дурные люди и предатели и хотят завести меня туда, откуда я не смогу выбраться. Но поскольку о семпоальянцах я был лучшего мнения, нежели о жителях долины, я последовал их совету, пошел по дорогам провинции к Тласкальтеке, ведя свой отряд с величайшей осторожностью, — я и еще шесть верховых на пол-лиги опережали остальных, и не потому, что я предвидел то, что потом произошло, но дабы наблюдать за окрестностью и, ежели увижу что подозрительное, иметь время подумать и предупредить свой отряд.
И вот, пройдя четыре лиги, при подъеме на гору, двое верховых, ехавших впереди, увидели кучку индейцев, украшенных перьями, как они обычно наряжаются для боя, с мечами и круглыми щитами; индейцы же, заметив всадников, пустились наутек. В это время подъехал я и приказал окликнуть индейцев — пусть, мол, идут к нам и не боятся; я сам немного подъехал им навстречу, а было их десятка полтора, и вдруг они сплотились и стали метать в нас ножи и призывать других воинов, которые были в долине, причем дрались они отчаянно — убили двух лошадей и ранили еще трех и двух верховых. Тут подоспело целое войско, тысячи четыре или пять индейцев, а ко мне прискакали восемь верховых, не говоря о двух, чьи лошади были убиты, и мы сражались, даже атаковали, в ожидании наших испанцев, поторопить которых послали одного верхового. Повертывая коней то вправо, то влево, мы нанесли индейцам немалый урон, убили человек пятьдесят или шестьдесят, а сами остались невредимы, хотя они сражались с большой отвагой и пылом, но поскольку мы все были на лошадях, то могли безопасно для себя нападать и так же удаляться.
И лишь только они увидели, что подходят наши, то сразу отступили, так как их было мало, и поле боя осталось за нами. После их ухода явились посланцы от владетелей этой провинции, и с ними вернулись двое посланных мною индейцев; посланцы сказали, что оные владетели знать не знали о том, как поступили здешние индейцы, что все это сами здешние общины затеяли, без дозволения вступив в бой, и что они весьма огорчены, и уплатят мне за убитых лошадей, и хотели бы стать моими друзьями, и просят пожаловать к ним, они, мол, будут весьма рады. Я ответил, что благодарю за любезность, и считаю их друзьями, и готов их посетить, как они просят. Ту ночь нам пришлось провести у речки, на расстоянии одной лиги от поля битвы, ибо было уже поздно и люди мои утомились.
Приняв все возможные меры предосторожности, расставив часовых и выслав пеших и конных дозорных, я спокойно дождался рассвета и лишь тогда выступил в путь, соблюдая должную дистанцию между авангардом и остальным войском и отправив разведчиков вперед. И когда мы, уже на восходе солнца, пришли в маленькое селенье, явились еще два моих посланца с плачем и жалобами на то, что их связали, дабы затем убить, но они этой ночью сбежали. А за ними на расстоянии двух бросков камня показалась огромная толпа индейцев, вооруженных до зубов, и с оглушительными криками они устремились к нам, забрасывая нас дубинками и стрелами, я же стал их увещевать через толмачей, коих вел с собою, и в присутствии писца. Но чем больше я их увещевал и призывал к миру, тем яростней они кидались на нас; тогда, видя, что призывы и уговоры не помогают, мы начали изо всех сил обороняться, в пылу сражения они нас завлекли в самую гущу, более ста тысяч воинов окружили нас со всех сторон, и мы бились с ними, а они с нами весь день, и только за час до захода солнца они отошли, причем я, имея лишь полдюжины пушек, и пять или шесть аркебузиров, и сорок арбалетчиков, и тринадцать оставшихся верховых, нанес им большой урон, не потерпев от них никакого, кроме трудов да усталости от битвы и голода. Похоже, что сам Господь сражался за нас, ибо в бою со столь огромной ратью, со столь храбрыми и искусными воинами, применявшими весьма разнообразное оружие, мы остались невредимы.
В ту ночь я устроил привал в стоявшем на холме небольшом капище с идолами, а как рассвело, оставил в этом лагере двести человек и всю нашу артиллерию. И, решив напасть первым, сделал вылазку с верховыми и сотнею пеших и четырьмястами индейцев из Семпоальяна и тремястами на Истакаститана. Прежде чем неприятель успел сплотиться, я сжег пять или шесть селений, примерно по сотне жителей в каждом, взял в плен около четырехсот мужчин и женщин и, отбиваясь, возвратился в лагерь, не понеся никакого урона. На другой день с зарей на наш лагерь обрушилось более ста сорока девяти тысяч индейцев, вся земля вокруг была ими покрыта, и некоторым удалось проникнуть в наш лагерь и завязать рукопашные схватки на ножах с испанцами; тут мы ударили на них, и Господу было угодно нам помочь — в течение четырех часов нам удалось очистить от них лагерь и отразить все атаки, которые они еще пытались совершать. И так мы сражались до полудня, пока они не ретировались.
