Когда он очнулся и открыл глаза, ничего не мог понять: где и что с ним. Все стало сливаться: и окоп, и небо… Как сквозь сон услышал он густую дробь автоматов. Что-то больно опять ударило по ногам. Перед глазами вспыхивали желтые круги и рассыпались на тысячу ярких осколков, превращаясь в каких-то птиц.
Нет, это не птицы, это «юнкерсы». Для них теперь, подумал Иван Дмитришин, нет более подходящей цели: он закрыл собой всю землю Крыма.
Его перенесли на КП комбата.
Бой продолжался. Все в круговороте бешеного огня. Казалось, этого огня хватило бы стереть с земли целую страну. Но битва на Сапун-горе продолжалась.
Надо вернуться на передний край и разить фашистов. Есть еще сила в руках. Он попытался приподняться на локтях и провалился в какую-то мглу…
Очнулся в санитарной машине. Сапун-гора осталась где-то позади, и сжалось сердце разведчика. Кажется, в тот час или чуть позже в ого сознании вызревали слова, которые сейчас обращаю к тебе, читатель.
Если ты будешь в Севастополе, обязательно поднимись на Сапун-гору — высоту геройства. Здесь во время Великой Отечественной войны гремела историческая битва. Низко склони голову перед теми, кто на этой священной земле отдал свою жизнь за свободу нашей Родины-матери. Вспомни славных разведчиков морских пехотинцев.
Если ты художник — нарисуй их, известных и неизвестных, в лепестках пламени!
Если ты скульптор — воскреси их в граните!
Если ты композитор — воздай им славу волнующей душу ораторией!
Если ты поэт — сложи им гимн, который жил бы вечно! И скажи слова крылатой благодарности тем, кто был до конца верен интернациональному долгу.
А. Сгибнев, М. Кореневский.
«Выхожу на связь…»
О Фариде Фазлиахметове
Мы знали, что перед нами сильный противник, упорство которого будет возрастать по мере нашего продвижения по его территории. Важно было сделать так, чтобы наше наступление не вылилось в затяжные бои, а было стремительным, неудержимым, чтобы враг не мог планомерно отходить, цепляясь за выгодные рубежи. Вот почему было уделено большое внимание тщательной разведке как переднего края вражеской обороны, так и всех рубежей в ее глубине…
1. Встреча у Большого театра
Весна подарила девятому мая отличную погоду: солнечную, ясную, с бездонной голубизной неба. В сквере у Большого театра, давно уже ставшем излюбленным местом встреч бывших фронтовиков, щедро распустились почки. На деревьях у фонтана во множестве белели фанерные указки, подобные тем, что в годы войны служили путеводителями на фронтовых дорогах.
И люди, седые, со шрамами ранений, в блеске наград, трепетно замирали у этих знаков, чтобы отыскать по ним свою армию или дивизию, а подойдя поближе, воскликнуть молодо и торжествующе: «Здравствуйте, однополчане!»
На виду у столпившегося вокруг народа пехотинцы обнимали пехотинцев, моряки — моряков, летчики — летчиков.
Одна лишь группа — человек семь-восемь — стояла как бы особняком и от этого призывного шума, и от этой всеохватывающей радости. На яблоне, под которой собрались молчаливые, сдержанно-суровые бойцы, не было никакой указки. Чувствовалось, они кого-то нетерпеливо ждут…
Но вот группа вдруг мгновенно оживилась, лица расцвели улыбками, послышалось; «Федор, Федор!» И человек, высокий, плечистый, сразу утонул в объятиях. «Федор, дорогой наш Федор!» — доносились возгласы.
Высокого, с редкими сединками, черноволосого мужчину в действительности звали не Федором, а Фаридом. Однако в обстановке, что свыше трех десятков лет назад окружала «молчаливых», более подходящим, чем Фарид, было имя, которое бы не выделялось, не цеплялось за чужую память, если его произнесут при посторонних. В тридцатилетней давности имелись у Фарида про запас и другие имена на короткий срок, но товарищи, пришедшие к Большому театру, запомнили его как Федора. Запомнили по многим славным делам более чем двухлетнего пребывания в глубоком тылу врага.
Не годами, да еще с неопределенным «более чем», а днями, часами, минутами исчислять бы то отчаянное, опасное, как минное поле, время. Допусти хотя бы небольшую ошибку — смерть. Это в лучшем случае. А в худшем — пытки в гестаповских застенках. Гитлеровцы за голову «высокого Федора» (все-таки дознались, что он Федор) обещали крупную сумму, а также «имение с двумя коровами и трактором в хорошем состоянии». Взывавшая к предательству листовка, перечисляя особые приметы «большевистского парашютиста», указывала на «следы пулевых ранений в ладонь правой руки, в правое плечо и грудь». Надо сказать, точными были приметы. Видно, «за высоким Федором» охотились опытные, матерые контрразведчики. Да, три ранения получил Фарид, действуя во вражеских тылах. Третье — тяжелое: пуля задела позвоночник. Но и тогда остался на посту, подлечился у партизан, отказавшись вылететь на Большую землю, в московский госпиталь. Да, парашютист: семь раз приземлялся за линией фронта, выполняя задания особой важности. До многого докопались фашистские ищейки — одного не добились, несмотря на все посулы: не нашли они черную душу, которая польстилась бы на их имение или трактор с коровами в придачу. Фарида надежно укрывали и люди, и леса, и родная земля!
По нашим представлениям, не может такой человек запамятовать даже мельчайшую подробность своего боевого прошлого: оно ведь исключительное, необыкновенное.
— Ничего подобного! — энергично возражает Фарид Салихович Фазлиахметов. — Эко, придумали — «исчислять разведчикам фронтовые годы днями, часами, минутами!» Исчисляйте, как всем — пехотинцам или танкистам, летчикам или морякам. Меня всегда восхищал солдат в атакующей цепи. Александр Матросов — вот кто мог бы на минуты и секунды раскладывать переживания своего смертного боя. А мы… Мы, как все: год за три — выслуга фронтовая. И, как у всех фронтовиков, может, позабылось что-то или сместилось по месту и времени. В документы бы заглянуть для точности…
В документы, которые имел в виду Фарид Салихович, мы заглядывали. Нет им цены, напечатанным, как правило, в единственном экземпляре на раздерганных, с прыгающим шрифтом штабных машинках, написанным от руки на обратной стороне трофейных топографических карт, отбитым на лентах военного телеграфа и даже выполненным на ткани.
«Всем командирам частей! О прибытии тов. Фазлиахметова немедленно сообщить в разведотдел штаба фронта».
Печать, подпись.
В мягкую трубочку тоньше спички свертывали такой лоскуток и зашивали в полу или воротник пиджака. Конечно, при возвращении разведчика к своим соответствующая служба и без этого матерчатого
