заглянуть вовнутрь и даже потрогать всё это собственными руками, и при этом ощутить то, что называют любовью, конечно совсем не забывая об уважении к той, которую я в тот момент полюблю. Возможно, это должно будет уподобиться отношениям между моими матерью и отцом – нежности и вниманию.
Как бы там ни было.
Я познакомился с Нетти и влюбился в неё. Это было подобно свету молнии и ударам грома, коими был стук моего сердца, если это можно выразить словами из песни. Я познакомился с ней, когда одним субботним утром мы с Джеки Бренером оказались в Халловел-Уай. Через Форт Дельта ходили те же самые автобусы, что и через Халловел, и Халловел-Уай. Ещё несколько лет до того, моя жизнь и существование были ограничены Дельтой, разумеется, не геометрической фигурой, за пределы которой нельзя выйти, а жизнью и бытом гарнизона Форт Дельта – его независимого и самодостаточного общества. Но пару лет назад у меня началась своего рода клаустрофобия. В отличие от некоторых детей из Дельты, посещавших школу в Халловеле, такую же, как и другие частные или общественные школы, я ходил в школу на гарнизоне, где были маленькие классы, повышенное внимание к ученику и контроль над его успеваемостью – то, чего так желал мне мой отец. И когда на автобусе я выезжал в город, то ко мне приходило чувство свободы, когда автобус шёл не через те самые старые знакомые улицы, названные в честь великих сражений, таких как Тарава, Иво-Дзима или Нормандия, и когда на них играли совсем другие дети. В ту субботу прошлого августа я познакомился с Нетти Халвершам в квартале «Уай» [Y]. Она была вместе с девочкой, с которой дружил Джеки. Я посмотрел на неё, и у меня начали трястись коленки, а в животе возникла такая пустота, словно я целую неделю не ел. Она не была одета в обычную одежду – в джинсы или свитер. На ней была синяя блузка и юбка, белая с синей каёмкой. Похоже, что тогда я сошёл с ума. И всё пошло, словно по маслу, потому что она смотрела на меня и улыбалась, она смеялась, когда я шутил, и наши глаза не упускали друг друга. Мне не нужно было лезть за словами в карман или мчаться к доктору, когда кровь изо всех сил пульсировала у меня в венах. Я упивался этим бешеным пульсом, и мне показалось, что я самый лучший парень на свете. И я понял, что я в неё влюбился. Бесповоротно. И мне также показалось, что она отвечает мне тем же, что здесь уже не было ни её, ни меня, а лишь мы вдвоём, вместе и навсегда. И это обязано было произойти.
К остановке подошёл автобус, и они с подружкой поднялись по ступенькам вовнутрь. «Увидимся», - сказал я, словно посылая ей секретное сообщение, и она улыбнулась своей большой искренней улыбкой (как мне тогда показалось). Затем от Джеки я узнал её полное имя, адрес и телефон. И я знал, что позвоню ей, и что мы обязательно встретимся. По адресу…
В нашем гарнизоне часто собирались компании, и я прошел обычный ужас танцев школьных вечеринок и дней рождения одноклассников и одноклассниц, но у меня никогда ещё не было чьего-либо адреса, и я даже не знал того ада, который у нас с ней там должен произойти, и чем мы там будем заниматься. И это меня не волновало. Я плыл по течению, наверное, называемым роком судьбы. И слова тысяч глупых песен о любви внезапно возымели смысл. «
Я ей позвонил. Это было за три дня до захвата того автобуса. Когда я набирал номер, то мое сердце начало биться сильнее, точно как в песне. Когда я услышал её голос, я растаял, ослаб. Я сказал ей, кто я, и она спросила: «Кто?» Слово повисло в невесомости, словно звон смертного одра. Я снова назвал ей своё имя, напомнил ей о встрече в «Уай», и она сказала: «О, да…», будто она только что вычитала мое имя в папке, снятой с самой верхней полки, и это подтвердило мое существование. Мы какое-то время говорили, и это было подобно подъёму в гору на моём велосипеде. Потому что, говоря со мной, она всё время удалялась. О, она была вежлива и комментировала всё, что я говорил, понижающимися «Да», «Ну и дела» или «Ого», словно подбрасывая монетки в музыкальный автомат, чтобы музыка не прекращалась, но, абсолютно не предлагая ничего в ответ. Меня охватило отчаяние. Я стал рассказывать о школе, о погоде, о графике движения автобусов в «Уай», я стал сравнивать летние происшествия в Халловеле и в нашем гарнизоне, и, наконец, я выдохся. Я устал от звука своего собственного голоса, но боялся остановиться, потому что я боялся ужасной тишины, которая уж точно бы последовала. Наконец, я спросил её: «А неплохо, если завтра мы вдвоём сходим в кино?». И повисла пауза, а затем: «О, я так не думаю». Слова, разрушившие всё, и скука в её голосе. Она не сделала это просто, сказав: «Нет». Я ожидал: «Жаль, ну, может, как-нибудь потом…» (в конце концов, как предполагалось, она влюбилась в меня, не так ли?), но она просто сказала: «Ты мне понравился, но…», и она заставила меня почувствовать себя так, будто я совсем не принадлежу к человеческой расе.
