ступни; ноги в коленях выпрямить, но не напрягать; грудь приподнять, а все тело несколько подать вперед, подобрав живот, но не сгибаясь в пояснице; плечи развернуть ровно; руки свободно опустить, чтобы кисти, обращенные ладонями внутрь, были сбоку и посередине бедер, пальцы подогнуть; голову держать высоко, не выставляя подбородка, смотреть прямо перед собой!»
Но вместо пространной речи сержант произносит лишь слово: «Становись!» И мы мгновенно выполняем все, что сказано выше: и носки сапог, и подбородки, и руки, и глаза - все будет на своих местах. Да, великий мудрец додумался заменить длиннющие объяснения одним или несколькими словами команды.
Представляю себе, что бы творилось без четкой команды. Каждый офицер по-своему, в меру своего развития и красноречия, толковал бы, каких действий он требует от подчиненных. А солдат тоже - каждый на уровне своих способностей и сообразительности - понимал бы и выполнял то, что от него хотят. Причем грамотные и понятливые наши ребята - это одно, а солдаты какого-нибудь шестнадцатого или даже Девятнадцатого века - совсем иное. А в бою? Там вообще нельзя длинно говорить - времени нет, все схватывай с полуслова! О «размещении военнослужащих и подразделений для их совместных действий» создана целая наука. Жаль только, что неизвестен первооткрыватель. Ему следовало воздать почести. Он сделал полезное дело на века. В самом ультрасовременном космическом деле, где все другие науки делают лишь первые открытия, «строевая» сторона этого сложнейшего вопроса определилась сразу же. «Старт!» - и, пожалуйста, есть старт. «Пуск!» - извольте, межзвездный корабль ринулся в космос. Сотни людей около сложнейших механизмов и аппаратов в считанные секунды проделывают работу, необходимую для взлета корабля. Все четко знают, что в какую долю секунды надо сделать каждому по этой команде - «Пуск!».
…В ротном наряде стояли мы четверо. Дежурным - сержант Волынец, дневальными - Скибов, Умаров и я. По очереди следим за распорядком дня, моем полы, вытираем пыль, подравниваем кровати. Ночь разделили поровну.
Я поднялся в половине первого, чтобы сменить Скибова. Все спали. Никита стоял у окна, недалеко от тумбочки дневального, и смотрел в темный, ночной двор. Я умылся, размялся и подошел к Скибову.
Окна в домах напротив были темные, только одно ярко светилось. На это окно и смотрел Скибов.
– Знаешь, почему оно светится? - спросил Никита.
– Нет.
– И не замечал, что огонь в нем дольше других горит?
– Нет.
Скибов лукаво улыбнулся:
– Окошечко это очень любопытное…
Окно меня не интересовало, я так и сказал об этом Скибову.
– Зря, - покачал он головой. - Загляни - и поймешь, отчего оно долго светится.
– Ты-то глядел? - спросил я равнодушно.
– Много раз.
– Ну и что там?
– Сам глянешь - узнаешь.
– Зачем? Достаточно того, что ты это сделал… Мне ни к чему, да и неприлично в чужие окна заглядывать.
Скибова явно распирало желание рассказать мне что-то интересное. Не спрашивая, буду ли я его слушать, он быстро заговорил:
– Я давно это окошко приметил. Не первый месяц поглядываю на него. Сперва просто смотрел и думал: кто там дольше других не спит? Что он делает? А может быть, она, а не он живет в той квартире? Однажды решил я посмотреть в то окно. Стоял дневальным, вот как сегодня, ночью. Дай, думаю, сбегаю на минутку, загляну - никто не заметит. Побежал. Подкрался. Ночь была темная. Все уже спали. Только это окошко и светилось. Поставил ноги на карниз, ухватился за подоконник и тихо поднялся. Ну, как ты думаешь, чего я там увидел?
– Не знаю, - честно сказал я. - Трудно что-либо предположить, когда окно светится почти каждый день, в одни и те же поздние часы. Может быть, там женщина белье стирала? А возможно, просто туалетная комната, где свет забывали потушить?
