Малый бедекер по НФ, или Книга о многих превосходных вещах

волос.

Это была уже более солидная цифра, но я и ее собирался опровергнуть. К счастью, переводчица Лида тоже оказалась вовсе не молчаливой особью. Показывая какой-то памятник, она напомнила нам об общих исторических корнях, о Кирилле и Мефодии. И подчеркнула нерушимую связь славянских народов. Я был рад, что ей неизвестны мои стихи о шалостях советского князя Святослава.

Поправляя галстуки, потея в черных официальных пиджаках, прозаик П. и поэт К. благожелательно прислушивались к переводчице, причем каждый нашел возможность и ей сообщить что-то полезное. Прозаик П., например, напомнил о том, что болгар от фашизма освободили простые советские люди, а поэт К. подтвердил слова прозаика вполне недвусмысленными намеками на кипящую вокруг жизнь: дескать, вот неплохо у вас, конечно... но вы, болгары... вы должны помнить...

Платаны.

Столики кафе, вынесенные прямо на бульвар.

И в этот момент начинают звенеть колокола Александра Невского, как мелкие монетки, пересыпаемые в синем кармане неба...

Грандиозные номера отеля «Балкан» потрясли прозаика П.

По рангу он, понятно, шел первым, за ним следовал секретарь парткома поэт К., а уже потом я, автор неприятных, вредных для читателей книг, не нашедший мужества отказаться от иностранного ордена.

К сожалению, самый большой номер был заказан на мое имя.

Пришлось исправлять ошибку. В итоге мне достался самый маленький, хотя все равно грандиозный.

Бросив вещи, я отправился в душ.

Я не обращал внимания на телефонные звонки.

Скорее всего звонили предыдущему обитателю номера. Кто в Софии мог знать, что я уже прилетел? Но, выйдя из душа, я с удивлением обнаружил в своем номере насупленного прозаика.

– Это я звонил вам, – сообщил он.

– А что такое?

– В мой номер постоянно звонят. Вам звонят. Прозаик П. был полон нехороших подозрений.

– Пойдите и разберитесь со звонками. И чтобы никто больше не смел звонить.

Мы прошли в номер прозаика П. И тут же затрещал телефон.

Звонил Иван Цанев.

Вбирает мир твое жужжанье, когда ты медленно взлетаешь к цветку – мохнатый рыжий слиток, пыльца, прилипшая к губам.

Соединяю звук и образ, тянусь к немеркнущим вещам, а ты, не думая о счастье, цветок любимый выбираешь.

Привязанная нежной нитью, не можешь взять и улететь, мой взгляд пустить тебя не может. С цветка к цветку, как по ступеням, взбираешься, то пропадая в густой колышащейся тени, то останавливаясь, чтобы жужжаньем праздник свой воспеть...

Дыханье меда, боль усилий – ты б все мне сразу отдала, сестра усердия. Ты знаешь, как достигают перевала.

Но только захочу погладить, как ты в меня вонзаешь жало. И это – как начало песни. О падающая пчела!

Вот как умел писать поэт Иван Цанев.

– Ты приехал, ты в Софии, – кричал в трубку Иван, и я видел его щербатую улыбку.

Пусть щербатая, но все равно это была улыбка Ивана Цанева, а не какого-то там Мубарака Мубарака. Это была улыбка друга, который жаждал со мной выпить. И как можно быстрей.

– Мы официальная делегация, – сухо напомнил мне прозаик П., различающий некоторые слова. Он был в глухом черном костюме. – Никаких непротокольных встреч, Геннадий Мартович!

Я кивнул прозаику:

«Понимаю».

А телефон не смолкал.

Старые друзья приглашали меня на Витошу, звали на полынное вино, просили разделить аперитив рядом в баре, но взгляд прозаика П. не отпускал меня ни на секунду. Прозаик П. слышал каждое мое слово и время от времени сухо напоминал: мы официальная делегация, Геннадий Мартович! Поэтому на все приглашения я вежливо отвечал: спасибо, но сейчас не могу... Прилетел не один, со мной два известных советских писателя...

– Это хорошо, – радовались друзья. – Они любят полынное вино?

Я тревожно переводил прозаику П.:

– Вы любите полынное вино?

Прозаик П. уклончиво кивал:

– Мы официальная делегация.

Я выслушивал очередного друга и снова оборачивался к прозаику П.:

– Вы любите греческий коньяк и непристойные танцы?

Прозаик П. все более мрачнел:

– Мы официальная делегация.

И напоминал:

– Надеюсь, что на официальный прием вы пойдете не в джинсах?

Конечно, нет.

Было слишком жарко.

На официальный прием в Союз писателей Болгарии я пошел в шортах.

В такой жаркий, я бы сказал палящий, невероятно душный день идти по улицам Софии в черных глухих пиджаках могли, конечно, только самые иностранные иностранцы. Я даже отстал шага на два, чтобы меня не путали с ними. На самом деле, так приказал прозаик П. Это он не хотел, чтобы их путали со мной.

