заметно изменились, а Узлов служит всего десять лет.
В госпитале я однажды наблюдал такую сцену. Солдат в казенной пижаме - худенький, светловолосый, совсем школьник с виду - поставил в тупик врачей. У него песок в почках или даже камни, точно не знаю. Его лечили разными лекарствами, а однажды, после приступа, сделали несколько рентгеновских снимков, и врач-майор, изучив эти снимки, сказал:
– Выпейте побольше воды и прыгайте на одной ноге. Можно перед этим попариться в ванной, чтобы сосуды расширились.
А солдатик пристально посмотрел на врача и вдруг спрашивает:
– Скажите, пожалуйста, диалектику в медицинском институте изучают?
– Да, - с некоторой оторопью ответил майор, - а почему вы об этом спрашиваете?
– А вот почему, - спокойно отвечает солдат. - Наливаться водой и выталкивать из почек песок - это механическое решение вопроса. Выгоним один - другой образуется. К лечению надо подходить диалектически: устранить причину образования камней. Механическое вымывание водой, наверное, еще до нашей эры придумали.
Сказал этот упрек солдат и ушел. Воду он пил и на одной ноге прыгал. Но врач, испытывая неловкость за несовершенство своей науки в этой области, вечером разъяснял солдату:
– Ничего иного медицина пока не нашла. Растворители камней создать можно, однако они поразят и живую ткань.
Солдат сидел насупясь и упрямо твердил:
– Плохо ищут, физики вот позитрон нашли. Диаметр человеческого волоса по сравнению с позитроном показался бы диаметром земного шара, а его нашли…
Настырный парень. Начитанный. Был у нас в школе такой же, Вова Грачев, «профессором» его звали. Все на свете знал. Частенько преподавателей в тупик ставил вопросами. Вот и этот, наверное, из таких.
Лечение закончилось. Снова я во взводе. Даже не подозревал, что все здесь окажется таким милым и близким: казарма, ленинская комната, моя тумбочка, кровать, автомат, вещевой мешок.
Когда нас привели впервые с железнодорожной станции в полковой городок, он показался неприютным, сердце сжималось от тоски. А теперь чуть не бегом проскочил через проходную и с радостью оглядел клуб, штаб, столовую, спортивные площадки - все такое же, как прежде, ждет меня.
В роте ребята окружили веселые:
– Здравствуй, Витя, подремонтировался?
– Порядок!
Даже старшина Май заулыбался:
– Здравствуй, Агеев, готов к службе?
– Готов, товарищ старшина! - с удовольствием отчеканил я и вытянулся с шутливой сверхстарательностью.
– Молодец, быстро справился с болезнью, ни дня лишнего не кантовался.
– Ваше воспитание, товарищ старшина!
Май щурит умные глаза:
– Не подмазывайся, в наряд пойдешь по графику, скидки ни на болезнь, ни на подхалимаж не будет.
– Могу и без графика, товарищ старшина, очень соскучился по службе! - продолжаю я все в том же шутливом тоне.
Старшина явно доволен, что у него такой бодрый, в меру остроумный солдат, положил руку мне на поясной ремень, повел по проходу между кроватями, спросил теперь уже вполне серьезно:
– Никаких осложнений? Обошлось? Ну, рад за тебя. Давай втягивайся в дела, в роте все по-прежнему, ближайшая большая задача - подготовка к ротным учениям с боевой стрельбой. Усвоил?
– Ясно.
Старшина еще раз внимательно и добро оглядел меня от фуражки до сапог и по-семейному просто сказал:
– Ну иди к своим ребятам.
Весь вечер был веселый и приятный. А через два дня опять радость. Вернулся в роту Кузнецов. Голова у него еще забинтована. Он очень похудел. Бледный. У меня гулко застучало сердце, когда я его увидел. Степан взял меня за руку, повел к своей кровати. И никто не пошел за нами. Все понимают: мы друзья и нам надо поговорить наедине.
А мы всего-то и сказали:
– Ну как?
– Ничего.
– А ты?
– И у меня нормально.
Вот и все. Только за руку держал я его, и что-то теплое прошлось по сердцу. Может быть, это и есть мужская сдержанность?
В воскресенье вечером подошел Куцан. Веселый, глаза светятся как-то по-новому.
– Слышь, Агеев, меня в комсомоле оставили. Строгача дали и на этом ограничились. Очень я их просил, чтобы не исключали. Объяснил… Вот, значит, поверили.
– Что ж, поздравляю. А на нас ты не обижайся: на собрании мы тебе хоть и резко, но правду говорили.
– Обиды нет. Я сам многое понял. Как вы меня тогда через поток несли! Помнишь?
– Любого понесли бы, не только тебя. Обстановка требовала.
– Любого - это правильно. А вот меня понесли - это совсем другой разговор! Я ведь понимаю. Ты не думай, что Куцан не понимает. Я все понимаю. Словно крещение было для меня в той воде, в ту ночь. В другую веру меня обратили.
Офицеры думают, только они нас изучают и воспитывают. Не каждый из них знает, наверное, что мы к ним тоже присматриваемся, даем оценку поступкам, определяем, насколько хорошо знают они свое дело, и, наконец, приглядываемся, что они собой представляют без погон, звездочек и званий, просто как люди.
На занятиях по строевой подготовке сотни раз повторяем одни и те же приемы: направо, налево, кругом. Особенно трудно выполнить поворот «кругом». В одиночку получается, а строем - разнобой. И опять все сначала: делай - раз, делай - два!
Смешно, анахронизм какой-то: час назад изучали ядерное оружие, его поражающие свойства на различной местности и в укрытиях, и вдруг после таких новшеств века - примитив: ать-два, налево, направо. Так было, наверное, еще при египетских фараонах, тысячи лет до нашей эры.
Лейтенант Жигалов старательно обучает нас этим древнейшим азам:
– Показываю еще раз!
Делает четкий, изящный и правильный поворот «кругом». Наблюдая за Жигаловым, за его почти артистическими движениями, я вдруг прихожу к выводу: военные команды - это великое открытие, равное изобретению колеса в механике или таблице Менделеева в химии. Не шучу. Огромный смысл заключен в одном-единственном слове команды! Если на минуту допустить, что это открытие еще не произошло, то, чтобы построить отделение, нашему Волынцу пришлось бы сказать следующее:
«Отделение, всем стать лицом ко мне так, чтоб носки сапог ваших были на одной линии, каждый должен держаться прямо, каблуки соединить вместе, а носки развернуть по линии фронта на ширину
