Ильзе Штёбе была приговорена имперским военным судом 14 декабря 1942 года к смертной казни. Она встретила приговор мужественно.
— Я не сделала ничего несправедливого, — заявила Ильзе в своем последнем слове. — Вы приговариваете меня к смерти незаконно!
13.
После суда над Ильзе ее брат получил от нее короткое письмо:
«Я ничего другого не ждала от них. Теперь я довольна и совершенно спокойна… Все, кто меня знал, будут одного мнения — я честна…»
За несколько дней до приведения смертного приговора в исполнение антифашистка сказала своей соседке по камере:
— Я выдержала. Я никого не выдала.
Убежденность в правоте своего дела, могучая воля, которой она обладала, помогали Ильзе вынести все пытки гестаповского ада. Свое прощальное письмо матери, хотя это было очень тяжело, Ильзе написала готическим шрифтом. Она сделала это потому, что знала: готический шрифт мать читает легче, чем латинский.
Основная часть письма утеряна в концлагере Равенсбрюк. Когда гестаповцы отправили туда мать Ильзе Штёбе, старушка взяла последнее письмо дочери с собой. Каким-то чудом сохранился лишь клочок с несколькими строками. Вот они:
«22.12.42. Моя дорогая мама!.. Благодарю тебя, мамочка, за исполнение моих последних желаний. Не печалься, в таких случаях не место трауру… И не носи, пожалуйста, черного платья!..»
Ильзе Штёбе была казнена в ночь с 23 на 24 декабря 1942 года. Казнена на гильотине.
Героическая дочь своей родины, славная антифашистка Ильзе Штёбе Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР была посмертно награждена орденом Красного Знамени.
А. Бринский.
Макс.
О Юзефе Собесяке
Макс — партизанский псевдоним Юзефа Матвеевича Собесяка, позже прославленного военачальника Польской Народной Республики.
Я познакомился с ним осенью 1942 года, когда по заданию командования вышел с отрядом на Волынь, чтобы развернуть разведывательную работу на Сарнинском, Ковельском и Здолбуновском железнодорожных узлах, а также в некоторых районах Ровенской и Волынской областей. Среди действовавших на Волыни партизанских отрядов был и отряд под командованием Макса. Партизаны Макса оказали нам большую помощь в сборе сведений о вражеских войсках.
Когда мы знакомились с местными партизанскими отрядами, мой заместитель Иван Насекин, рассказывая об отряде Макса, обронил такую фразу:
— Не знаю, как с ним держаться: ведь он польский офицер. И то удивительно, что большинство в отряде — это украинцы, русские; поляков там раз-два и обчелся, а командует ими поляк!
— А как партизаны относятся к своему командиру? — спросил я Насекина.
— Хорошо относятся, уважают, — ответил он. — И в отряде порядок.
На другой день я побывал в отряде Макса, познакомился с людьми, с жизнью партизан. Самого Макса мне повидать тогда не удалось: он находился на боевом задании.
Отряд состоял из людей тринадцати национальностей, это действительно была многоплеменная братская семья, объединившая свои усилия на борьбу с гитлеровскими захватчиками. Тут были партизан гражданской войны щорсовец Сильвестр Миткалик, старый подпольщик Лукьянчук, капитан Иван Данильченко, возглавляемая коммунистом Бутко группа пограничников, группа молодежи во главе с комсомольцами Павлом Миткаликом и Маломедиком…
Было видно, что люди не только уважают, но и любят своего командира.
На другой день после обеда мне доложили, что в наш лагерь прибыл Макс. Я вышел из землянки и увидел приближавшуюся группу партизан. Впереди шел рослый, хорошо сложенный красивый блондин с открытым веселым лицом. Он был в сером пиджаке, подпоясан широким армейским ремнем, на котором в кобуре висел пистолет с длинной белой цепочкой, за спиной — карабин.
— Командир отряда Юзеф Собесяк, Макс, — представился он на украинском языке с сильным польским акцентом и при этом поднес два пальца к козырьку своей черной поношенной, но аккуратной кепки: так отдают честь в польской армии.
— Командир отрядов Бринский, дядя Петя, — ответил я на представление Макса.
Мы пожали друг другу руки.
Пригласив его в землянку, я стал расспрашивать о делах партизанских, о том, как ушел он от немцев, когда везли его в ковельское гестапо (об этом уже говорили в отряде).
Макс оказался общительным, душевным собеседником. Мне понравились его откровенность, взгляды на политическую и военную обстановку. Появилась уверенность, что в нем я нашел хорошего друга, и мое первое впечатление оправдалось.
За ужином я спросил Макса:
— Вы имеете офицерское звание?
— У меня чин подофицера, — ответил он.
В свою очередь, и я рассказал Максу о себе, познакомил его с работой наших отрядов, спросил, согласен ли он присоединиться к нам. Макс согласился. Завершая беседу, я сказал, что у нас в отрядах такая традиция: хорошее знакомство и дружба скрепляются боевыми делами.
Макс с улыбкой заметил, что это отличная традиция.
— Для первого знакомства даю вам две мины, — продолжал я. — С вами пойдет один наш опытный командир. Нужно взорвать два поезда. Только прошу не считать, что это проверка.
— Договорились! — ответил Макс.
Еще раньше, до личной встречи с ним, мне было известно, что он из крестьян-бедняков Люблинского воеводства Красноставского повята, в детстве работал батраком у помещика, затем рабочим на заводе. В сентябре 1939 года, когда гитлеровская Германия вторглась в Польшу, Юзеф Собесяк служил в армии, сражался против немецко-фашистских захватчиков. Вскоре страна была оккупирована врагом. Не желая оставаться под властью фашистов, Макс перешел на советскую территорию. Работал на заводе, был директором ковельских машинно-тракторных мастерских.
Когда гитлеровская Германия напала на Советский Союз, Собесяк эвакуировался на восток страны с отходящими частями Красной Армии. Позднее он неоднократно просил военкоматы направить его в действующую армию; в конце концов он получил возможность принять участие в борьбе против гитлеровских захватчиков.
Макс вернулся в оккупированный врагом городок Маневичи, недалеко от Ковеля. Тут его никто не знал, и он устроился слесарем в одной частной мастерской, а затем связался с подпольщиками. Ему предложили перейти работать в районную типографию: нужно было иметь там своего человека.
Вскоре стали появляться листовки, призывающие к борьбе против фашистских оккупантов. Листовки
