снесло галерных крабов,Давно бы их погнали, не скорбя,Когда бы вы – и, может быть, Зурабов —Не оттянули ярость на себя.В пространстве узаконенного … лядстваЯ полюбил серьезно – зуб даю —Ваш дерзкий ум, способность подставлятьсяИ интервью в разнузданном GQ.С почтеньем эти строки накорябав,Я б вас назвал богинею Невы.И между прочим, где теперь Зурабов?А вы при нас. Да здравствуете вы!Прощание славянки с перловкой
«Перловка» нас вполне устраивала – в конце концов, и повод нестандартный, и мотив известный, и Галича у нас никогда еще не было.
Но тут случилось другое событие – «Цитадель» отправилась на «Оскара», и это еще в канун предполагаемой рокировки на съезде «Единой России» (отсюда «Вертикаль ты моя, вертикаль»).
Поскольку нас всегда поругивали, когда мы не успевали в последний момент отыграть свежее событие, «Перловка» отправилась в архив, а я срочно сочинил «Цитадель», в тот же вечер прочитанную на дне рождения Олега Меньшикова (откуда она и пошла гулять по Сети за сутки до релиза).
Сиротей, войсковая столовая,Утешенье бессчетных полков! Упраздняется каша перловая —Запрещает ее Сердюков.Не забуду бодрящего зова я —Встать, раздатчики, в центре стола!А еще ее звали кирзовая,Да кирзовой она и была.Сердюков! Для какого же блага тыГонишь то, что в цене искони?Есть же принцип – «лишенья и тяготы»!Ты портянки еще отмени!Эту кашу, святую и грешную,Защищавшую русский покой,Заменил ты банальною гречкою,Но от гречки и звук не такой!Воевать – это вовсе не блог вести.Нужен голод, муштра и ворье.Голос доблести требует злобности,А перловка – источник ее.Кто накушался доз ее утренних,Кто освоил армейскую жисть,Тот врагов наших внешних и внутреннихБез оружия сможет загрызть.Тут, похоже, и Родину вечнуюОтвлекли от великих задач:Заменили медведевской гречкоюПутинизма перловый кирзач.Я и это безропотно лопаю,В перерывах буханку грызя,И хотя она пахнет Европою,Но по сути все та же кирза.Не шути с нашей Русью-Матреною,Породившей великого Пу! Возврати нам родную, ядреную,Музыкальную нашу крупу!Не дразни нас подменою ловкою,Не подходит нам опыт ничей:Ведь покуда мы были перловкою,Рис и гречка не спали ночей.Наш народ очарован могуществом,И на съезде единой крупыПобеждает с большим преимуществомНаш перловый любимец толпы.Он откроет эпоху неновуюИ единым движением рукВозвратит нашу кашу перловуюИ ее оглушительный звук! Ура! Ура, ура!Перловка со вкусом ЕдРа!Ведь это нашаРодная каша,А гречке в Грецию пора.Васильев меня предупреждал, что даже один поход на митинг чреват непоправимой эйфорией: сходишь, выступишь – и попер энтузиазм. До меня доходили, конечно, слухи, что он и сам втайне туда бегает, но он их упорно опровергал. Что касается меня, я никогда до этого не митинговал, и вдруг мне очень понравилось. Как сказала моя мама, впервые в жизни попробовав водку на праздновании моего возвращения из армии, «кажется, я начинаю понимать, что в этом находят».
И действительно, в «Дуривестнике» была поначалу эйфория.
Васильев ее безжалостно вырубил, и я долго бегал по комнате с характерным воплем сквозь зубы: «Нет, что он себе позволяет!» Но потом Миша дописал гениальный финал про чудо ниоткуда – и все заиграло.
23 сентября 2011 года рыболовецкий сейнер «Донец» с пьяным экипажем протаранил подводную лодку «Святой Георгий Победоносец», неосторожно всплывшую рядом с ним. Дело было на Камчатке. Вышел скандал, тему заказали на концерте в Театре эстрады, я живо вспомнил «Военно-морскую любовь» и особенно «Разговор на рейде» Маяковского – и получилось, по-моему, пронзительно, где-то даже тараняще.
Звездной пургой небосвод усеян.Под ним разнежился океан.Двое в нем – подлодка и сейнер.Трезва подлодка, а сейнер пьян.На нем матросы, которых семеро, —Голье, морская пехота.Любить охота команде сейнера!И сейнеру тоже охота.Какие их годы? Еще не старость.Всем под тридцать – самая круть.Матросам надо кому-то вставить,А сейнеру – бок проткнуть.Ревет над волнами медная глотка.Хрипя, взывая, икая.И тут из глубин – подводная лодка:Огромная. Вот такая.Вот те нате, думает сейнер.Куда я вдруг прихромал! Может стать для меня последнимВоенно-морской роман!Но тут она – не робей, звезденыш!Ты ж сам трубил – одиночество!Плыви сюда, авось не утонешь.Подлодкам ведь тоже хочется.Есть что-то классное в недомерках.От страсти я вся бушую.А то ты не видел, как двое мелкихИмеют одну большую!У ней репутация, правда, аховая,Былой супруг погорел,А все же упрочилась, им подмахивая,И даже встала с колен.Двенадцатый год за этим весельемВстречает, назло пираньям.Плыви сюда, рыболовный сейнер!Давай меня протараним! Он разлетелся, как мелкий вихрь,Стрекочущий голубок,Себе представил этих двоих —И трахнул подлодку в бок!Бабах! Послышался страстный всхлип,Команда втянула сопли —И если б люди их не спасли б,То оба б они утопли.На дно пошли бы, дымком помахивая,Трагически хороши б.И это – участь любого маленького,Кто хочет трахать больших.Московский без году неделя мэр Сергей Собянин объявил в Москве день без машин, вследствие чего город окончательно погряз в пробках. Откуда их столько набралось, автомобилей, именно в этот праздничный день – никто объяснить не мог, мистика. Заказано в Театре эстрады за отсутствием ярких событий в Кремле.
Выхожу один я на дорогу —Без машины двинуться решил.Доберусь и пехом понемногу,Ибо день сегодня без машин.Посмотрел вокруг, смущен и робок,Не пойму, с чего такая жесть:Думал – нет машин, не будет пробок.Вижу – нет машин, а пробки есть.Впрочем, это зеркало момента.Пятый год мы удивляем свет:Знают все, что нету президента.Имя есть, а президента нет.Вот еще событье для прикола,Пресса весь сентябрь о нем ревет:Выбора в России – никакого,Выборы же будут: вот и вот.Вот подарок нравам охладелым,Некая движуха, как в кино:Прохоров обманут«Правым делом».Дела нет! А правых нет давно.Словно продолжая эту моду,Мы смущаем внешнего врага:Поглядишь – вокруг полно народу,А народа нету ни фига.Как-то все запуталось, ей-богу.Как-то изменился ход планет.Выхожу один я на дорогу —Нет дороги. И меня-то нет.Впрочем, у такого положеньяЕсть и плюс, поверьте молодцу.Если нет машин – то нет движенья.То есть мы не близимся к концу.Но спасенья нет от нервотрепки,Ужас вновь бежит по волосам:Мы стоим в своей бескрайней пробке,А конец подкатывает сам.Вот и ждем чего-то по привычке —Без машин, без смысла и стыда.Лишь Собянин едет в электричке,Думает уехать. А куда? С Киплингом вышло необычно. Я вообще человек патетический, и Васильев – как в «Дуревестнике» – этот пафос нарочно снижает, вычеркивая строфу- другую. А тут он, наоборот, потребовал дописать. Я упирался, говоря, что и так все понятно, но он