На другой день еще до рассвета я сделал вылазку в другую сторону, неслышно для них покинув лагерь с верховыми, сотнею пеших и с дружественными нам индейцами, и сжег с десяток селений, в некоторых было более трех тысяч домов, и со мною там воевали только тамошние жители, других воинов, видимо, там не было. И как шли мы под знаменем с крестом и бились за нашу веру и на благо Вашего Священного Величества, Господь даровал нам великую победу — мы перебили множество индейцев, а из наших никто не пострадал. И вскоре после полудня, видя, что к их войску со всех сторон прибавляются новые отряды, мы, удовлетворясь одержанной победой, вернулись в лагерь.
На другой день явились от тамошних вождей послы и сказали, что те желают стать подданными Вашего Величества и моими друзьями и просят простить их прежнее заблуждение. Я ответил, что они поступили дурно, но что я рад быть их другом и простить содеянное. И еще на другой день явилось с полсотни индейцев, сколь могу судить, людей уважаемых среди своих; сказав, что принесли нам еду, они принялись осматривать входы и выходы из лагеря и разглядывать хижины, в которых мы жили. Тут приходят ко мне семпоальянцы и говорят, чтобы я был поосторожней, что индейцы эти плохие люди и пришли шпионить и высматривать, как бы причинить нам вред, и чтобы я не сомневался, мол, пришли они только за этим. Я приказал схватить одного из них так, чтобы другие не заметили, уединился с ним и с толмачом и припугнул, чтобы он сказал правду; тут он сознался, что Синтенгаль — а это был главнокомандующий войском той провинции — стоит за горами, что напротив нашего лагеря, со множеством воинов и готовится той ночью на нас напасть, ибо у них говорят, что днем-то они уже пробовали сразиться с нами, да безуспешно, теперь же хотят попытаться ночью, чтобы их воины не пугались лошадей, выстрелов и мечей, и для того, мол, послали их оглядеть наш лагерь и определить места, откуда сподручней в него проникнуть и поджечь наши соломенные хижины. Тогда я велел схватить еще одного из тех индейцев и его также допросил, и он сказал то же, что первый, и в тех же словах. Взяли еще пять-шесть человек, и все их признания сошлись. Тогда я приказал схватить всех пятьдесят и отрубить им кисти рук и так отослал, дабы передали своему господину, что и ночью, и днем, и когда бы он ни явился, он изведает нашу силу.
Я приказал по мере возможности укрепить наш лагерь и расставил людей на самые, по моему мнению, важные посты; мы были настороже до захода солнца, а когда стало смеркаться, вдоль двух долин начали двигаться к нам войска противника, полагая, что идут неслышно для нас и сумеют нас окружить и приблизиться, дабы осуществить свой план; но я-то был начеку и, заметив их, решил, что было бы слишком опасно позволить им подойти к лагерю, ибо в темноте они, не видя моих приготовлений к битве, будут меньше бояться; также среди испанцев, коль враг будет невидим, возможно, найдутся такие, что струсят; и еще я опасался, как бы нас не подожгли, а ежели бы это случилось, беда была бы великая и никто из наших не уцелел бы; вот я и решил выйти неприятелю навстречу со всеми нашими верховыми, чтобы их устрашить и, внеся сумятицу, не подпустить к лагерю; они же, услыхав, что мы на лошадях скачем во весь опор прямо на них, рассыпались без шума и крика по маисовым полям, коими была покрыта та долина, и кое-кто побросал копья и луки, которые они несли, чтобы на нас напасть, ежели бы им удалось в этот раз с нами схватиться; так они в ту ночь ретировались, и боя мы избежали. После этого я несколько дней не покидал лагерь, разве что для небольших вылазок в окрестности, дабы не подпускать индейцев, которые то и дело приближались к нам, издавая вопли и пытаясь затеять драку.
Когда ж наши воины немного отдохнули, я, после того как первое кольцо охраны доложило, что все тихо, вышел ночью из лагеря с сотнею пеших солдат, с дружественными индейцами и верховыми. Но не прошли мы и лиги, как пятеро лошадей заартачились, никакими силами не удавалось заставить их идти вперед, и я приказал отвести их обратно. Тут все воины моего отряда в один голос стали твердить, что это дурной знак и надобно вернуться, но я решил продолжать намеченный путь, рассудив, что все в руке Божией; и еще до рассвета мы напали на две деревни, где перебили множество индейцев, но жечь их дома не стали, чтобы огонь не заметили в других деревнях, расположенных очень близко. А когда рассвело, я напал на другое селение, да преогромное, — в нем, как потом по моему приказу сосчитали, оказалась более двадцати тысяч домов. Но как я застал их врасплох, то мужчины выбегали безоружные, а женщины и дети
