жандармерию. Я тоже подумал, что это какие-то необычные немцы. Во-первых, такой ранний час - пять утра. И потом «швабы» в одиночку или по двое в лес не ходят. Меньше чем взводом они в лес заходить боятся. Форма на этих немцах мятая, неглаженая, оба небритые. И вообще какие-то они не нахальные немцы. Гитлеровцы всегда ведут себя вызывающе, грубо, а эти просили. Они поняли, что я о чем-то догадываюсь, и стали мне объяснять: если я позвоню в жандармерию, то там могут не разрешить остаться на отдых и скажут, чтобы они поскорее возвращались в свою часть. Вы же знаете, какая строгая жандармерия. В общем, мне эти немцы показались подозрительными, я их пустил в дом, и в жандармерию не позвонил.
– Ну и кто же они? - нетерпеливо спросил Шевченко.
– Сейчас все узнаете. Вот что я обнаружил дальше. Попросил я жену приготовить им покушать, и она принялась накрывать на стол, а немцы стали умываться, приводить себя в порядок. И вот, когда один из них разулся, я увидел, что на ногах у него портянки из вафельного полотенца. «Откуда могут быть такие портянки у немца? - подумал я. - Гитлеровцы портянки не носят, у них носки». А потом, когда мы сели к столу, покушали и после этого захотелось покурить, один из «швабов» достал табак и стал делать самокрутки… из газеты! Но у немцев всегда есть папиросная бумага. Ну, это меня совсем насторожило. Потом они легли спать. Я дождался, когда они заснут, и посмотрел их вещички. И вы знаете, что я там обнаружил?
Разведчики с любопытством и недоумением ждали, что же скажет Пиановский. Он сделал паузу, еще раз внимательно и как-то с укором посмотрел на разведчиков и, покачав головой, высказал:
– Я обнаружил у них в сумке точно такие же карты, на каких я вам показывал, где находятся гарнизоны и части воинские в нашем районе! Точно такие же листы, какие вы имеете! Значит, это ваши люди. Значит, вы мне не все сказали и в чем-то не доверяете?
Пиановский помолчал, потом, опять строго посмотрев на разведчиков, продолжал:
– Вот, поняв, что вы мне не доверяете, я решил, что имею право кое-что выяснить сам. Взял осторожно их оружие и унес в другую комнату, спрятал его там. А потом подошел и разбудил этих немцев. И сказал им, показывая их же карты: если вы ищете своих коллег, тех парней, которые пришли от Рокоссовского, то они у меня были и ушли. А куда ушли, я не знаю. Были они у меня недавно. И вы мне тоже не морочьте голову, а выкладывайте, что вам нужно, если хотите, чтобы я вам помог. И признавайтесь, кто вы такие. Эти «швабы» или сделали вид, что не догадываются, о чем я говорю, или не хотели сказать, что они ваши товарищи, но, в общем, они стали меня про вас расспрашивать. Я им сказал то, что считал возможным, но на всякий случай не сказал, что мне известно ваше местонахождение. Немцы наконец ответили: он сам понимает - они не могут сказать всего, но очень просят связать их с этими самыми парнями от Рокоссовского.
Я не хотел их выводить на вас, а посоветовал написать записку и сказал: может быть, они еще придут или я их встречу где-нибудь в лесу, тогда уж эту записку и передам. И вот сейчас я здесь так рано потому, что они спят.
Все было очень неожиданно и довольно подозрительно. То, что появились уже немцы в форме, каким бы предлогом их появление ни объяснил Пиановский, разведчикам не нравилось. Они посоветовались, что делать, как поступить, но без Льговского принимать какие-то решительные меры не могли.
Отпускать Пиановского домой разведчикам тоже не хотелось. Вся эта история очень усложнила отношения разведчиков с Пиановским. Появилось некоторое недоверие. Он это чувствовал, и разведчики понимали, что он это чувствует. И не хотелось им обижать его, если он действительно окажется честным патриотом. Осторожность требовала не проявлять торопливость, но и медлить нельзя; в общем, действовал еще один закон разведки: не спеши, но поторапливайся.
Решили послать Оношко на базу и, если вернулся Льговский, срочно вести его сюда. Когда прибыл Льговский с группой, ему доложили обо всем проделанном и добытом и о том, что происходит. Он тоже ничего не знал о появившейся группе. Решил все-таки послать двух человек на связь к этим странным немцам.
