Хроники открытия Америки
Новая Испания. Книга I: Исторические документы
Первооткрыватели Нового Света
Среди подлинных свидетельств поразительного по своей насыщенности героического и жестокого XVI века — века открытия и завоевания Нового Света, нет более ярких и значимых, чем так называемые американские хроники, фрагменты из которых представлены в настоящем сборнике. И сегодня, через 500 лет после путешествий Христофора Колумба навстречу неведомым землям за «море мрака», не утихают споры о смысле событий, наряду с другими положивших начало новой исторической эпохе — новому времени, а за ответами на вопросы, которые она поставила перед человечеством, так или иначе приходится обращаться к самым началам, к тем, кто вершил те события. В начале 90-х годов XX века страстная международная полемика разгорелась вокруг самого их определения. Испанцы, другие европейцы традиционно говорили о праздновании 500-летия открытия Америки, а мексиканцы, перуанцы, кубинцы отвергали идею празднования и требовали как минимум дополнения понятия «открытие» такими новыми определениями, как «Встреча двух миров», «Взаимооткрытие культур», стремясь тем самым преодолеть инерцию европоцентристского сознания и подчеркнуть равновесную значимость на чаше весов истории коренных индейских цивилизаций и их современных наследников. Получило известность и такое определение тех событий, как «сокрытие», передающее неутихающее чувство боли наследников погубленных народов: появление европейцев на землях Америки не открыло миру коренные культуры, а погребло либо изуродовало их под обломками истории. Но, в сущности, вся гамма современных представлений о том, что же произошло полтысячи лет назад, уже представлена на страницах сочинений прямых участников исторической драмы, особенно если мы учтем также и произведения индейцев. Мексиканские, перуанские исследователи коренных культур собрали и продолжают собирать индейские памятники той поры, передающие восприятие катастрофического столкновения двух миров с точки зрения потерпевших. И действительно, полная картина той эпохи невозможна без учета ацтекских и кечуанских плачей по погибели родной земли[1], без хроникальных записей майя о появлении европейцев, без историографических сочинений на испанском языке, написанных в XVI веке образованными индейцами, скажем, мексиканцем Эрнандо де Альварадо Тесосомоком или перуанским индейцем Гуаманом Помой де Айала[2], наконец, без осмысления точки зрения Инки Гарсиласо де ла Вега[3], выдающегося писателя, перуанского метиса, в крови и в творчестве которого слились две расы и две культуры. И вот с этой последней точки зрения открывается, пожалуй, возможность наиболее полной оценки. В сущности, правы все стороны: были и «Открытие», и «Встреча двух миров», и «Взаимооткрытие культур», и, конечно же, «Сокрытие Америки», а кроме того, еще и болезненное и драматическое «Соединение». Та трагическая эпоха вместила и благо и зло, и однозначно высказаться о ней невозможно.
В то же время следует отметить глубокое различие в восприятии и осмыслении событий XVI века индейцами — с одной стороны, и испанцами и португальцами — с другой. Уровень наиболее высоко развитых индейских цивилизаций соответствовал примерно состоянию Древнего Египта, и дошедшие до наших дней индейские памятники обнаруживают, что сознание их создателей отличалось, так сказать, непроницаемым мифологизмом — они были способны воспринять происходящее только как часть легенды. Ведь индейцы мифологизировали не только неизвестные им феномены (конь, железное и огнестрельное оружие, книга и так далее), но и сам факт появления чужеземцев и завоевание их земель. И далеко не только социальное и технологическое превосходство обеспечили европейцам победу. Такие явления, как «ласковые» встречи индейцами европейцев (что поразило Колумба и многих других первооткрывателей) и легкие победы горстки испанцев над многократно превосходившими их силами местного населения в зоне высоких культур Мексики, Центральной Америки, Перу, невозможно объяснить без учета подавляющей силы мифа. Для индейцев появление чужаков, владеющих чудесными предметами, означало исполнение пророчеств эсхатологических мифов либо о конце времен, либо о наступлении новых времен, когда они будут подчинены пришельцам-богам. В этом отношении особенно показательны легенды о предстоящем появлении белых бородатых людей, распространенные практически по всей Америке, от Мексики до Перу (мифы о Кецалькоатле и Виракоче).
