Так они и сидели некоторое время молча - полковник Теремов, весь ушедший в свое прошлое, и лейтенант Колосков, смущенный, что мало знал.
Теремов стал задавать вопросы, просил уточнить детали событий. Колосков охотно пересказывал, добавлял подробности, которые были ему известны.
– Повторите, пожалуйста, что он говорил вашему отцу, отдавая портрет? - возвращался полковник к главному.
– Он сказал: передай майору Теремову эту фотографию и скажи, что я погиб честно, за Родину.
Полковник думал. Хмурил брови. Лейтенанту казалось, что он недоволен. Конечно, Теремову хотелось знать все до мелочей, касающихся жизни и гибели сына, однако Колосков располагал только тем, что сам когда-то слышал от отца.
После разговора с Колосковым полковник несколько дней не мог работать. Все валилось из рук. Он был рассеян, чувствовал себя больным. Зная, что будет мучиться до тех пор, пока не выяснит все досконально, Теремов взял полагающийся ему за этот год отпуск и попросил лейтенанта Колоскова поехать с ним в Орел к его отцу.
В поезде полковник почти не разговаривал. В Орел приехали днем. У вокзала взяли такси. Гриша озабоченно думал: «Как бы отец не оказался в дальнем рейсе». Лейтенанту не хотелось проводить еще несколько дней в обществе мрачного, необщительного командира.
Встретила офицеров мать Гриши, полная пожилая женщина. На ее круглом лице так и засияла радость. Голубые глаза наполнились влагой. Быстро вытерев руки о фартук, мать обняла сына и прижала его к груди. Полковник стоял в сторонке, стараясь не мешать встрече.
Потом Гриша представил:
– Познакомься, мама, это мой командир, полковник Теремов Николай Петрович.
Мать неумело подала руку, не привыкла она к официальным знакомствам. Слегка и тоже не очень свободно поклонилась:
– Колоскова Катерина Сергеевна.
Полковник подержал ее пухлую шершавую руку, улыбнулся:
– Очень приятно.
– Папа в отъезде? - спросил Гриша.
– Нет, только вчера вернулся. Дня три отдыхать будет. Да вы заходите, пожалуйста, в дом, чего мы на крыльце стоим. В ногах правды нет.
В комнате было прохладно, пахло недавно вымытыми полами. Несколько старомодная мебель свидетельствовала о том, что родители Гриши люди простые, не располагающие большим достатком, но в то же время весьма аккуратные, любящие порядок. В доме не было ничего лишнего, светло, просторно, все пустые углы сияли желтой половой краской. В первой комнате стоял посередине стол, накрытый полотняной скатертью с бледно-синими цветами, у стены - диван с двумя валиками, у другой стены - комод, на нем телевизор «Рекорд». Над комодом висели многочисленные фотографии родственников… «Вот здесь был и Сашин портрет до ухода Гриши Колоскова в армию», - подумал Теремов, вспоминая рассказ лейтенанта.
Через открытую дверь в следующей комнате виднелись две никелированные кровати и зеркальный шкаф для одежды. По многим мелочам было видно, что живет в доме мастеровой человек, умелец. Пол, несомненно, покрывал сам хозяин: хорошо растер краску, тщательно прошпаклевал щели, поэтому и сияет он, и цвет у него свежего яичного желтка. И столик на кухне, и табуретки, и сундучок - все было свежевыкрашено. Вешалка для одежды в прихожей, новые пороги, хорошо обитые для утепления на зиму двери - все это, видно, сработано своими руками, добротно, как не делают наемные мастера. И с металлом хозяин тоже, наверное, дружен. Проходя двором, полковник приметил верстак с тисками, множество каких- то железных мелочей, аккуратно разложенных на самодельных полках над верстаком.
Узнав, что отец не в поездке, а просто вышел прогуляться, Гриша забеспокоился: как бы он не выпил с дружками. Говорить о столь серьезном и печальном деле с нетрезвым человеком просто оскорбительно.