В дом лесничего пошли Аркадий Брускин и Николай Шевченко, за ними поодаль следовала другая группа разведчиков, которая должна была вести наблюдение за тем, что произойдет в доме лесничего, и помочь товарищам, если возникнет такая необходимость.
Осмотрев предварительно прилегающие к лесничеству местность и дороги, разведчики вошли в дом. Они застали немцев еще спящими. Эта их беззаботность, а может быть, и предельная усталость, говорили о том, что все-таки это не настоящие гитлеровцы. Что-то с ними произошло: или они дезертиры, или действительно наши разведчики, заброшенные в тыл, и что-то у них не ладится. В общем, первое впечатление у разведчиков сложилось благоприятное. Они ушли в кабинет Пиановского, а Пиановский разбудил немцев. Те оделись, умылись и вошли в кабинет. Присутствие незнакомых людей их не удивило и не насторожило, они понимали, что это не представители власти, а люди, приглашенные Пиановским по их же просьбе.
Для того чтобы установить какой-то контакт и хотя бы минимальное доверие, разведчики положили на стол свои карты, рядом с точно такими же картами советского издания, которые были обнаружены в вещах этих немцев. Увидев карты, немцы поняли, с кем имеют дело.
Один из них представился: Фриц Келлер, а второй назвался Августом Мейслером. Унтер-офицер Келлер - высокий, худой, немного сутулый, с довольно симпатичным лицом и веселыми приветливыми глазами. Мейслер был прямой противоположностью унтер-офицеру: толстый увалень, медлительный в движениях, с такими же медлительными глазами. Он стоял сзади унтер-офицера, видимо полностью признавая его старшинство.
Все сели к столу, и унтер-офицер Келлер доверительно сказал по-немецки:
– Мы видим, что полностью в ваших руках. У нас сейчас нет даже оружия. Если судить по этим картам, то мы с вами коллеги. И это действительно так. Если вы парни от Рокоссовского, то запросите «хозяина» по рации, которая у вас должна быть, и они вам скажут, кто мы такие. Но мы действительно ваши коллеги, вы нас не опасайтесь. С нами случилась беда. После того как появились в этом районе, мы стали искать себе жилье. И обратились к одному бауэру, а он, подлец, нас выдал! Хорошо, что мы обнаружили гестаповцев, когда они только приближались к нашему дому. Мы отстреливались, бежали от них. В схватке с гитлеровцами потеряли радиостанцию. И вот теперь мы без радиостанции и нет от нас никакой пользы тем, кто нас сюда прислал…
Всматриваясь в полное лицо Августа Мейслера, Брускин старался припомнить, где же он мог видеть этого немца? И Аркадий вдруг вспомнил: в Гродно, в кинотеатре. У того произошел какой-то казус с билетом, но тогда этот немец был одет в красноармейскую форму.
Брускин спросил Августа:
– Вы бывали в Гродно?
– Да, конечно, бывал. Там мы жили.
– А какой фильм шел в тот день, когда у вас что-то было не в порядке с билетом?
Август Мейслер вскинул брови и удивленно смотрел на неожиданного знакомого, поражаясь, видимо, такой осведомленности русской разведывательной службы. Он ответил:
– Если я правильно произношу, то фильм был «Секретарь райкома».
Брускин тоже вспомнил, что в тот вечер шла картина «Секретарь райкома». Август тем временем продолжал:
– Меня тогда что-то спрашивал про билет, а я не мог толком понимайт, что они хотят, - я плохо понимайт по-русски, я был в красноармейская форма, о, немец - в советская форма! Меня хотели арестовать. Но хорошо, там рядом был офицер, который меня знал, он объяснил, что я свой человек.
Кажется, можно было доверять этой группе. Но все же, продолжая разговор с новыми знакомыми, Брускин искал еще какие-то детали для того, чтобы убедиться полностью, что это свои люди. Унтер-офицер Келлер назвал фамилию одного майора. Брускин знал, что это работник штаба, и задал вопрос с подтекстом:
– А кто был другом майора?
Унтер-офицер улыбнулся и, понимая, что ему еще не полностью доверяют, весело ответил:
– О, я знаю, о ком вы говорите, - это его собака, его любимый пес, который всегда ходил с ним рядом!
