отличавшейся умом и благородством. Ее кто-то надоумил пошантажировать богатого купца, с надеждой, что он испугается ее близости с великим князем и ей удастся что-либо у него выманить.
Третья моя деловая беседа с А.А. Бахрушиным была по поводу вступления его капиталом в образующееся товарищество для издания большой политической газеты в Москве 5*; на таковую мою просьбу он категорически отказался, мотивируя тем, что в их деле имеются лица с разными взглядами и направлениями на политику, а потому им не понравится такое вступление в дело, не подходящее к их воззрениям, из-за чего могут быть недовольства, что, понятно, для него нежелательно.
Бахрушины в Москве считались большими скрягами, но в действительности этого не было, что видно из их громадных пожертвований. Пожертвования они делали без желания получить для себя лично какие- либо выгоды, причем они кроме денег иногда брали на себя труд наблюдения за постройками, производимыми на пожертвованные ими деньги, отдавая свое знание, опыт с целью сберечь каждую копеечку из пожертвованной ими суммы.
Незадолго до своей кончины старший из братьев, Василий Алексеевич, призвал своего сына и спросил: «Будешь ли доволен суммою три миллиона, которую я тебе завещаю?» Сын его Николай Васильевич был холост и страдал душевной болезнью (манией преследования), он ответил отцу, что вполне доволен этой суммой. Из этого вопроса к сыну можно было понять, что значительную часть капитала Василий Алексеевич после своей смерти оставил на благотворительные дела.
К Бахрушиным очень применима хорошая пословица: «Добрая слава под столом лежит, а дурная по дорожке бежит». Их умеренная жизнь, с наименьшими затратами на свои прихоти, истолковывалась как жадность к деньгам, скряжничество. Эти слухи распространялись и укреплялись в головах многих лиц. Так, мне рассказывал мой знакомый, бывший учитель гимназии, потом сделавшийся профессором университета, Михаил Александрович Боголепов, ему случайно пришлось попасть на Трубную площадь в воскресенье, где по этим дням происходила торговля собаками. Он подошел к маклаку, продававшему овчарку какому-то господину, в это время подошел сюда же весьма полный господин с бритым энергичным лицом и спросил маклака: «Почем продаешь?» Маклак, оскаля зубы, ему ответил: «Для вас эта собачка дорога будет, не подходяща!» Полный господин махнул рукой и отошел. Маклак, обратившись к оставшимся, сказал: «Московский миллионер, известный жидомор
Другой мой знакомый, [Демидов], с возмущением рассказывал: «Был вчера в театре, в антракте в фойе встретил Николая Петровича Бахрушина, с ним разговорился, смотрю: он вытаскивает из своего брючного кармана яблоко и подносит его мне с милой улыбкой. Я, конечно, отказался и демонстративно при нем же подошел к буфету, где купил себе яблоко, этим дав понять ему: как не стыдно такому миллионеру таскать с собой яблоки, только чтобы не переплатить в буфете какие-то гроши».
Между тем, как я уверен, маклаку пришлось сказать так грубо Константину Петровичу Бахрушину поневоле, из-за боязни, что Бахрушин, как опытный и практичный человек, услыхав запрашиваемую за собаку цену, обыкновенно назначаемую во много раз против действительной стоимости, ответил бы ему подобающе, и этим мог бы расстроить продажу с торгующимся с ним лицом, и маклак был уверен, что К.П. Бахрушин отойдет от него.
Демидов же осуждал Н.П. Бахрушина за предложенное яблоко, что объясняю только завистью к богатому человеку. Николай Петрович, как расчетливый человек, не любил пускать пыль в глаза, покупал фрукты во фруктовой лавке. Яблоки ему обходились по 4–5 копеек за штуку, а в театре за таковое же яблоко пришлось бы платить рубль. Демидов, осуждающий Н.П. Бахрушина, в то же время, как потом обнаружилось, не стеснялся обкрадывать своих хозяев, а потому ему платить по рублю за яблочко чужими деньгами не было жаль.
