Моя война

теплы­ми одеялами. В углу стояла «буржуйка», в которой были видны блики огня. Представился. Вынул из-за пазухи сало, хлеб. Предложил поесть. Познакомились. Их име­на я точно не помню, но все они оказались из частей 11-й армии. Они по-доброму приняли меня в свою «се­мью».

Несколько дней прошли без особых приключений. Но пришло время, когда нужно было идти в деревню за продуктами. Предложили это сделать мне. Показали дорогу в ближайшую деревню. Название не помню (на­верное, и не знал).

К тому времени, я уже придумал свою «легенду» в случае, если встречусь или окажусь в руках немцев или полицейских. Сделал это с подачи того же служителя Алексея. Она заключалась в следующем: я - беженец. Сын священника. Верующий. Но из-за войны вернуть­ся домой не могу. Хожу из погоста в погост. Тем корм­люсь. В подтверждение моего рассказа, у меня всегда в руках была книга «Новый Завет», подаренная Алексе­ем. Книгу прочел уже несколько раз. Наивно? Возмож­но. На большее ума не хватило.

Обмотавшись мешком (для будущих продуктов), надел тулуп, «Новый Завет» в руки и пошел.

Дорога шла вверх. Когда почти вошел в деревню, увидел страшную картину: на большой, единственной улице было полно немцев и женщин.

Немцы выгоняли и тащили живность. Ловили кур, гусей. Кричали, ругались. А женщины орали и плака­ ли. Крик стоял невероятный, суматоха неописуемая.

Что делать? - возник первый вопрос. Что делать? Идти назад? Поздно. Меня уже видели. Мысли одна страшнее другой. Перед глазами повешенная немцами еврейская женщина. Мысли. Мысли. Но продолжаю двигаться вперед. Понял, что останавливаться нельзя.

Прошел более половины деревни. Никто не обра­щал на меня внимание. Все заняты своим делом.

Вдруг ко мне подбежал немецкий солдат. Закричал: «Юдэ!» и ударил рукой по лицу. Затем побежал. Куда, зачем? Ни тогда, ни позже, ни сейчас и, вероятно, ни­когда не буду знать.

В одно мгновение я повернул влево, побежал в чей-то двор и по огородам к лесу...

Когда подбежал к ближайшим деревьям (мне каза­лось, они бежали мне навстречу), услышал выстрелы автоматов и свист пуль. Но я уже был в лесу. Продолжал бежать в неизвестном направлении. Только когда оказался в глубине, остановился. Оглянулся. Никого нет. Долго стоял. Никаких мыслей. Никаких чувств. Силь­но стучит сердце. Вдруг упал на землю и заплакал. На­взрыд.

Не знаю, сколько лежал. Стало холодно, несмотря на овчинный тулуп и валенки. Поднялся и пошел. Шел долго, и увидел за опушкой леса вначале поднимавший­ся вверх дым из труб, а затем трубы и избы. Деревня. Какая, не знаю. Снова вопрос: входить или нет?

Но деваться некуда. Вошел почти механически. Ни о чем не думал. Залаяли собаки. А я продолжал идти. Увидел детей, играющих на дороге. Спросил, как на­зывается деревня. Услышал: «Пахомово». Спросил, где живет староста. Показали. Вошел. Встретил меня не­молодой мужчина. Я сел на лавку и снова заплакал. Через некоторое время пришел в себя. Рассказал, что я солдат, что очень голоден и устал.

Хозяин позвал жену. Попросил накормить меня. Поставил на стол самогон. Налил в стакан. Я выпил, поел. Согрелся и осмелел. Рассказал немного о себе. О своем еврействе, конечно, не говорил. Назвал свое имя «Андрей». Хозяин сказал, что его тоже зовут Андрей. Тезки.

Так я познакомился с прекрасным человеком. Очень добрым. Рискованным. Он всегда готов был помочь. И помогал нашему брату, чем только мог. В тот день, вер­нее вечер, он меня никуда не отпустил. Оставил ноче­вать. А утром он куда-то ушел. Затем вернулся, велел мне одеться и повел на противоположный край дерев­ни к моей будущей спасительнице - Евдокии Ивановне Пахомовой. Это была добрая женщина, мать семерых детей. Жила без мужа. Его призвали в армию сразу же после начала войны. Получила от него пару писем и больше ничего не знает. Обычная по тем временам ис­тория.

