Малый бедекер по НФ, или Книга о многих превосходных вещах

белыми. Какие-то странные фигуры, знаки, таинственные письмена образовывали они на небе. И небо было прекрасно, неописуемо красиво, невыразимо красиво и в то же время жутковато своей необъятностью. Я и прежде тысячи раз видел звезды, они и тогда, они всегда были красивы. Но в эту ночь в них появился какой-то скрытый и непонятный для меня смысл...»

Возможно, это и было главным открытием Виктора Колупаева.

По крайней мере именно оно позволило ему приблизиться к странной догадке, объясняющей если не все, то многое: «...Я не знаю, каким образом Вселенная может выйти из сингулярного состояния. Скорее всего эта проблема не просто физическая. Но предположим, что скорость фундаментального воздействия начинает уменьшаться и Вселенная выходит из сингулярного состояния. Это происходит не в шуме и грохоте Большого взрыва, а в тихом Сиянии и Славе».

Вот так он умел писать.

«Если вам повезет, вы и этот роман не заметите», – не без горечи заметил Виктор на весьма скромной презентации романа «Безвременье». Действие в этом романе охватывает все – от возникновения Вселенной до ее конца. «Более того, – улыбаясь, добавлял Виктор, – оно прихватывает и ту Вселенную, которая будет после ее конца».

Но реальное время шло.

Надо было жить. Книги не издавались.

Заявки, отправляемые в издательства (а они возникали как грибы) оставались без ответа. И силы были уже не те. «...Конечно, двадцать лет назад я мог писать без передышки целый месяц, отвлекаясь лишь на прогулку с собакой, – признавался Виктор, машинально укладывая редеющие черные прядки поперек головы. – Но сейчас я так не могу. Шесть – семь часов такой работы – и я просто падаю перед телевизором, не видя, что там показывают, меня это не интересует. Лишь бы он тарахтел. Но мыслей у меня стало больше. Продолжаю работать над темой Пространства и Времени. Это философская работа. Мне приятно сидеть за столом. Даже не столько писать, сколько читать. Скажем, Платона или Лосева».

«...Так вот и живу, – писал он одному из своих друзей в ноябре 1998 года. – Утром пью кофе, иду гулять с собакой Потом сажусь за компьютер. С десяти до двенадцати (правда, через день) варю щи или рассольник, обедаю, иду гулять с собакой, потом снова – за компьютер, в пять часов – иду гулять с собакой, дальше – за компьютер. В восемь часов отпадаю, смотрю «Вести» и Томские новости и хорошо, если телевидение подарит футбольный матч. Это, естественно, зимой. С мая по сентябрь основное время занимает огород. Надоел он мне, но зато каждый год – три двадцатилитровые бутыли вина: из малины, смородины и облепихи. А следующим летом хочу попробовать еще и из крыжовника. И пью-то ведь недопустимо мало – по стаканчику в неделю, да и то не каждую, ну и в праздники, конечно».

И еще: «...Коммунистическую идею я не признаю уже давно, еще со школьных лет. Помнишь, как мы с тобой ходили за клубникой после 9-го класса. Вернулись, а оказалось, что Берия – предатель. Вот тогда это со мной и началось. Ты понимаешь, что я не хочу сказать, будто западная модель человеческого общества являет собой нечто хорошее. Нет. Но эта модель все же для общества, живущего в пространственно-временном мире. А коммунизм – для вневременного мира. И ничто не могло его спасти».

И еще: «...Здесь никак не уйти от проблемы Бога. Трудность в том, что мы все время пытаемся понять намерения Бога, исходя из наших, человеческих воззрений, устремлений и желаний. А это невозможно, хотя и неудержимо хочется. Блажен тот, кто просто верует и не задает вопросов. Но мы это состояние проскочили и теперь должны мучиться вопросом: почему Бог создал такой несовершенный мир? Ответа на этот вопросу меня, конечно, нет и не будет, но не размышлять на эту тему я не могу. Если бы удалось разработать теоретическую систему о существе, которое мыслит с бесконечной скоростью (это и был бы Бог), тогда можно было бы и понять его намерения. Во всяком случае, он дал нам в этом мире свободу воли, и мы пользуемся ею, как хотим или как получается. Но им же предуготован для нас и другой мир, в котором все будут счастливы, а свобода воли не понадобится (или ее значение для нас же будет все время уменьшаться), пока мы все не окажемся в Боге. Эта проблема столь сложна, что несколькими фразами или страницами не отделаешься. Или так: это предельная проблема и я с облегчением понимаю, что ни мне, ни кому-либо другому в этом мире ее не разрешить».