Из трех братьев Бахрушиных младший, Петр Алексеевич, обращал внимание своим видом крепкого и сильного человека, напоминающего кряжистый дуб, казалось, ему не будет века, а между тем он скончался гораздо раньше своих братьев, оставив свое состояние трем сыновьям — Дмитрию, Николаю и Константину. Дмитрий тоже скончался рано
Николая Петровича и Константина [Петровича] я знал хорошо, особенно Николая Петровича, с которым был довольно дружен, видаясь с ним почти ежедневно на Бирже и завтракая за одним столом в ресторане гостиницы «Националь», кроме того, зимой бывали два раза в неделю по очереди друг у друга, чтобы поиграть в карты по маленькой в винт. Знаком с Николаем Петровичем был давно, но близко сошлись с 1907 года, когда он приобрел дом почти рядом с моим, и знакомство продолжалось вплоть до его кончины в 1927 году. В эти года я мог видеть всю его жизнь и понять его характер. Впечатления о нем остались самые лучшие, он не был коварен, и на слова его можно было положиться. Отличался религиозностью, но не был ханжой. Семью воспитывал отлично своими жизненными примерами; оставшись вдовцом, когда он был в полной силе, вел себя безукоризненно. Старался привести детей рассказами о разных случаях в своей жизни и в жизни других лиц к сознанию о ничтожности каждого человека без Божьей помощи, каковая только возможна при вдумчивом и любовном отношении ко всем тебя окружающим. Его наставления, а главное, строгое отношение к себе, несомненно, повлияли на них и поддержали их во время тяжелых переживаний во время революции, сделав их людьми со стойким духом.
Проживая с ним подряд несколько лет в Одессе 8*, даже некоторое время в одной комнате, мне пришлось слышать от него интересные рассказы о его отце и дядях. Рассказы его были очень интересны в бытовом отношении тех времен, к сожалению, значительная [их] часть исчезла из моей памяти. Он рассказывал, как его отец не угрозами или наказаниями приводил детей к сознанию необходимости исполнять его приказания и подчиняться его словам. Непременным приказанием было посещение церкви каждый праздник к ранней обедне, со вниманием слушать все читаемое, стоять прямо, не вести разговоров и не оглядывать окружающих, а свой ум и чувства со вниманием вкладывать в святые слова.
Николай Петрович рассказывал: когда его дяди вызывали кого-нибудь из них к себе в кабинет, никогда ни один из них не осмеливался сесть при них, а выслушивали их распоряжение стоя, хотя некоторые из вызываемых были уже почтенные по годам, имея на плечах за 50 лет. И так все это велось вплоть до кончины стариков, причем все это делалось племянниками лишь из-за глубокого уважения к дядям за их большие труды по созданию их благополучия. Если дяди находили необходимым сделать какое-нибудь пожертвование, то они обыкновенно призывали племянников от умершего брата и объявляли им: «Мы решили пожертвовать столько-то и туда-то, не будете ли вы против этого?» И ни разу, говорил Николай Петрович, не последовало отрицательного ответа от нас, обыкновенно отвечавших: «Вашему решению вполне подчиняемся и сочувствуем ему». Такое было их уважение к дядям, к создателям их денежного благополучия.
У Александра Алексеевича осталось два сына, младший из них прославился составлением театрального музея 9*. С ним я не был знаком, а потому сказать что-нибудь определенное ничего не могу, но почему-то у меня сложилось отрицательное отношение к этому театралу-любителю, объясняю это только тем, что мне пришлось быть случайным слушателем его разговора с парикмахером, приводившим его волосы в порядок в парикмахерской. Из его повествований, произносимых с апломбом, у меня осталось впечатление как о поверхностном и с большим самомнением человеке, с большим сознанием своих дарований.
Старший его брат Владимир Александрович, с которым я был знаком, и мне с ним приходилось беседовать в вагоне при совместных наших поездках к себе в имения. Он был либерального образа мыслей, но, как мне казалось, без искреннего чувства к либерализму, а скорее, из- за моды, чтобы сделаться более популярным среди окружающих лиц, так было модно это течение особенно во время годов, близких к революционным годам.
Владимир Александрович и Николай Петрович Бахрушины были женаты на двух родных сестрах, дочерях известного чаеторговца Сергея Васильевича Перлова 10*. Эти сестры были примерные семьянинки и хорошо воспитывали своих детей, а потому можно было думать, что из их детей выйдут в будущем выдающиеся деятели.
