уголок двора, подальше от глаз начальства. Собственно, какие это были занятия! Мы просто дремали у забора, а Куцан посмеивался:
– Солдат спит, а служба идет!
Наш командир взвода лейтенант Жигалов тоже уехал в очередной отпуск. Офицеры других подразделений да и капитан Узлов проверяли наши занятия редко, верили - здесь все в порядке: отделение было на хорошем счету, не зря сержанта поощрили отпуском. Да и Куцан был всегда начеку: заметив приближение офицера, громко произносил команду, заставлял нас выполнять ее четко, быстро, красиво. Затем наступало затишье.
– Командир получил отпуск, и нам отдохнуть не грех, - пояснял Куцан свои действия.
Сам он часто удалялся, особенно вечерами, предупреждал:
– Я только что был здесь. Понятно? Все за одного, один за всех.
Однажды Дыхнилкин ушел после вечерней поверки и возвратился перед рассветом. Дежурный по части заметил, как темная фигура перевалилась через ограду, побежал к тому месту. Но никого не обнаружил у забора. Дыхнилкин уже заскочил в казарму и, как был - в сапогах и одежде, кинулся под одеяло. Через минуту забежал и дежурный.
– Где солдат? - спросил он дневального Скибова.
– Какой солдат? - переспросил тот.
– Который бежал.
– Не видел.
Офицер прошел вдоль кроватей. Солдаты спали. На каждой подушке покоилась голова - стриженая, с короткой прической или бритая. Была среди них и белесая Дыхнилкина.
– Куда же он делся? - недоумевал офицер.
– Сюда никто не заходил, - уверенно врал Скибов. - Может быть, в соседней роте.
Дежурный ушел.
Утром командир роты капитан Узлов советовал:
– Если кто из наших - скажите сразу, для него же лучше будет.
Куцан доверительно подмигивал нам, и мы молчали. Вадька тоже стал исчезать из роты. Однажды он рассказал мне по-приятельски:
– Ужинал сегодня у Никитиных. Ужин люкс! Пришлось отрабатывать, конечно. Правда, их инструмент - рыдван ужасный. Врал я по-страшному. Но много ли им надо? Намек на «Танец маленьких лебедей» Чайковского - и мама готова рыдать мне в жилет.
– Скотина ты, Вадька, - сказал я.
Он принял это за комплимент.
– Завидуешь?
– Нет. Люди к тебе с открытой душой, а ты…
– Они, думаешь, овечки? Как же! За киноактера дочку пихнуть хотят.
– Ну какой ты актер! Трепло.
– Это неважно. Они воспринимают меня как актера…
В тот день я получил посылку - маленький ящичек, обшитый стареньким стираным полотном. Ткань была мне знакома: она служила занавеской в кладовке. Воспоминания захватили меня. Я смотрел на крупные стежки и думал: «До каждой нитки дотрагивалась мама».
– Что задумался, давай открою! - прервал мои раздумья Куцан.
Я промолчал. Тогда он вспорол перочинным ножом ткань и отодрал хрустящую фанерную крышку.
– Ого, старики раскошелились! Шоколадные конфеты! Печенье. Мармелад. Все покупное, магазинное. Они тебя еще дитем считают - одни сладости. Напиши, чтобы в другой раз горькое прислали. - Куцан пощелкал под скулой и запихал в рот сразу две шоколадные конфеты.
Я смотрел на вспоротую упаковку, и мне до слез стало жаль мамину занавеску. Ведь она была согрета теплом ее рук.
С этого дня я невзлюбил Куцана. В каждой его фразе звучала циничная практичность.
– Снежинка и та крутится, прежде чем лечь, - место выбирает, - поучал он молодых солдат, - а человек тем более должен о своей пользе думать!
Папиросами он не делится: в пластмассовом портсигаре всегда оказывалась последняя. А я сам видел, как он из пачки перекладывал в портсигар одну папиросу для следующего перекура.
Пользуясь властью командира отделения, Куцан назначал на все работы только молодых солдат:
– Старики свое отработали, теперь ваш черед.
Он постоянно выменивал у первогодков то ремень, то шапку - у нас было все новое, а он готовился к увольнению. Однажды вечером, после беседы о сочетании общественных интересов с личными, Куцан цыркнул сквозь зубы:
– Все мы святые - глаза в небо, а руками по земле шарим!
Раскусив Куцана, я, однако, открыто против него не восстал. Не посмел. Молчали и другие солдаты нашего отделения. Не желали, видимо, «выносить сор из избы». Раздор в отделении подорвет репутацию коллектива, а авторитет его нам дорог. Мы просто ждали возвращения сержанта и Жигалова, надеясь, что они поставят Куцана на место. Никто не подозревал, к какой беде приведет это безучастное ожидание.
Теперь я презираю себя за малодушие. Как мы встретимся с Кузнецовым, если он останется жив? Готовились вместе идти в бой, не щадить себя ради товарища, и вдруг по нашей вине Кузнецов едва не погиб.
Я представляю себе темную ночь, вижу, как раненый Степан ползет, напрягая последние силы; за ним остается черный след крови. Он теряет сознание. А мы в это время с глупыми, улыбающимися рожами заговорщиков делали все, чтобы Кузнецова не искали!
Как это случилось? Роту выстроили на вечернюю поверку. Старшина Май вызвал:
– Кузнецов!
Последовал ответ:
– Я.
Но откликнулся не Кузнецов, а Куцан, ловко подделав голос Степана. Даже старшина не заметил. После команды «Разойдись!» я спросил Куцана:
– А где Кузнецов?
– Молчи громче! - весело сказал Куцан. - Тащи шинель с вешалки.
Я принес шинель. Куцан быстро, чтобы никто не заметил, уложил ее под одеяло на кровати Кузнецова. Со стороны казалось, на койке спит человек.
Отсутствие Кузнецова мне показалось странным: за ним прежде такие грешки не водились. Но последние дни порядка в отделении не было, и, кто знает, возможно, Степан тоже поддался соблазну.
Дежурный объявил отбой и погасил в казарме свет.
После нелегкого солдатского дня приятно лежать в постели: тишина и покой, можно помечтать, но не успеешь сосредоточиться - сладкий сон склеивает веки.
Я был именно в таком состоянии, когда услышал громкий топот сапог в коридоре. «Что-то случилось», - подумал я. И в тот же миг двери распахнулись:
– Второе отделение! Там ваш Кузнецов!… Весь в крови…
Мы вскочили с кроватей и не одеваясь, в сапогах и трусах, побежали к выходу.
Кузнецов, окровавленный, бледный и бесчувственный, лежал недалеко от казармы.
Мы подняли его и, наступая друг другу на ноги, торопливо понесли в медпункт.
– Пробит череп, истек кровью. Необходимо срочное вливание, - сказал дежурный врач.
– Возьмите у меня кровь, - тут же предложил я.
– В этом нет необходимости. Идите, товарищи. Сейчас вы будете только мешать.
Мы вернулись к тому месту, где нашли Степу. Темный прерывистый след крови тянулся к спортивному городку. Освещая его спичками, мы дошли до трапеции. Тут все стало ясно.
Кузнецов, видно, решил перед вечерней поверкой позаниматься гимнастикой. У него неважно шли дела с физической подготовкой. А отстающим быть не хотел. Вот он и пришел в спортивный городок. Сначала, наверное, покрутился на турнике, брусьях, а потом полез вверх по канату. Здесь и случилось… Перекладина, в которую был завинчен тяжелый металлический крюк, пересохла на солнце, крюк вырвался
