несмотря на свои внушительные габариты никогда не считавший себя неловким, тоже уклонился, отпрыгнув к стене. А вот стоявшему позади него Баргу не повезло, и граненое жало впилось ему в живот, причем сила, вложенная в бросок, и помноженная на вес оружия, была такова, что великан отлетел назад на шесть шагов, сбив с ног еще двух своих товарищей. Гвардеец же, не теряя время напрасно, выхватил меч и отчаянно атаковал оказавшегося ближе все к нему Эрвина.
Клинки столкнулись с протяжным лязгом. Он был неплох в бою, этот чужеземец, которому король Альфиона доверил собственную жизнь, но Эрвин, прошедший за годы добровольного изгнания сотни больших и малых сражений, победителем вышедший из десятков поединков все же оказался искуснее. А потому, обменявшись несколькими ударами, бойцы отпрянули, дыша так, будто пробежали, надев доспехи, целую лигу. Принц сжимал длинную рану на правом предплечье, кровавую, но не глубокую, так, обычный порез. А его противник прихрамывал на левую ногу, ибо клинок Эрвина зацепил его бедро.
- С дороги, - хрипло прорычал принц, вычерчивая своим длинным мечом круги по воздуху. - Не стой на моем пути! Ты чужак здесь, так не встревай в наши ссоры, если хочешь жить.
- Мне дорога жизнь, но честь еще дороже - так же прохрипел в ответ гвардеец, не сомневавшийся, что настали последние мгновения его жизни. Он понимал, что если и прикончит этого гиганта, для которого тяжелый риттершверт казался сущей пушинкой, то остальные все равно не пощадят оставшегося в одиночестве воина, даром, что кое-кто уже торопливо взводил арбалеты. Но отступать гвардеец даже не думал: - Я дал присягу, и не отступлюсь от нее. Если ты замыслил зло против государя, то подойдешь к нему только через мой труп!
- Будь я проклят, - выдохнул принц. - За этим дело не станет! Сдохни, упрямый глупец!
Он налетел на отступавшего к дверям гвардейца, точно стальной вихрь, осыпав его градом ударов, сломив защиту. И, наконец, широкий клинок врубился в грудь воина, и тот, вскрикнув, отлетел назад, последним усилием распахнув створки и рухнув внутрь трапезной. На мгновение там установилась гробовая тишина, нарушаемая только треском поленьев в громадном камине да чавканьем кого-то из благородных господ лордов.
Они замерли, с ужасом глядя на него, свободного, сильного, живого, чеканя шаг ступившего под своды огромного зала, сжимая в руке окровавленный меч. Полторы дюжины лордов и рыцарей, верных псов короля-узурпатора, счастливых оттого, что им перепала малая доля объедков с господского стола. Эрвин не испытывал к этим ничтожествам, кичившимся глупой победой, ничего, кроме презренья и жалости.
- О, Боги, - прошептал кто-то, выпустив из рук чеканный кубок, с протяжным звоном покатившийся под длинный стол. - Это он, Эрвин. Он жив!
А принц уверенно шагал вдоль стола, не обращая внимания на изумленных, испуганных дворян, со страхом уставившихся на замерших в дверях воинов, нацеливших на знатных господ заряженные, готовые к бою арбалеты. Эрвин шел туда, где сидел оцепеневший, вжавшийся в спинку своего кресла Эйтор, его названный брат, чья кожа стала сейчас белее мрамора древних статуй из его же собственного дворца.
- Не ждал? - рассмеялся принц, тяжелым взглядом придавив того, кто мнил себя королем Альфиона к трону. - Вижу, не ждал, - довольно произнес он. - Ты забыл меня пригласить, братец, но, уж прости, я не мог не явиться сюда, выказать тебе свое почтение, Ваше величество, - саркастически расхохотался он, и смех громовыми раскатами еще гулял под сводами зала спустя несколько мгновений, после того, как Эрвин умолк.
Принц заметил единственную женщину, совсем еще девчонку, испуганно прижавшуюся к плечу короля. Он слышал о том, что Эйтор нашел себе королеву, и теперь удостоился чести увидеть ее, ту, кому мгновение спустя суждено стать вдовой. Эрвин давно уже отвык обращать внимание на женские слезы, и был готов отправить эту девку вслед за своим венценосным муженьком. И потому он лишь мазнул по ней взглядом, вновь вперившись в короля, широко открывшего глаза в гримасе ужаса.
- Это морок, - дрожащим голосом произнес Эйтор, не отводя глаз от медленно приближавшегося к нему человека, которого король Альфиона давно уже привык считать мертвецом. - Тебя нет. Ты мертв!
