккупантов.
В кубрике другого катера подобралась, будто по уговору, задорная компания.
— Алеша, как же ты один пошел на шлюпке с пленными? — Барышев недоумевал от оплошности Каштанова, не только севшего с двумя пленными в шлюпку, но еще и ухватившегося за весла.
— А что? — бесхитростно вопрошал Каштанов.
— Качни они шлюпку посильнее, и ты был бы за бортом.
— Куда они денутся, по воде не убегут, а за нами шли вы.
— А все-таки немцы могли сковырнуть тебя в воду…
— Они были в таком трансе… Им бы выжить, а не бежать, может, благодарили судьбу, что не прикончили, как напарников.
— Алеха прав, у них наверняка мозги отшибло. — Сергей Воронин тоже считал, что пленным ничего иного и не оставалось.
— А все же надежнее было бы сесть вдвоем да одному немцу весла в руки сунуть. А ты — сам греб. — Барышев предостерегал на будущее от таких погрешностей.
— Мне некогда было соображать. Вы еще отходили от машин, а я их уже пригнал к берегу, втолкнул в шлюпку. Они и не ершились, сидели тихо.
— Тебе повезло, не бодливые оказались немцы, послушные, — улыбнулся Сергей Воронин.
Сергей по сравнению с Каштановым в отряде новичок, пришел на год позже. Еще в финскую кампанию на подводной лодке Героя Советского Союза Трипольского, на Балтике получил орден Красной Звезды. В войну лодка перешла на Северный флот. Сходил в несколько походов, видел, как высаживали разведчиков, и сам упросил командование отпустить в разведку. По характеру не говорлив, больше слушает. Но задорной компании не чурается, изредка может рассказать какую-нибудь морскую или житейскую байку. Привык к флотской аккуратности, одет всегда будто с иголочки.
Разговор о высадке иссяк.
Глава двадцатая
Из отрядного дома в Полярном незаметно исчезли трое разведчиков — Володя Ляндэ, Толя Игнатьев и Миша Костин. За годы войны так бывало не раз, когда ребята уходили на длительное задание. Дошла очередь и до этой тройки осесть на далеком норвежском берегу, нести там тяжелую вахту.
В разведке они не новички, у каждого за плечами по два года войны, множество боев и походов. И наградами не однажды отмечены.
Подошло время отправки за море, а вылет со дня на день откладывался, ждали подходящую погоду.
В народе февраль исстари называют: кривые дороги. На севере, на кольских безлесностях, по долинам между сопок, по болотам, озерам да по морской шири ветру раздолье — ему есть где разгуляться. Он и вьюжит, и пуржит, и наметает непролазные сугробы в низинах. Даже сопки, которые в другое время обдувает чуть не до облысения, февральские вьюги одевают в белоснежные колпаки. Этот буранный, наносный снег не в один метр толщиной местами потом лежит все лето и не тает.
Вторую неделю разведчики сидели на мурманской квартире взаперти, их навещали только капитан 3 -го ранга Троицкий да младший лейтенант Головин.
Наконец, бог ветра Один смилостивился, взял передышку.
Этим затишьем и воспользовались разведчики.
10 февраля 1944 года самолет взлетел с аэродрома возле Ваенги, прошел правее Кольского залива, пролетел над морем. Сделав крутой вираж над Варангером, он наклонился, повернул на север. Заморгала сигнальная лампочка, перекрывая шум мотора, прогудел ревун.
Около полуночи Володя Ляндэ положил одну руку на колено Костину, другую — Игнатьеву:
— Пора! — По беззвучному шевелению губ друзья поняли поступившую команду.
Командир группы пошел к бомбовому люку. В проеме зияла темнота ночи. Володя нагнулся, остерегаясь напора воздуха, и шагнул в пустоту… Секунда — и следом ступил Игнатьев, за ним Костин. Стрелок-радист выбросил тюки с грузом.
