Я – Сыр

Т:            Ты отступаешь?

А:            Нет. Действительно. Я растерян и устал, и в желудке тошнота. Я чувствую, что я тут был… в этой комнате… снова…

Т:            Согласен, у нас была длинная беседа, даже очень. Более чем час – даже два. Надо прерваться.

А:            Спасибо.

END TAPE OZK006

-----------------------------------------

 Их трое.

   Они скучились вокруг стола в углу около музыкального автомата и едят попкорн. Подбрасывают хлопья в воздух и ловят их губами, словно они на сцене и ждут от публики аплодисментов. В углу стоит старый и дряхлый музыкальный автомат, он не освещен изнутри и не внушает никаких фантазий о звучащей музыке. Я готов удивиться, если в нем окажется песенка «Отец навеселе», но осознаю, что это, конечно же, невозможно. Не должно быть таких песен в этом автомате. Этих троих с попкорном я побаиваюсь. Они посматривают в мою сторону и перешептываются между собой.

    Маленький ресторан, скорее закусочная. Внутри только я и эти трое. Бармен – маленький худенький парнишка с зубочистками, торчащими наружу изо рта. Он всегда у телефона. Неторопливо кладет трубку, но телефон звонит снова, и, когда он говорит, зубочистки прыгают у него рту.

    Горячая тушеная устрица обжигает десна во рту, и я запиваю ее водой. Ежик содовых пузырьков покалывает мне язык. Еда укладывается в желудке и, качаясь внутри него, растворяется.

   Я смотрю на этих троих, и рад, что оставил велосипед в полицейском участке. Когда за четверть часа до того прибыл в Карвер, то первое здание, которое я увидел на Майн-Стрит, было одновременно полицейским участком, городской ратушей и пожарной командой. Я вошел внутрь и спросил полицейского, сидящего за столом, могу ли я оставить свой байк под их присмотром, чтобы ненадолго удалиться поесть. Он читал газету и не смотрел в мою сторону: «Конечно, малыш», - сказал он. – «Мы здесь». Странная мысль посетила меня о том, что он не смотрел на меня, и все. У меня могло быть две головы или винтовка, или еще что-нибудь такое, и он бы не заметил. Я не оставил отцовский портфель в корзине байка и взял его с собой. На улице я увидел, что Карвер – это маленький городок, и тут даже нет парковочной разметки. Я заглянул в обеденную комнату – скупая табличка гласила: «Еда» и все. Для меня подходит такой способ мышления, также как и для Эмми – ничего не звучит и не возбуждает воображения.

   Бармен зачерпнул тушеную устрицу, в это время говоря по телефону. Трубка покоилась между его подбородком и плечом. И мне показалось, что в моем долгом путешествии неплохо бы подкрепиться чем- либо тушеным или молочным, но сытным. Он вложил огромный кусок масла в жаркое и скривил мне рожу. Мне показалось, что гримаса больше подходит ему, чем улыбка. Масло начало таять. Я не любитель растопленного масла в жаркое, но я выглядел задумчиво. Он любезно кивнул мне. Я улыбнулся и сказал ему: «Спасибо», и отошел в сторону, а он все продолжал говорить по телефону, у него низкий голос, я никогда не слышал такого.

   Что-то стукается о мою руку. Я ем и смотрю вниз, и вижу, как комочек попкорна падает на пол. Другой комочек чуть ли не попадает мне в тарелку. Похоже на школу, когда старшеклассники плюются из трубочек. Я не смотрю на хулиганов и сосредотачиваюсь на еде. Дую в тарелку, чтобы как-то остудить все, что в ней находится. Перекладываю портфель со стула, на который я его положил, на стол и ставлю его перед тарелкой, чтобы закрыться. Попкорн-парни хихикают. Можно бы сказать им мечтательно, что они хулиганы. Я осознаю это и, как можно быстрее, меняю место. Они везде – в школах и офисах, в театрах и на заводах, в магазинах и больницах.