По-иному воспринимали происходящее европейцы. Миф, религия, конечно, играли огромную роль в их культуре, и не случайно Колумб в первом письме, возвещавшем об открытии неведомых земель и народов, назвал увиденное «чудом» — понятием, имеющим исключительное значение для понимания культуры эпохи открытия и конкисты, да и последующей культуры латиноамериканцев. Европейцы эпохи Великих географических открытий искали чудо и были готовы к нему, и потому в их сознании при открытии Нового Света ожили и приобрели характер едва ли не массового психоза уходившие корнями в античность и в средние века легенды и мифы о монстрах, полулюдях, получудовищах, о блаженных, счастливых, райских островах, об источниках молодости, о золотых и серебряных странах. Поиски Семи городов, Города цезарей, Эльдорадо и даже земного рая — все это неотделимо от времени открытия Нового Света и его конкисты. Об этом говорят письма, записки, хроники Христофора Колумба, Эрнана Кортеса, Бартоломе де Лас Касаса, Гонсало Фернандеса де Овьедо-и-Вальдеса и многих других. Мощный всплеск мифотворчества среди европейцев, очевидно, стимулировался еще и тем, что такой самый авторитетный, священный для них источник по истории рода человеческого, как Библия, не содержал никаких сведений и даже намеков на существование найденной части света. Потом теологи обнаруживали пророчество об открытии Нового Света в библейской Книге Исаии, отождествляли Кецалькоатля, изображавшегося белым бородатым человеком, со святым Фомой, якобы осуществившим первичную евангелизацию индейцев задолго до открытия Колумба, усматривали провиденциальный смысл в том, что Первооткрывателя звали Христофором — святой Христофор перенес Христа через реку, а Колумб через воды океана — христианскую веру.
Однако мифологизмом сознание первооткрывателей не исчерпывалось. Уже в первом письме Колумба, наряду с мифологической интерпретацией, содержится и стремление дать рациональное объяснение открытой действительности, локализовать ее (пусть на первых порах и ошибочно) в географии и истории, снять с нее пелену мифа и попытаться найти прагматические ответы на множество вопросов. Ведь первооткрыватели, пользовавшиеся магнитной стрелкой, буссолью, секстаном и географической картой, были детьми кризисного века европейского Ренессанса и, так сказать, актерами, разыгрывавшими его кульминационный акт, ставший одновременно истоком и началом следующего действия мировой истории, в котором принимали участие уже вся Земля и все человечество, открытые в своем полном составе и объеме.
Конечно, было бы важно собрать под одну обложку свидетельства как индейцев, так и испанцев и португальцев, однако, лишенные такой возможности в настоящем издании, мы предоставляем здесь слово представителям иберийской культуры. На них история возложила инициативу обнаружения Нового Света, ранее развивавшегося совершенно изолированно, и включения обнаруженного мира во всеобщую историю и одновременно осмысления произошедшего.
Американские хроники XVI века — это выдающееся явление мировой культуры, подлинный автопортрет человека той эпохи, позволяющий понять ее смысл и дух, сущность процессов на переломе от средних веков к новому времени, и прежде всего их принципиальную содержательную, смысловую неоднозначность, а тем самым освободиться от стереотипов, долгое время довлевших в общественном сознании. Нет ничего более ошибочного, чем представление о первопроходце и конкистадоре (а ведь, в сущности, это почти что одно и то же, ибо открытие континента совершалось в той форме, в какой оно тогда только и могло осуществиться, — в форме военной экспансии) как о некоем закованном в средневековые латы монолите, лишь как, если использовать терминологию того времени, о «человеке алчном», «человеке жестоком». Никогда, ни в какую эпоху человек не сводился к эпохальной социальной функции, тем более не был он одномерным в эпоху огромного расширения мира и человеческого сознания. Хроники XVI века решительно опровергают всякий догматизм. Да, были и алчность, и жестокость, но наряду с этим и многое другое: величие открытия, борьба с природой, преодоление пространств, лишения, героизм