«...Сорок два года потребовалось мне, – признавался Виктор, – чтобы от первого восторга и благоговейного ужаса перед Пространством и Временем шагнуть к их объяснению. Если же я ошибся, то это самая трагичная, но и самая прекрасная ошибка в моей жизни».

Одним писателям все дается от Бога, другим – от Властей.

Виктор Колупаев принадлежал, конечно, к первым. На знаменитом московском семинаре 1976 года Аркадий Натанович Стругацкий сказал, что Виктор Колупаев пишет интереснее, чем Рэй Брэдбери. Прозвучало это неожиданно, но Аркадий Натанович говорил всерьез. Кажется, он повторил эти слова и в рекомендации, нужной для вступления в Союз писателей.

Вопросы копились не только вечные.

В начале перестройки Виктор совершенно не понимал, зачем в стране вводится сухой закон? А если он все же нужен, то зачем отлавливать по немногим питейным точкам именно интеллигентных людей? Только потому, что они невольно бросаются в глаза? И почему киевляне, сняв фильм по рассказу «На дворе XX век», не только не заплатили гонорар, но и хамски потребовали приглашения всей труппы в Томск? Так сказать, на товарищеский ужин. И почему желание писателя спокойно работать часто принимают за пассивную позицию укрывшегося в окопчике индивидуалиста?

Успокаивая Виктора, я рассказал ему корякскую сказочку.

Летел гусь на тундрой, увидел на берегу озера человека, удивился, сел рядом. Долго смотрел на человека, ничего в нем не понял и полетел дальше.

16

В мае 1989 года мы огромной компанией ехали в Нукус.

Адыл Якубов, Азым, Суюн («Вечно весел, пьян и юн молодой поэт Суюн»), Павел Ульяшов, поэтесса Л.Щипахина, Николай Гацунаев, латышские журналисты Хари Кирш и Нора Калнынь. Безумная компания, ничуть не разбавленная всемирной тоской примкнувших к нам классиков Каипбергенова и Юсупова.

Мертвый мир песчаных пространств. Упадочная красота каракалпакских женщин.

Сухие озера, сухие каналы, пересохшее русло Амударьи, деревья, как инеем, покрытые налетом соли.

Многие помнили эти места совсем другими.

Николай Гацунаев, например, так вспоминал детство:

«...это и поистине необъятная, могучая, подернутая синей дымкой коричневая ширь Амударьи, там и сям кудрявящаяся дымками буксиров, натужно волокущих за собой караваны барж, звероватые, дико заросшие бородами матросы в застиранных тельняшках и широченных клешах, из своих скудных пайков подкармливавшие нас, тощих, тонконогих и глазастых пацанов на дощатых причалах теперь уже давно не существующих пристаней Кипчак и Чалыш.

...это и застывшее море раскаленных барханов пустыни под невероятной синевы небом, неповторимая сладость и аромат ушедших в предание знаменитых хорезмских дынь, бирюзовая голубизна горько-соленых озер, напоминающие лунный пейзаж отроги Джимур-тау, пастух в лохматой чугурме, одиноко бредущий за отарой, закинув руки на переброшенный через плечи пастушеский посох, свирепые по весне верблюды с налитыми кровью глазами, трехметровохвостые амударьинские сомы, свисающие со стропил навесов у рыбожарок, величавые и гибкие туркменки в просторных бордово-красных платьях, увешанных украшениями из серебряных монет, древние, как мир, глинобитные городища вдоль Амударьи с поэтическими названиями Бур-гут-кала (крепость Беркута), Пиль-кала (крепость Слон), Кырккыз-кала (крепость Сорока девушек), Койкырлган-кала (крепость Павших баранов) и многое, многое другое».

Минареты Хивы.

Золотой зеленый чай.

Адыл Якубов: В России много воды... Очень много... Повернуть реки... Ваш Лигачев обещал повернуть... А потом приехал, говорит – вы море убили...

Поэт Суюн: При благородном хане имущества лишились, при справедливом бае вконец разорились...

П.Ульяшов: Вы слышали? Там опять передают: в Фергане стреляют!

Бекниязов (морщинистое лицо вырезано кубистами): Геннадий-ака, хочу иметь вас личным гостем... Оставайтесь... Неделю будете жить, месяц... Сколько надо, столько живите...

Азым(Лиде): Смельчак сорок подвигов совершит, на сорок первом споткнется... Вы действительно занимаетесь точными науками?

Хари Кирш: Но русские оккупанты в