пятирублевого достоинства. Серенькие… красненьких… — ассигнации пятидесятирублевого и десятирублевого достоинства; и синеньких… — Пятирублевые ассигнации были синего цвета.
…присяжные… — здесь «доверенные служители при деньгах» (см. «Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля», т. III, СПб. — М. 1882, стр. 450).
Одаренный от природы домовитыми инстинктами евангельской Марфы, он прикидывался беспечною Марией, и ни о чем так охотно не беседовал, как о масле, мирре и благовониях. — По евангельскому преданию, Христос посетил дом двух сестер — Марфы и Марии. Первая из них принялась тотчас же хлопотать по хозяйству, вторая же села у ног Христа, жадно вслушиваясь в его слова. Христос упрекнул Марфу за то, что она «заботится и суетится о многом», в то время как ее сестре «одно только и нужно» и что она «избрала благую часть» (Лука, 10, 38–42). Называя «масло, мирру и благовония» излюбленным предметом бесед Велентьева, Салтыков подчеркивает его ханжество и лицемерие.
…талек… — тальки — мотки ниток.
…отыскивали княжеское достоинство… — то есть добивались признания их князьями.
Герольдия — ведомство по делам о титулах и дворянских привилегиях.
…Амалата и Азамата. — Салтыков присваивает этим двум своим персонажам имена героев кавказских произведений А. Бестужева-Марлинского и Лермонтова — «Аммалат-бек» (1832) и «Бэла» (1839).
Магуль-Мегери — красавица турчанка, героиня сказки Лермонтова «Ашик-Кериб» (1837).
…стразовыми — из поддельных бриллиантов (страз — сорт стекла).
…пощечиться — поживиться.
…«Черную шаль»… — романс А. Н. Верстовского (1823) на слова Пушкина.
…в одно из аристократических заведений Петербурга… — Имеется в виду Александровский лицей.
…егермейстеры… — Егермейстер — придворный чин (начальник придворных егерей).
…вопрос о воссоединении латышей… — Латыши в основном принадлежали к лютеранскому вероисповеданию. В 40-х годах часть из них перешла в православие, рассчитывая на различные преимущества, вроде освобождения от рекрутской повинности, получения «работы и хлеба» и пр. Царское правительство вскоре постаралось избавить их от этих иллюзий. См. «Справку по делу о присоединении к православию крестьян Прибалтийских губерний» («Чтения в императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете», 1865, июль — сентябрь, книга третья, стр. 144–172).
…прием, носящий специальное наименование «внезапно данной пощечины». — Намек на «педагогическую» теорию Н. А. Миллера-Красовского, который в книге «Основные законы воспитания» (СПб. 1859), подвергшейся едкому разбору Н. А. Добролюбова («Современник», 1859, № 6), рекомендовал воздействовать на ученика «сильным моментным потрясением», поясняя этот тезис следующим примером: «Петя с такой быстротой получил <от учителя> три пощечины, что совсем растерялся, заплакал и давай просить у матери прощенья» (стр. 50–54). О педагогическом «методе» Миллера-Красовского Салтыков упоминает в «Испорченных детях» (1869) — см. т. 7, стр. 370.
…Скопинский уезд, в недрах которого без вести пропадали залежи каменного угля… — Открытые в 60-х годах в Скопинском уезде Московской губернии богатые залежи каменного угля в течение продолжительного времени оставались без эксплуатации. К их разработке приступили только в 70-х годах (см. И. А. Алексеев. Историческое, статистическое и современное значение города Скопина, отдел II, Скопин, 1868, стр. 31; В. Н. Ильинский. Скопинский уезд в прошлом (до 40-х годов XIX века), Скопин, 1928, стр. 6.
…из значительных железных дорог существовала только одна… — Николаевская железная дорога, соединявшая Петербург с Москвой (сооружена в 1843–1851 годах).
…а ты вон как развернулся! — Как отмечает биограф Салтыкова, «в качестве живой натуры» для сатирического типа «буржуазного ученого дельца» писателю послужил его сотоварищ по Лицею — известный экономист В. П. Безобразов (см. С. Макашин. Цит. соч., стр. 140. См. также ЛН, т. 11–12, стр. 302).
…старый храм разрушит… — Крылатое выражение о «разрушении храма» связано с известным Иерусалимским храмом, воздвигнутым при царе Соломоне и разрушенным халдеями в 588 году до н. э. Он был окончательно уничтожен римскими войсками в 70-х годах н. э.
…придет, насорит и уйдет. — См. прим. к стр. 15.
Дневник провинциала в Петербурге*
В декабре 1871 года Салтыков напечатал в «Отечественных записках» рецензию на книгу С. Максимова «Лесная глушь». В это время он уже начал писать «Дневник провинциала в Петербурге», и замысел произведения «или что-то похожее на творческую заявку», отчетливо зафиксирован в названной рецензии[756].
Однако подспудное созревание подобного замысла, в той мере, в какой это можно проследить и по другим, более ранним суждениям и высказываниям писателя, началось несколько ранее, с конца 60-х годов. Так, например, в статье о романе П. Боборыкина «Жертва вечерняя» (1868) Салтыков, отмечая ничтожество выведенных там героев, упрекал автора в том, что он «взглянул на хлам совсем не так, как на признак известного общественного строя, а просто как на хлам…» (т. 9, стр. 38). Почти одновременно в рецензии на сборник стихов Д. Минаева «В сумерках» писатель «порицает» современную русскую сатиру за то, что она, «прилепившись к Петербургу, ищет в нем совсем не того, что искать надлежит, а того, до чего никому нет никакого дела» (т. 9, стр. 243).
Не «водевильно-беспутная жизнь» Петербурга сама по себе (то есть не просто «хлам»), а «мероизлиятельное значение» его как «складочного магазина тех шишек, от которых, по пословице, тошно приходится бедному Макару», — таков, по мнению, Салтыкова, единственно плодотворный для сатиры угол зрения.
И хотя многое из фантасмагорической картины, развертывающейся в «Дневнике», на первый взгляд, не относится к народной жизни, но на самом деле и железнодорожные спекуляции, и зловещие проекты «уничтожения всего» (то есть даже тех половинчатых реформ, которые были осуществлены в начале 60-х годов), и даже гонение на «отвлеченное знание» — все это, когда прямо, когда более опосредованно, сказывалось — и сказывалось тяжело — на судьбе трудовых масс.
«Я в Петербурге» — такими словами начинается «Дневник». Кто же это «я», «провинциал»? Лишь на первый взгляд он может показаться персонажем, чья роль сводится к сюжетному объединению разнообразных тематических линий: железнодорожной горячки, разгула консервативного прожектерства, измельчания либерального лагеря, уголовного процесса, мошеннической аферы, кроющейся сначала под видом международного статистического конгресса, а потом — политического следствия. О характере рассказчика в этом и многих других произведениях Салтыкова долго шел спор.
Рассказчик у него — фигура далеко не однозначная, не поддающаяся педантической расшифровке. Произведения Салтыкова часто напоминают своеобразную по форме пьесу, где среди актеров действует сам
