Скандальное дело директора сельской школы, обвинённого в использовании неоплаченных программ, ещё далеко от завершения.
Решение суда первой инстанции — дело закрыть ввиду незначительности причинённого ущерба — оспаривают как истец, так и ответчик. Прокуратура — по известному принципу, в старом анекдоте звучащему как «Пять старушек — уже рубль». Поносов — потому что сам он, судя по всему, действительно получил уже укомплектованные компьютеры и не должен отвечать за тех, кто комплектовал технику.
Пострадавшая же сторона — Microsoft — старательно открестилась от процесса: мол, дело возбудили российские правоохранители по российским же законам. Хотя именно Microsoft в числе главных пропагандистов и лоббистов комплекса идей, положенных в основу современной законодательной охраны права копирования во всём мире, включая Россию. То есть дело Поносова — пусть и не прямо, а косвенно — инициировано при участии почтенной фирмы.
Впрочем, программисты всего мира — включая Microsoft — уповают в основном на программные же методы защиты своих изделий от бесплатного использования. Главные — уголовные — меры преследования (в том числе и за обход программных защит) введены по инициативе издательств и студий.
Самая одиозная организация — RIAA (Recording Industry Association of America — Американская ассоциация звукозаписи) — вовсе дошла до истерики. Массовые иски на фантастические суммы (чуть ли не сотни тысяч долларов за каждую песню, выложенную в открытый доступ), адресованные детям и пенсионерам (иной раз даже не имеющим дома компьютеров), и требования ещё более драконовских законов (вплоть до идеи распространять вирусы, стирающие винчестер, если на нём найдётся запись, кажущаяся этим вирусам нелицензионной) — далеко не лучший способ убедить общественное мнение в высокой морали владельцев права копирования (даже если они клянутся интересами певцов и композиторов, получающих в лучшем случае 10 от чистой прибыли торговцев звукозаписями).
Более того, человек отличается от прочих животных прежде всего способностью усваивать опыт, накопленный другими, не только в личном контакте, но и по рассказам (и записям рассказов). Если вся вновь возникающая информация окажется платной (как хотят поборники нынешних законов о праве копирования), развитие человечества если не остановится вовсе, то по меньшей мере многократно замедлится. Что ударит по всем видам творчества, включая охваченные законодательной «защитой».
Отчего же люди, живущие во многом благодаря новшествам (хотя и не всегда удачным — большинству хитов музыкальной попсы лучше бы вовсе не сочиняться), подрывают собственную кормовую базу, а заодно и репутацию?
Похоже, потому, что ими прикрываются действительно серьёзные бизнесы.
Главной приметой постиндустриального общества теоретики издавна считают возможность воспроизведения любых изделий в любых количествах за бесценок. Информационные товары — книги, звукозаписи, программы — уже находятся в постиндустриальной эпохе: цена их тиражирования неизмеримо меньше цены разработки (а с распространением компьютеров и информационных сетей вообще стремится к нулю).
С развитием промышленных роботов и систем управления столь же дешёвым должно стать и производство изделий вполне материальных — вроде стульев и автомобилей. Но пока техника до этого не дозрела. И экономика нашла компромиссный выход: массовое производство переносится в регионы с дешёвой рабочей силой — Юго-Восточную Азию, Китай, Индию.
Но люди — даже самые дешёвые — отличаются от роботов наличием собственной воли. В частности, они способны произвести куда больше, чем заказано — и продать излишек самостоятельно.
Потребитель от этого обычно не страдает. Если кроссовки Adidas или джинсы Calvin Klein шьются на китайской фабрике (под надзором специалистов, прошедших фирменное обучение), то какая разница, продаёт их фирменный бутик или челночный торговец?
Зато для владельца торговой марки такая самодеятельность — прямой убыток. Избыточное предложение снижает цену — а ведь раскрученная торговая марка сама по себе изрядно повышает её. Да и репутация фирмы страдает, если её товар валяется в каждой лавке.
