Санто-Доминго,
XXVI октября одна тысяча CCCCLXXXXVIII.
Письмо «Неизвестным сеньорам»
Сеньоры! Прошло уже семнадцать лет с тех пор, как я прибыл к этим государям, чтобы служить им в индийском предприятии. Восемь лет прошло в спорах, и в конце концов мой замысел стал объектом для издевки.
Но я с любовью продолжал вести [дело], начатое мною, а Франции, Англии и Португалии ответил, что эти земли и владения предназначены для короля и королевы, моих государей. Обещания [мои] не были ничтожными и пустыми. Сюда наш Искупитель указал мне путь. И в этой стороне я ввел королей во владение бОльшими земельными пространствами, чем имеется их в Африке и Европе, и дал им свыше 1700 островов, не считая Эспаньолы, которая в окружности больше Испании. Думалось, что будет процветать и возвеличиваться в тех землях святая церковь, а из мирских благ можно было ожидать там приобретения всего, на что надеялся простой народ. За семь лет я осуществил с помощью Божьей завоевание [этих земель]. И в то время, когда, как я полагал, мне будут оказаны милости и я обрету покой, я был внезапно схвачен и, на мой позор, привезен [в Кастилию] закованным в железо, причем подобное учинилось не на пользу Их Высочествам и явилось плодом интриг.
Виной всему были должностные лица, которые, возмутившись, хотели овладеть страной. И этому человеку [Бобадилье], который прибыл сюда{71} [для расследования], поручено было оставаться правителем в том случае, если против меня выдвинут тяжкие обвинения. Кто и когда мог бы счесть это справедливым? Я в этом предприятии утратил здоровье и часть доходов, которые причитаются мне от него, и связанные с подобным делом почести.
Но не только в Кастилии будут оцениваться мои дела; и меня будут считать капитаном, который завоевал [страны] от Испании до самых Индий, и притом такие, где не было управляемых городов, местечек, селений. Приходилось подчинять Их Высочествам диких и воинственных людей, живущих в лесах и горах. Умоляю ваши милости, которым столь доверяют Их Высочества, с рвением, присущим вернейшим христианам, просмотреть все мои писания [где сказано], что издалека явился я на службу этим государям, оставив жену и детей, которые постоянно были в разлуке со мной, а также и о том, что ныне, на склоне дней своих, я был без причины лишен имущества и чести. И совершено это было бесчеловечно и несправедливо, и не причастны к этому Их Высочества, потому что неповинны они в том, что произошло.
Письмо кормилице дона Хуана Кастильского
Достойнейшая сеньора!{72} Если новы мои жалобы на мир, зато исстари знаком мне обычай людей поносить других. Тысячу сражений дал я этим людям и устоял во всех битвах, ныне же — мне не помогают ни оружие, ни советы. С жестокостью был я ввергнут в бездну; надежда на того, кто всех сотворил, поддерживает меня. Его помощь всегда была своевременна. Как-то раз и не так давно, когда я пал в бездну, он поднял меня своей десницей, возгласив: «Восстань, о маловерный, это я, не бойся ничего»[48].
С какой горячей любовью я стал служить [кастильским] государям и служил им в деле, невиданном и неслыханном! Господь сделал меня посланцем нового неба и новой земли, им созданных, тех самых, о которых писал в Апокалипсисе святой Иоанн[49], после того как возвещено было о них устами Исаии[50], и туда Господь указал мне путь. Все относились ко мне с недоверием, но Бог дал королеве, моей сеньоре, великую силу и ясный дух и сделал ее своей наследницей, точно она была его дорогой и нежно любимой дочерью. Во владение всем этим вступил я от ее королевского имени. Все желали утаить свое невежество, пытаясь болтовней о трудностях и издержках [связанных с моим предприятием] скрыть собственную неосведомленность.
Ее Высочество, напротив того, одобрила мое предприятие и поддерживала его сколь могла. Семь лет прошли в спорах, восьмой был годом свершения. За это время произошли значительные и достопамятные события, о коих нет нужды здесь упоминать.
А ныне нет человека, который не поносил бы меня. Добродетелью должно быть сочтено всякое несогласие с этими клеветниками. Мне не могли бы выказывать в Испании большую вражду, даже если бы я захватил Индии или земли, где ныне распространилась молва об алтаре святого Петра, и отдал бы их маврам. Кто мог бы поверить, что подобное возможно в стране, в которой всегда было столько благородных людей. Я бы весьма охотно отказался от всего предприятия, но полагал я, что было бы это недостойно по отношению к моей королеве. Поддержка Господа и ее высочества заставила меня вести дальше это дело, а чтобы хоть в какой-нибудь степени умерить душевную боль, причиненную ей кончиной [наследного принца Хуана][51], я предпринял новое путешествие к новому небу и миру (al nuevo cielo у mundo), до той поры никому неведомым. И если земли эти ныне не в почете, точно так же как и другие земли в Индиях, то мне это не кажется дивом, потому что они стали известны благодаря моей предприимчивости.
Святой дух вдохновлял святого Петра, а с ним и других апостолов. И все они вели тяжелую борьбу, испытывая трудности и лишения, но в конце концов все они добились победы.
Я думал, что мое путешествие в Парию несколько успокоит всех, так как я нашел там жемчуг, а также открыл золото на Эспаньоле. Я приказал людям собирать и вылавливать жемчуг и заключил с ними соглашение, что я возвращусь за ними, и, по моему мнению, они должны были собрать фанегу[52] жемчуга. Если я не писал об этом Их Высочествам, то только потому, что хотел раньше завершить дело с золотом. И это мое намерение повернулось против меня, как и многие другие. Я не потерял бы ни жемчуга, ни своей чести, если бы заботился только о собственном благе, и либо утратил бы Эспаньолу, либо заботился бы о соблюдении моих привилегий и прав. То же самое я говорю и о золоте, собранном мною сейчас, а удалось мне это совершить ценой больших трудов и многих смертей.
Когда я вернулся из Парии, я застал на Эспаньоле мятеж, в котором участвовала почти половина населения. Вплоть до последнего времени они воевали против меня, словно я был мавром; кроме того, велась еще тяжелая война с индейцами. В это же время прибыл Охеда{73} и попытался вмешаться в дело, заявив, что его послали Их Высочества с обещанием даров, вольностей и жалования тем, кто пойдет с ним. К Охеде стеклось множество людей, а на Эспаньоле осталось очень мало поселенцев — разве что одни бродяги{74} да женщины и дети. Этот Охеда причинял мне много забот. Я вынужден был изгнать его, и он уехал, заявив, что скоро вернется с множеством кораблей и людей и что он покинул Испанию, когда королева, наша сеньора, находилась на смертном одре. Вскоре явился с четырьмя каравеллами Висенте Яньес [Пинсон]{75}. Он не причинил мне ущерба, но вызвал смуту и тревогу.
Индейцы говорили о многих других [каравеллах], которые появились у Каннибальских [островов] и в Парии, а затем пришла весть о шести каравеллах{76}, которые вел брат алькальда, но то был неверный слух, распространенный из хитрости. И настало время, когда почти совсем рухнули мои надежды на то, что Их Высочества пришлют мне в Индию корабль, и я уже перестал ждать корабли, тем более что в народе шли слухи о том, что ее высочество скончалась.
Некто Адриан{77} сделал в это время попытку снова восстать, но Господь наш не пожелал, чтобы его дурные замыслы осуществились. Я дал себе зарок не трогать ни