Семья была большая. Дети от двух до девяти лет. Подвижные, веселые. Всегда голодные. У Евдокии Ива­новны было большое хозяйство: корова, лошадь, куры, свинья. Хороший и всегда теплый хлев, где хозяйка и устроила мне спальное место. Она тут же попросила меня помочь ей по хозяйству. Рассказала, чем кормить скот, где находится корм, сколько давать. Как и чем уби­рать навоз, куда складывать. И так как у меня уже был небольшой опыт, я, засучив рукава, принялся за дело.

Через некоторое время я сообщил хозяйке, что все сделал. Она вошла в хлев, проверила работу и пригла­сила в дом завтракать.

Так я стал жителем деревни Пахомово. Постоянно в труде, но зато всегда в тепле и накормлен. Здесь при­годились и мои портняжные, а также сапожные навы­ки. Я ходил из дома в дом, чинил обувь, подшивал ва­ленки, шил фуражки и делал многое другое, о чем рань­ше не имел даже представления. За работу никогда де­нег не брал. Только ел и ночевал у этих людей.

С наступлением весны включился во все виды сельхозработ. На удивление - все получалось. В работе за­бывал о своем положении и даже об опасности.

Но иногда жизнь серьезно напоминала мне об этом.

Помню, как-то находился в доме семьи Сафроновых. Помогал старичкам, у них же и ночевал. Вдруг ночью староста Андрей стучит к ним и предупреждает, что в деревне немцы. Я быстро поднялся, оделся. Ста­рики указали место, где у них находился подпол. Я ото­двинул доски и залез в яму. Они положили доски на место. Поставили кухонный стол. Я долго лежал в ожи­дании. Потом в дверь постучали. Вошли немцы. Слы­шу их громкую речь и стук тяжелых сапог. Они потре­бовали водку и ушли. И старики, и я потом долго при­ходили в себя.

Однажды зимой зашел к Андрею. Не помню уж за­чем. Сидим, разговариваем. Жена Андрея толчет в вы­сокой деревянной ступе поджаренное льняное семя. (В этих краях растительное масло изготавливали из семян льна. Его поджаривали, разминали в ступе, а потом в мешочках помещали под пресс, откуда вытекало паху­чее, красивое по цвету масло). Вдруг перед окнами дома старосты остановилась машина с немцами. Того мгно­вения, которое нужно было им, чтобы войти в избу, хва­тило мне для того, чтобы я сбросил с себя тулуп, оттол­кнул хозяйку, выхватил у нее пест и начал быстро, даже неистово толочь семя льна. Зашли немцы. Андрей выс­лушал их требования, вышел из дома и пошел по де­ревне собирать для них яйца. Пронесло. (Ну, как не вспомнить старосту Андрея добрым словом!..)

Был и такой, более страшный случай. Зима. Уже несколько дней я нахожусь в доме у соседа Евдокии Ива­новны (имя его не помню). Ремонтировал обувь. Вдруг в избу входят несколько немцев вместе со старостой. Андрей побледнел, увидев меня. Своего лица я есте­ственно, не видел. Староста объяснил хозяину, что у него на постой останутся четыре немца. На какое вре­мя - неизвестно. Нужно разместить их. Андрей с нем­цем-командиром вышли, четверо немецких солдат ос­тались. Они расселись, где хотели, в большой комнате, болтали на своем языке, смеялись.

Меня словно приковало к стулу, на котором я си­дел, когда они вошли. Склонившись над столиком, на котором лежали мои инструменты, я продолжал под­шивать валенок. Стежки ложились медленно, я боялся сделать лишний вдох.

Но, к счастью, немецкие солда­ты оказались уже далеко немолодыми людьми, совсем недавно призванными в армию. На фронте еще не были. Они все время говорили о своих близких, которые ос­тались без кормильцев. Я немного знал немецкий язык (учил в школе). Эти знания помогли пообщаться с при­ шельцами, рассказать им мою легенду. Наверное, пове­рили или не поняли, но вопросов не задавали. Интере­совались Ленинградом. Я там никогда не был. Но чи­тал. Знал немного о его достопримечательностях. К мо­ему счастью никто из наших «гостей» в Ленинграде не был. Поэтому мои небылицы были приняты. О войне не говорили. Они все время рассказывали о своих де­тях, женах,