   Один из них встает и идет ко мне. Ему шестнадцать или семнадцать. Его лицо густо усыпано веснушками, и во рту сверкают белые прямые зубы. У него взгляд такой же, как и у миллиона других его возраста, с той лишь неразличимой разницей, что он несет какую-то незримую отметку, напоминающую о его присутствии. 

  - Никогда не видел тебя здесь, парень, - он говорит, остановившись около моего стола и нависнув надо мной.

  Я беру вилку с жаркое. Оно уже остыло, и я могу не обжигаясь отправить его в рот.

  - Я проездом, - говорю я.

  - Откуда ты?

  - Из Монумента, штат Массачусетс.

  - И куда направляешься?

  Он спрашивает, но ответ видимо не интересует его. Вопросы – это только прелюдия к тому, что может произойти: нечто страшное.

  - Ротербург, Ротербург-Вермонт.

  - Ты автостопом?

  - Нет. Я на байке.

  Все время говорю я. Я глотаю жаркое, жую устрицу и крекеры.

  - Хорошо, а где байк?

  Он подходит к окну и смотрит на улицу. Оглядывается на друзей, на тех, что остались за столом и подкидывают себе в рот попкорн. Он тянет время: 

  - Не вижу никакого байка.

  - Он в полиции, - говорю я. - Я оставил его под присмотром.

  Я тут же понимаю, что делаю ошибку, говоря это. Он отходит от окна прямо к моему столу, и прекращает двигаться, затем трясет головой, словно страшно удивлен. Он смотрит на друзей:

  - В полицейском участке? - спрашивает он, в насмешку изумляясь. - Держать байк под присмотром?

  Я знаю, что последует дальше.

  - Я полагаю, он не доверяет нам, - говорит он, тряся головой, его голос звучит сурово. -Полагаю, парень из Массачусетса не доверяет людям из Карвера, Нью-Гемпшир.

  Я проглатываю последний кусочек тушеного картофеля и пихаю в рот крекеры. Руки дрожат. Я откладываю ложку. Было бы неплохо утром принять пилюли. Я смотрю на кассу, на человека с телефоном, и на острые зубочистки у него в зубах.

  Хулиган крутится вокруг меня:

  - Резонно оставить байк у полицейских. Это потому, что ты не доверяешь нам?

  - Смотри, - говорю я, отодвигая тарелку с жаркое. - Я на пути в Ротербург, и байк – единственный способ моего передвижения. И если он пропадет, то я погиб.

  - Ты не можешь ехать автостопом? - спрашивает он. - Черт меня подбери, Дабби и Левис, мы один раз доехали до Монтпильера. Правильно, шкуры?

  - Правильно, Пастух, - кричит один из них.        

  Я вытираю губы салфеткой и беру отцовский портфель со стола. Руки слегка трясутся.

  - Что это? - спрашивает Пастух.

  - Что что, - переспрашиваю я, и мой голос срывается.

  - Этот портфель в твоих руках - он спрашивает раздраженно, - Что-то похожее на бомбу или нечто вроде того. Так бережно. Там бомба? Ты хочешь взорвать Карвер, Нью-Гемпшир?

  - Нет, - отвечаю я. - Это подарок. Сюрприз для отца. Он в Ротербурге, и я везу это ему.

  Я встаю, отодвигаю стул. Ножки стула скребут по полу. Ребятки за другим столом встают тоже. Мое сердце молотит. Я сильно напуган. Бармен поворачивается к нам.

  - Я хочу знать, что у него в портфеле, - говорит Пастух, обернувшись к бармену. У него низкий голос, как из преисподние.

  Мы лицом друг к другу. Он ниже меня на голову, но намного сильнее. Широкие плечи. Мускулистая шея. Шрам на лбу над его правой бровью. Маленькие глазки втоплены в его лицо. Мое сердце бьется от