Мать Гриши уловила беспокойство сына и тоже разволновалась, только ее переживания были совсем по другому поводу. Она думала: «Произошло что-то нехорошее, неспроста к нам пожаловал сам командир». Седой неразговорчивый полковник показался Екатерине Сергеевне сердитым.
Заметив настороженность матери, Гриша достал из бокового кармана знакомую ей фотографию и объяснил:
– Мама, Николай Петрович - отец этого лейтенанта. Он тот самый майор, которого не мог найти папа.
Екатерина Сергеевна всплеснула руками, жалостливо воскликнула:
– Ой!
Ей мгновенно стали понятны и строгость, и седина, и неразговорчивость полковника. Доброе сердце женщины переполнилось состраданием и жалостью.
Как и опасался Гриша, отец пришел навеселе. Увидев в доме сына и гостя, он без долгих церемоний принялся их обнимать. Старый танкист вообще был неравнодушен к военным, не без его внушений и влияния Гриша выбрал профессию офицера.
Щадя сдержанность своего командира, не привыкшего к такому вольному обращению, Гриша поспешил полковнику на выручку:
– Папа, мы приехали по делу.
Отец стал серьезным.
– По делу так по делу. Садитесь. Будем говорить, - сказал он, приглашая к столу, а жене на кухню крикнул: - Катя, давай-ка собери нам закусить!
Полковник с любопытством разглядывал человека, который последним видел его сына. Был Колосков коренастый и уже несколько оплывший. Щеки, подбородок, нос, загорелый и немного облупившийся, полукруги бровей, выгоревших и густо разросшихся, - все было в каких-то круглых очертаниях.
Немолодой уже, видно, наживший немало болезней человек. От такого ждешь степенности, неторопливых движений, немногословного веского разговора. Но Колосков, несколько притихший после делового предупреждения сына, скоро опять стал говорливым и веселым. И не потому, что выпил, - он всегда был таким.
Познакомившись с ним поближе, Теремов понял: старший Колосков на всю жизнь остался отчаянным танкистом, каким был четыре года на войне. Он и сейчас, несмотря на годы и тучность, дай ему танк, перемахнет вброд речку, врежется в колонну противника и разнесет ее в пух и прах, промчится по горящему мосту, а надо - и на таран пойдет, не дрогнув. Оттого, что этот располневший человек был в душе по-прежнему сержантом, полковник проникся к нему уважением и почувствовал себя в родной и близкой военной среде.
– Мне бы хотелось поговорить с вами, товарищ Колосков, на трезвую голову, - сказал спокойно полковник. - Дело такое, что требует светлой памяти, так что не беспокойте Екатерину Сергеевну. Вот если у вас крепкий чай найдется…
Полковник не успел договорить. Екатерина Сергеевна поспешила на кухню, воскликнув на ходу:
– Найдется, конечно, найдется.
Колосков нахмурился из-за того, что военные не хотят с ним выпить и что в его гостеприимной семье все происходит не так, как бы ему хотелось: с ним вроде бы даже не считаются! Сержант уже намеревался было грохнуть ладонью по столу и настоять на своем, как вдруг сын сказал ему такое, что хмель разом вылетел из головы:
– Отец, полковник Теремов тот самый майор, фамилию которого ты не мог вспомнить…
Колосков от неожиданности даже рот приоткрыл. Он секунду сидел ошеломленный, потом закрыл глаза и, крепко постучав большим коричневым кулаком себе в лоб, несколько раз произнес:
– Теремов! Теремов! Вот она, простая русская и такая заковыристая фамилия…
Открыв глаза, Дмитрий Васильевич абсолютно трезво посмотрел на полковника, подтянулся, даже складки на клетчатой ковбойке расправил привычным движением, как это делают все военные.
– Извините меня, товарищ полковник, после рейса, сами понимаете, бывает… Но теперь я в полном порядке. Сейчас еще умоюсь и все вам обскажу и про бой и про слова, которые меня просил передать вам
