Азии, с просьбой помочь в этом. Прошу присутствующих высказать свои мнения по этому поводу».
Первый начал говорить московский хлопковый король Федор Львович Кноп, он был самый крупный продавец американского хлопка и состоял представителем одной из самых больших фабрик в Англии Платт 3*, снабжавшей Россию своими прядильными машинами. Кнопы были владельцами одной из самых крупных прядилен в России — Кренгольмской мануфактуры, имеющей 600 тысяч веретен, и еще нескольких больших прядилен в разных губерниях, а также были пайщиками в разных комбинированных товариществах, где были прядильни. Кнопы считались одними из самых богатых людей в Москве, имели большое деловое влияние на московское купечество, хотя оно за глаза над ними подтрунивало, называя их «клопами», понимая, что как тех, так и других было трудно Еыбить из облюбованных ими мест.
Федор Львович начал доказывать, что всякое повышение [пошлины] на хлопок будет большой ошибкой, неминуемо пагубно отразится на потребителях, а именно на крестьянах, где каждая надбавка, как бы она ни была незначительна, ухудшит положение крестьянства, без того сильно нуждающегося. Вся его речь была в том же духе.
После Кнопа говорил Павел Петрович Воронин, представитель крупной Раменской мануфактуры. Он сказал: «Ради ничтожного количества русского хлопка будут принесены в жертву развитие и процветание текстильной промышленности России, так как, несомненно, повышение пошлины послужит сокращению роста прядилен. Нельзя думать, что Средняя Азия когда-либо составит конкуренцию Америке из-за недостатка годных земель для посевов хлопка. Пошлина на иностранный хлопок только обогатит туземцев- азиатов за счет русского народа…» — и еще что- то говорил в том же роде.
После него говорили И.К. Поляков, представитель В. Морозова, и еще несколько человек, не внесших ничего нового и оригинального, и их речи у меня выпали из памяти.
После того как не нашлось больше лиц, желающих высказаться, Ланговой сказал: «Было бы желательно выслушать еще лиц, подписавшихся под прошением».
К большому моему огорчению, пришлось мне говорить. Вкратце рассказал историю начала посевов хлопка из американских семян и о тех пережитых трудностях, чтобы заставить азиатов сеять из этих семян; о громадных площадях земли, выражающихся в нескольких миллионах десятин, лежащих втуне, требующих затрат для приведения их в плодородное состояние при помощи искусственного орошения из многоводных рек, протекающих по ним. Земли эти, как Голодная степь, имеют саженное наслоение лёсса, почти неистощимого по плодородию. С проведением железной дороги в глубь Азии, несомненно, пойдет туда дешевый русский хлеб из Кубани, что заставит туземцев все свои земли, в данное время засеваемые хлебными злаками, занять хлопком. Потом привел цифровые данные, взятые мною из моей брошюры, о тех имеющихся в Азии нецелесообразностях, бывающих неминуемо в каждом новом деле; с надеждой, что они постепенно будут идти на сокращение.
Должен признаться, мне было крайне неприятно и тяжело говорить. Я знал, что сидящие здесь не могли мне сочувствовать из-за их личных интересов, большинство из них были моими покупателями, и я мог опасаться, что они станут бойкотировать из-за меня Московское Торгово- промышленное товарищество — чего не могут сделать люди во злобе!., хотя, быть может, временно. Но в это тяжелое время для Московского Торгово-промышленного товарищества бойкот мог быть равносилен смерти.
Когда я кончил, Ланговой сложил свои бумаги в портфель и, обратясь к Найденову, сказал: «Я удовлетворен данными сведениями, и больше объяснений не требуется». Ланговой с Найденовым встали и, сделав общий поклон, покинули залу.
Ко мне подошел П.П. Воронин и сказал: «Вами высказанные соображения — химеры: из Азии хотят сделать Америку! Увеличение пошлины только остановит прогресс текстильной промышленности, единственной хорошо поставленной в России».
Через сутки после этого заседания мне стало известно, что приказом во все таможни из Министерства финансов телеграммами было сделано распоряжение прибавить пошлину на хлопок рубль на пуд.
Увеличение пошлины сразу изменило положение с азиатским хлопком: прядильщики брались покупать азиатский, и падение цен на него прекратилось.
Должен сказать, что меня еще волновал, кроме приостановки посевов хлопка из американских семян, убыток в Московском Торгово-промышленном товариществе, выразившийся в цифре, немного больше половины основного капитала. С увеличением пошлины оставалось до окончания текущего года немного больше трех месяцев, и за это время пришлось сильно поработать, чтобы уничтожить убыток и дать еще пользу, что и удалось, к моему благополучию.
После повышения пошлины Азия сильно начала богатеть, посевы хлопка ежегодно увеличивались, и посевщики, в значительной степени, от хлебных злаков перешли на посевы хлопка. Года через два после этого начались завалы хлопка из-за невозможности имеющимися перевозочными средствами быстро переправить хлопок в Россию. Главный доверенный Московского Торгово-промышленного товарищества Т.Н. Обухов телеграфировал мне из Красноводска: «Небывалый затор хлопка. Хлопок лежит на нескольких верстах железнодорожного пути широкими бунтами, высотой в 5–6 кип. Употребляю героические усилия скорее погрузить на пароходы». Я попросил его телеграммой снять фотографию с этих залежей хлопка и выслать мне.
Фотографию снес П.П. Воронину и подарил ему ее на память и при этом сказал: «Из этой фотографии можете увидать, что мои слова на заседании Биржевого комитета не были химерой: Азия начинает походить отчасти на Америку». Все предположения Кнопа о вздорожании мануфактуры и предположение Воронина о регрессе текстильной промышленности, как и нужно было ожидать, оказались пуфом 4*. Азия богатела не по дням, а по часам, сделалась самым крупным покупателем мануфактуры. Рост фабрик в России сильно увеличился, [производство] усовершенствовалось, мануфактура в цене не поднялась, а удешевилась. Правительство, видя такой успех от прибавки пошлины, через несколько лет еще увеличило пошлину, уже не советуясь с фабрикантами. Кнопы основали новое товарищество с капиталом 10 миллионов рублей для скупки хлопка в Средней Азии. Предполагаю, что они в этом не раскаялись.
ГЛАВА 47
У нашего правительства, приблизительно в годах с 1893 по 1895-й, возникла мысль уничтожить эмира бухарского с присоединением ханства к России.
Бывая в Петербурге, мне приходилось слышать об этом желании правительства, которое я всеми силами оспаривал; так, однажды, будучи на обеде, мне пришлось рядом сидеть с Федоровым (имя-отчество его забыл), вскоре после того назначенным редактором «Торгово-промышленной газеты» 1*, когда мы беседовали с ним об Азии, он сказал мне: «Зачем нам сатрап эмир бухарский? Ведь Фергана управляется русскими чиновниками, процветает и развивается, почему то же самое не может быть и с Бухарой?» Я ему ответил, что эмира можно рассматривать как дарового генерал-губернатора по той зависимости, в которой он находится от России, и всегда можно эмира принудить к необходимым реформам для облегчения жизни его подданных, в свою очередь государству не приходится содержать в Бухарском ханстве сильных отрядов войска, необходимого для сохранения порядка, и можно избежать расходов по управлению, несомненно больших, и приводил еще разные другие доводы.
