После первой смерти

  Это потому что повисло в воздухе, наполнившем тишину, на которую я в тот момент постарался не дышать, потому что я знал что, должно последовать за этим потому что. Потому что здесь был вовлечен Форт Дельта, и что, вероятно, это подразумевало секретную работу моего отца.

  - Но чего хотят захватившие автобус, Па?

  - Бен, это ещё не известно. Единственное письмо от них велит нам быть готовыми к дальнейшим инструкциям. Это – всё, что я могу тебе сказать, потому что это – всё, что я знаю.

    Я осознал, что ещё ни разу в моей жизни отец не рассказывал мне так много о чём-либо вообще. О, конечно, у нас с ним бывали беседы и даже споры, например, о бесконечных победах «Ред-Сокс» в мае и внезапном его поражении в сентябре (грустная правда), и ещё о моих отметках в школе, и о прочих глупостях, но во всём этом ни разу не было ничего, что бы как-то коснулось его работы, его жизни и её восприятия, словно в ней не было ничего, кроме бейсбола, моих оценок, и его секретных обязанностей.

  - Так что запрись дома, Бен, никуда не выходи и ни с кем не общайся. Я знаю, что это нелегко, но мы не должны дать шансов преступникам, пока они бродят на свободе.

  - Ладно, - сказал я.

  И тогда я вспомнил о том, что меня так беспокоило, пока мы говорили:

  - Эй, Па, ты говоришь, что  письмо было адресовано Генералу Руфусу Бригсу. Я никогда о нем не слышал. Кто этот Генерал Бригс?

  Я услышал, как на другом конце линии зашумел глубокий вздох, и затем воцарилась тишина. И я подумал: «Бог Мой, Генерал Бригс – это мой отец, его подложное имя, прозвище, кличка, в конце концов».

  - Я больше не могу говорить с тобой, Бен. Будь начеку, не теряй бдительности. Скоро кое-кто придёт, и не волнуйся ни о чём.

  Трубка легла на аппарат, и у меня на лбу проступил пот.

  Автобус и дети, захватчики и заложники, мой отец, пользующийся другим именем все эти годы в Дельте и… что такое Иннер Дельта?

  Я осознал, что, по крайней мере, уже три минуты я не думал о Нетти Халвершам. Это был своеобразный рекорд того мрачного дня.

  Забавно. Я не могу вспомнить её лицо.

  Как давно это было?

  Но время иногда так сверхъестественно, и тогда оно играет с нами во всякие забавные игры. Как и эта комната. Кажется, что здесь я был не с сентября прошлой осени, а всегда.

  Или нет?

  Тому, кому я продолжаю адресовать свои вопросы, как будто я ожидаю фантома, крадущегося у меня за спиной, и ответ, который я не жду.

  Говоря о времени: уже 11:15, и они опаздывают.

  Я имею в виду, мои родители.

  Они сказали, что прибудут в одиннадцать. Замок находится в трёх часах езды от Дельты. Может быть, они решили передохнуть по дороге или просто поздно выехали, или даже у моего отца изменились планы, и он, в конце концов, не приедет.

  Возможно, я надеюсь именно на то, что он не приедет.

  Потому что иначе я буду сидеть напротив него и смотреть ему в глаза. И я знаю, что мне от этого будет тошно.

  Не сейчас, не сегодня.

  С того места, где я сижу и печатаю, просматривается пространство через площадь между «Домом Охотника» и «Старым Плющом», через которое проходят посетители прежде, чем попасть в общежитие или в зал имени Дэниела Вебстера, где они могут провести время с учащимися в одной из комнат.

  Я продолжаю смотреть, не идут ли мои мать и отец. Игра в снежки закончена, и площадь пуста. Иногда поднимается ветер, который срывает с карнизов хлопья снега, так похожие на мягкие белые тряпки, беспомощно падающие на землю.

  Теперь я печатаю не спеша, делая паузу после каждого слова, и даже между буквами (наверное, я никогда не узнаю, как работает механизм предчувствия, но мне надо быть начеку). В ожидании их появления, его появления я отрываю от бумаги глаза.

  В надежде на то, что он придёт.

  И в надежде на то, что он не придёт.

  И меня не покидает чувство, что он почти уже здесь, в этой комнате, вместе со мной. Он наблюдает и ждёт.

  Этот фантом – мой отец.

4.

  Миро на дух не переносил ожидание. Будь то перед посадкой в самолёт в аэропорту, на автобусной остановке, в маленьком душном помещении. Или в тот день в Детройте, когда в лобби гостиницы им устроили засаду, и они были вынуждены ждать целых девять часов, обездвиженные, без еды и питья. У него в руках был пистолет, под конец, походивший на часть его руки или на большую, пульсирующую от боли занозу в его теле. Здесь в автобусе, по крайней мере, у него ничего не болело, хотя его телу было не совсем комфортно. Становилось жарко, солнце раскалило крышу автобуса, но окна уже было не открыть. Дети были несколько подавлены, но всё равно вели себя беспокойно, иногда кто-то из них мог заплакать. Девчонка-водитель ничего не могла с этим поделать. Когда дети успокаивались, она снова возвращалась на водительское место, её руки снова сжимали баранку руля, и её глаза фокусировались где- то в пустоте. Без сомнений она была в шоке.

  Миро был доволен тем, что данные ему указания успешно исполняются. Его первой обязанностью было зафиксировать окна пластиковыми клиньями так, чтобы их нельзя было открыть даже с большим усилием. Затем, заклеить их липкой лентой. Миро заклеил лентой каждое окно, оставляя узкие щели, через которые можно было бы наблюдать за происходящим снаружи и при этом оставаться незаметным. Им нужно было наблюдать за зданием, расположенным в тысяче футов от них через пропасть, где, как сказал Арткин, должны будут расположиться солдаты и полиция. И они также должны были наблюдать за лесом по обе стороны пропасти. Там должны были засесть снайперы.

  Миро накладывал липкую ленту быстро и аккуратно. Дети ему мешали. Ему, чтобы стоя в проходе дотянуться до окон, приходилось наклоняться над ними или переступать через их беспорядочно разбросанные ноги. Дети смотрели на него с любопытством, кто-то из них с некоторым безразличием, словно наблюдая сцену по телевизору, а кому-то вообще было всё равно, они были где-то не здесь, не в автобусе. Влияние наркотиков, как предполагал Миро. Или возможно американские дети уже были изрядно напичканы всякой телевизионной дурью.

  Он уже заклеивал последнее оставшееся окно и почувствовал, как кто-то потащил его за штаны. Он посмотрел вниз. Маленький белокурый мальчик смотрел на него и улыбался. Мальчик не казался испуганным при виде маски. Отсутствие двух зубов у него во рту и промежутки между ними делали его похожим на клоуна. Миро продолжил накладывать на стекло ленту, а мальчик всё тянул и тянул его за штанину. Миро проигнорировал его и поспешил закончить работу.

  Дети для него не значили ничего, для него они были на одно лицо: маленькие люди, без имён, чужаки, не пробуждавшие в нём ни малейшего любопытства или сочувствия. Найти общий язык с ними он бы не смог. Когда он рос, то с детьми он практически не общался. Единственным его компаньоном был его