Вот и приходится разработчикам защищаться от слишком инициативных производителей законами: о патентах, о праве копирования, о запретах самостоятельного исследования технически сложных изделий… Даже если какие-то из этих законов опробуются — и рекламируются! — на примере программ и песен, реально они защищают в основном товары куда более материальные.
Требования студий мешают бизнесу производителей бытовой электроники — включая компьютеры, всё дальше отходящие от классической роли числомолок. Хотя этот бизнес куда обширнее и богаче музыки, кино и телевидения вместе взятых — и мог бы их одолеть. Когда-то разработчики видеомагнитофонов VHS отбили юридическую атаку теле- и кинокомпаний, пытавшихся предотвратить домашнее копирование своей продукции. Суд постановил: если какое-то устройство имеет законное применение, то возможность незаконного использования — не основание для запрета. Логично: самое смертоносное (по числу жертв) оружие — кухонный нож, но не отменять же его! Но теперь Apple встроила в свой iPod систему защиты FairPlay, Microsoft оснастила новейшую версию Windows — Vista — своей системой защиты от копирования (столь же дырявой, как и прочая продукция фирмы), видеодиски — DVD, HD DVD, BluRay — зашифрованы (хотя все коды давно взломаны, то есть мешают только законопослушным пользователям)… Творцы новинок сами себе вяжут руки. Ибо законы, созданные поборниками ограничений права копирования, защищают интересы всех производителей. Пусть и в ущерб всем потребителям.
Итак, ключевая закономерность ясна не только по форме, но и по содержанию. Как отмечал ещё полтора века назад секретарь лондонского объединённого общества переплётчиков Томас Даннинг, при трёхстах процентах прибыли нет такого преступления, на которое капитал не рискнул бы хотя бы под страхом виселицы. Невзирая ни на какие ограничения права копирования, безмерно осложняющие жизнь честных людей, разработчик нового может рассчитывать на сверхдоходы лишь за тот краткий период, пока его творение не скопируют все желающие. Уменьшить активность этих желающих можно лишь единственным способом — сократить в общей цене изделия долю затрат на разработку до уровня, не вызывающего у подражателей желания существенно выгадать на обходе закона. Следовательно, рынок должен быть достаточно обширен, чтобы разложить эти затраты на должное множество изделий.
Исходя из этой закономерности, приходится признать жизненно необходимым воссоздание единого экономического пространства — если не на всём просторе былого Союза, то хотя бы в составе четырёх ключевых республик: Белоруссии, Казахстана, России, Украины. Дополнительный анализ с участием многих моих коллег показал: исключение любой из них невозможно возместить включением даже всех остальных когда-то союзных республик.
Есть, конечно, и запасные варианты.
Можно вернуться на аграрную стадию развития. Правда, её доходность можно оценить хотя бы по состоянию тех нынешних африканских и латиноамериканских стран, что сосредоточены именно на сельском хозяйстве. Кстати, именно в Латинской Америке впервые появился термин «банановая республика»: такие страны вынуждены подчиняться любому окрику извне. Конечно, в высокоразвитых странах сельское хозяйство тоже весьма обширно — но держится на грандиозных государственных дотациях, а их в свою очередь обеспечивает могучая промышленность. То есть без неё всё равно не обойтись.
Можно отступить ещё дальше — вовсе ничего не делать самим, а торговать сырьём. Этот путь, правда, не всем постсоветским республикам под силу: так, Украина может продавать разве что уголь и железную руду, а в обозримом будущем они на мировом рынке будут в избытке и соответственно их цена выше плинтуса не поднимется. Но Россия, изобилующая нефтью и газом, вроде может ориентироваться на их экспорт. Пришлось отдельно исследовать и эту тему, дабы показать: сырьевая экономика оборачивается неисчислимыми бедствиями. Рассуждения растянулись в цикл из 15 заметок в «Бизнес-журнале». Здесь приведу лишь две — о гуманитарном аспекте проблемы.