– Не угадал, - с явным удовольствием сказал Никита. - Ну слушай дальше. Поднялся я, значит, к подоконнику и заглянул. - Скибов опять заулыбался. Ему не хотелось так вот просто выложить мне тайну. - Нет, ты все же шевели мозгами - чего я там увидел?
– Иди ты, не хочешь - не говори! - Я хотел отойти от него, махнул рукой.
– Погоди. Гляжу и вижу: комната как комната - кровать, стол, шкаф одежный в углу. А за столом в нижней рубашке сидит… Ну кто? - Никита просто трепетал от желания поразить меня.
Я разозлился и сказал то, что, по моему предположению, хотелось посмаковать Никите Скибову:
– Баба в нижней рубашке!
Никита заклокотал от удовольствия приглушенным смехом - он боялся разбудить спящих.
– Не угадал! За столом сидел наш лейтенант Жигалов. Во!
Мне сразу вспомнилось, как лейтенант занимался в оружейной комнате приемами с оружием. Тут явно какая-то связь.
А Скибов между тем продолжал:
– Опустился я вниз, иду в казарму и не по себе мне стало. Каждый вечер сидит лейтенант, к занятиям готовится. Я все тетрадки узнал. Те самые, которые перед ним лежат, когда с нами занимается. Вот, думаю, человек ночей недосыпает, сидит, корпит, а что я помню из того, чему он нас учит? Стал вспоминать. И не много вспомнил. Я ведь на занятиях больше о своем думаю: как из армии приду, как жизнь устраивать буду. Я до армии знаешь кем был?
– Кем? - Я предполагал, он тракторист или просто колхозник.
– Сторожем на бахче я был, арбузы, картошку берег! - вдруг выпалил Никита, причем сказал это с явным неудовольствием.
Я тоже высказал удивление:
– В сторожа обычно стариков назначают.
– Вот и я говорил председателю. А он свое: много ли глухой да подслеповатый дед убережет? В общем, заставил. Ну я один раз поймал пацанов на бахче, надавал подзатыльников, с тем и кончилась моя забота. Перестали пацаны ко мне ходить - боялись. Я уж сам жалел, что круто обошелся с ними, скучаю без мальчишек. Никто не лезет, просто делать нечего. Вот теперь думаю, куда мне податься после армии, - в сторожа-то я уж никак не пойду. Что это за работа - от сна одуреть можно!
Надо сказать, это работа из Никиты Скибова сделала большого лодыря. Он и в армию пришел с тайной надеждой отслужить ни шатко ни валко. Ох и помучились с ним в первый год! Про Скибова в роте целый фольклор сложился. Никита всегда опаздывал, от всех отставал, от всего отлынивал.
Скибова пытались перевоспитать. Беседовали. Беседы Никите нравились. До чего же складно, подолгу об одном и том же могут говорить люди! Он соглашался с доводами старших, но резвости в деле не прибавлял. Тогда его стали наказывать: давали наряд. Эта мера тоже пришлась по душе Никите: стой себе в тепле в помещении - все лучше, чем под дождем осенью или на жаре летом. Сажали Никиту на гауптвахту, и это не подействовало.
Были в роте сторонники более решительных действий. Старшина Май, например, сказал:
– Судить надо Скибова за симуляцию или за саботаж! Не простачок он - притворяется!
Секретарь комсомольской организации сержант Очкасов соглашался с Маем:
– Равнодушные не менее опасны, чем явные нарушители дисциплины.
Один командир роты, капитан Узлов, не разделял этих крайних точек зрения.
– Не надо торопиться. Не созрел еще человек. Придет время - все поймет и даже стыдиться будет собственного поведения. Правда, Скибов? - спрашивал Узлов и пристально всматривался в глаза Никиты.
Холодел Скибов от его взгляда, чувствовал: видит капитан Узлов его насквозь, понимает до тонкости.
– Не по себе мне делалось, как я на то окошко вечером гляну: сидит и сидит наш лейтенант. Стал я прислушиваться, о чем он говорит на занятиях, что из своих тетрадок читает. Говорил он разное: как люди