Не найдя слов, я повесил трубку. Я был похож на дурака, извините. Например, я столько времени перед ней распинался, а она не произнесла ни звука вообще, но при этом, позволив мне биться, как рыба об лёд. И затем всё было закончено. Теперь самое ужасное: я всё ещё ею жил. Её лицо продолжало всплывать перед моими глазами. Внезапно мир стал пустым, холодным и одиноким, как обратная сторона луны. И я думал: «Эй, что здесь происходит? Почему я её люблю, а она меня – нет? Мир потерял равновесие, опустился в хаос и беспорядок. Я понял тогда, почему песни о любви так полны грусти:
Тремя днями позже, я всё ещё был разбит, я не мог ни есть, ни пить, целых пятьдесят лет ожидая этой особой агонии. Пока в то утро не зазвонил телефон. Я подбежал к нему и, сходя с ума, я подумал, что это могла бы быть Нетти Халвершам со своими извинениями, с готовностью стиснуть меня в своих объятиях: «Это была случайная ошибка… Извини, Бен… Я обозналась…» и т.д.
Это был отец, что было необычно. Он никогда не звонил из своего кабинета в Дельте.
- Бен, ты в порядке? - спросил он.
«Бог Мой», - подумал я, он знает о Нетти Халвершам.
- В порядке, - сказал я примерно так, как это говорят, даже если земля проваливается под ногами.
И затем он рассказал мне о захвате автобуса, и о детях.
Какой ещё автобус? Какие дети?
И причём здесь я?
Это был желтый школьный автобус, в нём шестнадцать или восемнадцать детей (он не мог точно назвать их количество). Он подбирал каждого из них у своего дома в Халловеле и вёз их в летний лагерь имени Криса Крангеля, расположенный за пределами города. Автобус был похищен неизвестными людьми, по крайней мере, троими или даже более. Автобус был остановлен захватчиками на шоссе номер 131 и приведён на старый заброшенный железнодорожный мост в лесистом районе на линии Халловел-Криншоу. В захвате автобуса участвовал фургон, также теперь стоящий на мосту и также принадлежащий захватчикам.
Дети – возрастом пяти и шести лет, дошкольники, кто-то из них ходит в детский сад.
Первая информация от налетчиков поступила, когда десятилетний халловелский мальчик доставил письмо в городское отделение полиции. Человек, пославший мальчика, дал ему один доллар. Мальчик описал этого человека, как возрастом около сорока, смуглого, на нём всё было тёмным: волосы, усы, одежда и очки. Письмо было адресовано Бригадному Генералу Руфусу Л. Брайджу, Иннер Дельта, Форт Дельта, Штат Массачусетс. На конверте имелась напечатанная фраза:
Это – в сущности то, что отец сказал мне по телефону, хотя всеми подробностями он ещё не владел. Потому что был вовлечен Форт Дельта и дети, и в его интересах было побеспокоиться обо мне. Я сказал ему, что я в полном порядке, и я хотел напомнить ему, что мне, в конце концов, не пять лет отроду. Однако я понял, что он имел в виду. Я сказал ему, что я собирался с Джеки Бренером сходить на игру, проводимую на стадионе имени Генерала Брэдли. Он велел мне оставаться дома, и, к тому же, он кого-то послал для наблюдения за домом, что значило: для охраны меня.
- А что мама? - спросил я, будучи подготовленный его внезапно сугубо деловому тону его голоса. Она уехала тем утром, чтобы провести день в Бостоне, чтобы утром сделать круг по магазинам комплекса на улице Ньюбори и затем сходить на дневной сеанс в кино.
- В Бостон я послал человека, чтобы он её забрал, - сказал отец. - Смотри, Бен, все эти предосторожности могут показаться излишними, можно подумать, что я горячусь, но я не хочу допустить возможного, потому что…