- О, это не совсем так, - ощерился принц, остановившись в трех шагах от Эйтора. - Я жив, брат мой, жив. А вот ты сейчас умрешь. Я пришел сюда, чтобы спросить с тебя по старым долгам. Ты лишил меня короны, ничтожный выродок, ты отнял у меня ту, кого я любил больше жизни, и за это я заберу твою никчемную жизнь!
Эрвин, не глядя, протянул назад руку, и верный Витар поспешно вложил в нее обнаженный клинок. И принц протянул его своему названому брату, уставившемуся в пустоты невидящим взглядом.
- Вставай, - рявкнул Эрвин. - Возьми этот меч и сразись со мной! Покажи тем, кто верен тебе, что ты мужчина. Прими смерть с достоинством, как король, но не жди, пока и выпущу твои кишки. Ну же, - вскричал он. - Дерись!
Размахнувшись, принц вонзил клинок, увенчанный крестообразной гардой, в столешницу, отступив на несколько шагов назад. Эйтор, точно во сне, медленно поднялся, ступая так, будто у него вдруг отнялись ноги, и неуверенно коснулся эфеса.
- Давай же, - поторопил его Эрвин. - Сейчас не время для слов. Ты был подлецом и трусом прежде, так яви хоть сейчас свою храбрость!
Несколько мгновений они стояли лицом к лицу, буравя друг друга взглядами, но затем, словно с него спало какое-то оцепенение, Эйтор схватил меч, вырвав его из стола, и, что то истошно закричав, прыгнул к своему противнику, занося оружие над головой.
Как ни велико было удивление, как ни силен был испуг, охвативший Эйтора, сковавший его сердце льдом, король смог собрать в кулак всю свою волю. За минувшие годы он смог убедить себя в том, что Эрвин, истинный наследник Альфиона, мертв, что он сгинул в каком-нибудь далеком краю во время своих скитаний. Что ж, он ошибся, и названный брат нынешнего владыки королевства стоял сейчас посреди зала, напряженный, не ослаблявший хватку на черене меча, надменно взирая на благородное общество, будто онемевшее от изумления. Как, для чего он явился сюда, было не важно, ведь сейчас Эйтор мог окончательно избавить себя от всех страхов и сомнений. И он не мешкал, атаковав так быстро, как только мог.
- Умри, - прорычал сквозь зубы король, рассекая воздух перед собой широкими взмахами чужого, непривычного, излишне тяжелого меча. - Кем бы ты ни был, кошмаром из снов или человеком из плоти и крови, умри!
Он считал себя неплохим бойцом, король Эйтор, пусть и ни разу не проливал кровь настоящего врага. Но тренировки с собственными гвардейцами, с настоящими мастерами меча тоже кое-чего стоили, и умение государя было велико. А потому Эрвин невольно попятился под его ударами, в каждый из которых король вкладывал весь свой страх, всю свою ненависть. Принц только и мог, что защищаться, частью отражая выпады противника своим клинком, а частью просто увертываясь от них.
- Умри, - кричал Эйтор, наступая на вернувшегося из небытия брата и ликуя при мысли, что тот вынужден отступать, с видимым трудом сдерживая его отчаянный натиск. - Умри, умри, умри!
Они кружили по залу, словно танцуя, и обменивались частыми ударами. Клинки с лязгом сталкивались, чтобы тотчас отлететь и вновь столкнуться. Никто не сказал бы, что в схватке сошлись неравные противники. Они даже внешне были похожи, оба светловолосые, только у Эйтора глаза были зеленые, у его противника же - серые, точно сталь клинка. Король был чуть шире в плечах, немного тяжелее, от силы на двадцать фунтов, а его принц оказался на полголовы выше ростом и немного подвижнее, но именно, что немного. Они стоили друг друга статью и мастерством, и все же Эрвин был опытнее, ведь он постигал воинское мастерство не на плацу, а в боях, где любая оплошность могла стоить жизни. И потому исход был вполне закономерен.
Вновь взвились, ударившись друг о друга тяжелые клинки, и принц, подцепив острием своего меча оружие Эйтора за широкую крестовину, вырвал его из рук противника, отбросив в сторону. На мгновение король застыл, готовый принять грудью последний, смертельный удар. Но смерть все не приходила. Эрвин застыл в нескольких шагах от брата, замерев в низкой стойке и выставив перед собой клинок. Что то помешало ему ударить, сделать то, о чем принц мечтал двадцать три года, растянувшиеся для него в целую вечностью.