Явиться в Болгарию без черного глухого пиджака!

Но время от времени прозаик П. сердито оглядывались:

– Почему в Софии не видно собак?

– Их истребили, – отвечал я жестко.

– Турки?

– О нет! Партийные власти. Ночь хрустальных ножей. Чтобы не кусали иностранцев.

Они уже готовы были поверить, но в этот момент из-за угла лениво вывалил и потрусил рядом с нами жирный самодовольный сардель-терьер с тупой невыразительной мордой.

Прозаик П. и поэт К. демонстративно отвернулись.

Но я знал, на ком можно сгонять злость. Мой провал стоил Люхе левого глаза и памяти. В новом варианте будущей повести Люха при посадке на Землю терпел крушение, терял левый глаз, а с ним и память. Пусть забудет, скотина, решил я, на каком конкретно коричневом карлике припрятаны похищенные серпрайзы. В конце концов, раз уж он преступник, то должен понимать, что преступление не окупается.

Но вот странно.

История с собакой привела прозаика П. в хорошее настроение.

– Заметьте, – сказал он переводчице, встретившей нас на улице Ангела Кынчева. – Заметьте, Лида, что обыкновенный среднестатистический человек потребляет за обыкновенную жизнь не менее сорока тонн пищи и пропускает через свои легкие почти триста восемьдесят тысяч кубов воздуха. Не мало, правда? Вот откуда все эти мальтузианские гадости.

И успокоил Лиду:

– Мы, коммунисты, найдем выход из положения. Мы – братские народы. В конце концов, в мозгу даже обыкновенно! о среднестатистического человека ежесекундно протекает не менее ста тысяч химических реакций.

– И в вашем? – не поняла Лида.

– В вашем тоже, – жестко отрезал прозаик.

Настроение прозаика П. подпрыгнуло еще выше, когда в Союзе писателей Болгарии мы узнали, что я не смогу получить орден Кирилла и Мефодия.

Знаменитый болгарский поэт Л., стихи которого я тоже переводил, с огорчением сказал мне:

– Ты все поймешь, Геннадий. Ты ехал получить за свою хорошую работу хороший орден. Ты его заслужил. Мы сами тебя представили. Орден Кирилла и Мефодия самый гуманный орден в мире, я знаю, он бы красиво горел на твоей груди. Но предисловие к твоей книге написал наш литературный критик, который оказался ненадежным человеком и коммунистом.

И вздохнул, пояснив суть ошибки:

– Две недели назад наш бывший литературный критик сбежал в Испании с туристического теплохода и уже успел дать по европейскому радио и телевидению несколько несправедливых и злых интервью. Сейчас мы не можем дать тебе орден. Получается, что тебя хвалит враг Болгарии. Вручение ордена вызвало бы противоречивые мнения. Но мы дадим тебе орден позже. Когда шум утихнет.

Не до ордена, была бы родина с ежедневными Бородино...

– Мы дадим тебе орден, Геннадий, – щедро сказал знаменитый поэт Л. – Мы, может, дадим тебе целых два ордена. Ты заслуживаешь. Но это немного потом. Ты ведь подождешь, правда?

Я кивнул.

Я умею ждать.

Знаменитый поэт облегченно вздохнул.

Интересно, что бы он ответил, закати я ему скандал? Нет, дескать, мне ждать некогда! Я, дескать, занятой человек! Не надо мне завтра двух орденов, дайте сегодня один, заслуженный!

Но я ничего такого не сделал и знаменитый поэт Л. это оценил:

– Мы устроим тебе отдых. Мы сделаем все, чтобы ты замечательно отдохнул. Мы знаем, ты много ездил по Болгарии, но Болгария неисчерпаема...

Не буду врать, он не сказал, что Болгария неисчерпаема как атом.

Это сказал совсем другой человек и совсем по другому поводу. А поэт Л. сказал только, что в Болгарии много таких уголков, о которых даже я не знаю. Есть такие уголки, сказал он, в которых ты никогда не бывал. Выбирай любой, мы тебе покажем все, что ты захочешь. Долг болгарских поэтов – показать тебе страну, которую ты любишь. Но дай мне слово, попросил он, что ты будешь только отдыхать. Никакой работы! Ты будешь только купаться, гулять, смотреть на красивых женщин. Разве можно смотреть на красивых женщин и не чувствовать себя счастливым?

Я подтвердил:

– Нельзя.

Троянская ракия – чайный куст внутри огромной бутыли, запотевшая смирновка, рыжее шотландское виски, сингуларский мискет, зеленая ментовка, греческий коньяк, цветные кипрские вина...

– Я спросил нашего большого друга Геннадия, где бы он хотел побывать. – Знаменитый поэт Л. высоко поднял наполненный бокал. – Наш друг решил побывать в Шумене. Наш друг захотел увидеть мадарского конника.

– Я протестую!

Прозаик П. сурово оглядел стол,