десерту, Полина воскликнула радостно: «Ах, какой замечательный материал я из этого сделаю!». Оказывается, она всё записывала. Я изумилась: «Что вы, Полина, какой материал?! Если бы я знала, что вы собираетесь это печатать, я бы и половины вам не сказала!» – «Вот-вот, – согласилась Полина, – поэтому-то я и не хотела, чтобы вы знали, что это – интервью!» – «Да разве так можно! – не унималась я. – Поклянитесь по крайней мере, что перед тем, как что-то печатать, пришлёте мне это по факсу и внесёте мои коррективы!» – «Клянусь!» – без колебаний соврала Полина, и мы расстались.
В Америке я думать забыла о Полине и её «интервью», благо никаких известий от неё не поступало. Но оказалось, что она опубликовала-таки этот материал в тель-авивской газете, а «Курьер» его перепечатал. Кстати, у «Курьера» его потом украл какой-то нью-йоркский «Бюллютень». Этот совсем уж распоясался и беззастенчиво предварил материал словами: «Вот что она
Интервью было чудовищным. Часть его составляли кусочки моей, тогда ещё не опубликованной книги, которые я сама оставила тель-авивской газете «Вести»; другая часть была основана на нашем застольном трёпе – у меня уши горели, когда я это читала.
Но диалектика учит нас: нет худа без добра. Благодаря этому «интервью» в мою американскую жизнь вошли Ирина и Арик, сразу ставшие бесконечно близкими и нежно любимыми друзьями, как будто мы гигантским прыжком в одночасье пронеслись над минувшими сорока годами в наш сегодняшний день.
…Теперь прошу вас обратить внимание на следующее: интервью в «Курьере» было напечатано как раз в тот самый день, когда Ирка с Ариком летели из Нью-Йорка в Солт-Лэйк-Сити; в аэропорту они купили именно «Курьер» – а могли ведь купить «Новое русское слово» или «Панораму» или вообще ничего не покупать, а взять с собой два детектива – и мы бы не встретились.
Цепочку этих совпадений можно было бы продолжать и продолжать, но сейчас мне хочется поговорить не о причудах судьбы, а о дорогах, которые мы выбираем сами.
К ВОЛЬНОЙ ВОЛЕ ЗАПОВЕДНЫЕ ПУТИ…
Из американского альбома
Предисловие
Эмиграция – очень тяжёлое испытание. Если кто-то скажет вам, что это не так – плюньте в его лживые глаза. Люди по-разному приходят к эмиграции и по-разному её проходят, сколько людей – столько судеб. Я ещё не готова рассказать о своём личном опыте, но обойти молчанием эту болезненную тему не хочу и потому расскажу вам об Ирине, Арике, нашем общем друге пианисте Саше Избицере и об их американской одиссее.
Ирка
У меня была замечательная компания в школьные годы. Центрами кристаллизации были моя «молочная сестра» Марина Губер и её брат Шурик, на год старше нас. Шуркины одноклассники влюблялись в Маришкиных одноклассниц, поддерживая тем самым в мире порядок и гармонию. И хотя в компании были стабильные пары, это не мешало всем без исключения быть влюбленными в Ирку Азерникову.
Ирка появилась в нашей компании в пятом классе – до этого она училась в хореографическом училище при Большом театре. Танцевать она начала раньше, чем научилась ходить и говорить. Когда Ирке исполнилось пять лет, её мама – киножурналистка, знакомая в мире искусств со всем светом, спросила у Эсфирь Мессерер, что делать с ребёнком. Эсфирь посоветовала отдать девочку в хореографическое училище. На экзамен в училище пришла сама Плисецкая, которой было тогда лет двадцать.
– Подними ногу, – приказала Плисецкая.
Без всякого напряжения Ирка задрала ногу выше головы.
– У девочки лебединый шаг, – сказала Плисецкая, и Ирку приняли.
Однако ни Улановой, ни Плисецкой из этого ребёнка не вышло. Ирка принялась стремительно расти, что в те годы было балерине противопоказано. Плюс к этому однажды, несясь по лестнице, она чуть не сшибла с ног дирижёра Большого театра Фаера. Ирка его не узнала, ей вообще было не до того, чтобы здороваться и извиняться, поскольку она опаздывала на урок. Она схлопотала тройку в четверти по поведению, и мать забрала её из училища. Так Ирка оказалась в шестьсот тридцать пятой школе в одном классе с Маришкой Губер.
Вскоре у нее прорезался замечательный, хрустальный голос. Уроки хореографии тоже не прошли даром: Ирка могла в разговоре непринуждённо положить большим батманом ногу на плечо восхищённого собеседника. В наши школьные годы её красота, лёгкий весёлый нрав и чарующий голос вскружили немало буйных голов.
Но никому из них она не могла ответить взаимностью, потому что в тринадцать лет влюбилась в Владислава Геннадьевича Соколова, руководителя и дирижёра знаменитого хора и профессора Московской консерватории:
– Он положит руку тебе на голову, а ты сидишь и умираешь…
Любовь к учителю всегда идёт об руку с любовью к предмету. Эта любовь привела её на дирижерско- хоровое отделение музыкального училища при консерватории, а потом и в Гнесинский институт.
Там она встретилась с Ариком и через две недели вышла за него замуж.
– Как вы познакомились?
– Он шёл в Гнесинке по коридору и увидел мои ноги и грудь.
На третий вечер Арик сделал Ирке предложение.
– Четвёртый раз мы увиделись уже в ЗАГСе – там я впервые увидела Арика при дневном свете, – рассказывала Ирка. – Мой отчим помог нам избежать принятого тогда в ЗАГСах трёхмесячного карантина. Он мечтал, чтобы я съехала с квартиры, потому что жили мы очень тесно, а за три месяца ожидания я бы, конечно, передумала выходить замуж, как уже не раз бывало.
Те, кто знает Арика, не удивятся, что в ЗАГС он, конечно, опоздал минут на сорок. Когда все уже надумали расходиться («Я пошутила», – сказала Ирка собравшимся друзьям), Арик вдруг появился – глаза безумные, одна штанина короче другой, в руках какой-то веник – цветы искал…
Так Ирка вышла замуж. На сегодняшний день это длится уже сорок лет.
В Москве Ирка пела, преподавала хоровое дирижирование, руководила хором и растила детей, сына и дочку. В общем, была при любимом деле. В Нью-Йорке применения Иркиным талантам не нашлось, и она работает в библиотеке большого банка, что, положа руку на сердце, надо считать исключительной удачей.
Арик
Его имя – Аркадий Гальперин – знали все ведущие музыканты страны. Замечательный звукорежиссёр, он записывал Рихтера и Ростроповича, Когана и Спивакова, Третьякова и Баршая, Наташу Гутман, Максима Шостаковича и ведущие оркестры страны. Редкое сочетание абсолютного музыкального слуха с абсолютным вкусом сделали его желанным и востребованным в советских музыкальных кругах.
Звукорежиссёром Арик стал поневоле. Он готовил себя к исполнительской виолончельной карьере, но сломал палец, неудачно захлопнув дверь машины. Вместе с дверцей автомобиля захлопнулась дверь в Консерваторию. Арик окончил Гнесинский институт и стал преподавать. Душа его, однако, рвалась к исполнительской деятельности. Солировать он, конечно, не мог, но мог – и мечтал – играть в оркестре. Он и играл, когда подворачивался случай.
Однажды Арикова тёща сообщила, что на телевидении идёт набор на курсы звукорежиссёров. Для человека с поломанным пальцем это был интересный вариант. Началась новая жизнь. Звукозапись стала настоящей страстью, и когда через полтора года в Кондрашинском оркестре освободилось место и Арику предложили подать на конкурс, он не пошёл.
Так страна потеряла виолончелиста, но приобрела выдающегося звукорежиссёра.
Несмотря на весьма сомнительную анкету, Арика приняли на работу в Государственный дом радиовещания и звукозаписи, сокращённо – ГДРЗ.
…В конце 1977 или начале 1978 года в Большом зале Консерватории состоялся необычный концерт.
