Т: Не одна ли это из моих функций? Сколько раз я должен повторять, что я лишь твой гид в этой части. Я не направляю тебя. Факт, что я часто следую туда, куда ведешь ты.
А: Вы словно ищите достоверную информацию. Настораживает то, что вы говорите о ней всегда, и она выглядит для вас важнее чего-либо еще, что есть во мне.
Т: Бедный мальчик. Посмотри, как далеко мы зашли. От того первого маленького ключика, коим был автобус, затем собака, к тому огромному количеству познаний, что мы раскрыли в тебе.
А: Я знаю, и благодарен вам за то, что я так раскрылся, но…
Т: Но что?
А: Все это не до конца. Пустоты остались. Факт, что иногда я в пустоте. Иногда я говорю с вами, и не помню, откуда я, где моя комната в этом помещении, или же где мы вообще. И иногда мне это кажется странным, я отвечаю на вопросы, на которые уже много раз отвечал.
Т: Нам необходимо много раз возвращаться к одним и тем же вопросам. Иногда ты можешь на них ответить, а иногда – нет.
(пауза 15 секунд)
А: Я устал. Мой разум устал.
Т: Ты хочешь вернуться в комнату?
А: Нет. Это странная мысль. Как минимум здесь, я понимаю, что существую.
Т: Нам стоит поговорить немного о том, что не расстраивает тебя. О чем-нибудь приятном.
А: Без поиска информации?
Т: Без поиска информации.
А: Эмми. Я много думаю о ней.
Т: Мысли об Эмми – счастливые мысли?
А: По большей части. Все эти «Номера» с ней… иногда они так просветляли меня, и она сама дарила мне свет. Когда эти мысли были потеряны…
Т: Твои мысли должны течь к Эмми. Те «Номера». Хорошие времена. Говоришь, что любишь ее. И ты не хочешь вернуть хотя бы часть того, что ты знал о вашей с ней жизни?
А: Нет, но…
Но он хотел. Еще в тот вихрь дней, когда он открывал для себя прошлое своих родителей и их реальную ситуацию, он понял, в глубине души обвиняя и себя также, что ход событий затягивает в свой водоворот и его жизнь. Он ощущал дистанцию от сверстников в школе, которая не была изолированным отшельничеством, одно время беспокоившим его, а скорее одиночеством, которое можно было объяснить по-другому, как что-то исключительное, даже сладостное. Его мучило то, что он должен был скрывать от Эмми и от других все, что обрушилось на него в те дни. Он не смел поделиться с нею ничем. Она ничего не должна была знать, а ему хотелось сказать ей однажды: «Наша жизнь – моя и моих родителей, это бесконечный «Номер» - для всех нас». Он был вынужден избегать ее, и это его угнетало. Он боялся своей неспособности сопротивляться той драме, разыгрывающейся в нем в отношении к ней: «Смотри, Эмми, я не просто стеснительный и неуклюжий Адам Фермер. Я – беглец, гонимый жизненными сомнениями. Я – Пол Делмонт».
И он избегал ее, не звонил, ссылаясь на то, что он занят, или на то, что мать больна. Вместе с тем его все глубже поглощала пучина тоски, потому что он не мог дать всему этому выйти на поверхность.
«Я сожалею обо всем», - сказал однажды отец, очевидно, скрывая тоску. И Адам не говорил с ним об Эмми, о его желании быть с ней всегда, о боязни того, что, не удержавшись, он выложит ей все, что узнал в последнее время. Он не рассказывал отцу о своем залихватском поведении при ней, чтобы выглядеть в ее глазах еще привлекательней.
Т: И ты ничего не говорил Эмми Герц?
А: Ничего. Никогда. До того дня…
Т: И что это за день?
В тот день зазвонил телефон, и мать сказала, что произошло то, чего она так боялась: звонок, который снова должен был перевернуть всю их жизнь. Адам узнал о нем, когда пришел домой поздним субботним утром после «Номера», который они с Эмми, наконец, выкинули на стоянке около церкви. Но из того «Номера» вышел пшик.
«Извини, Асс», - сказала Эмми. – «Это не лучший момент в моей жизни».
Идея была хорошей, но исполнение дало осечку. Что-то было за пределами ее контроля. Они долго не могли начать. В течение получаса перед началом ритуала венчания машины непрерывно заполняли стоянку на огромной площади перед церковью. Венчание начиналось в десять утра. Адам наблюдал за всеми входящими внутрь. Каждый был подобающе одет. Целые семьи: держась за руки – отцы, матери и маленькие дети проходили мимо Адама, пробуждая в нем сентиментальные чувства.
Словно читая его душу, Эмми сказала: «Не уже ли это так плохо, Адам, однажды пожениться и иметь детей, бегающих по всему дому». Она называла его по имени, только в самые трепетные моменты.
Он нежно коснулся ее руки, вместе с тем пытаясь глубоко скрыть порывы своей души. Она улыбнулась ему. Ему хотелось сказать: «Я люблю тебя, Эмми», но он промолчал, а она, наверное, смеялась над ним в душе, острила и называла его «Ассом». Он внезапно погрузился в депрессию. Сколько еще ему придется держать взаперти все свои секреты от Эмми и от всех, отделяясь бездной молчания от всего мира? И сможет ли он быть с кем-либо еще так же близок, как и с ней?
- Так в чем же «Номер», Эмми? - спросил он, слова вышли словно из тумана смущения и тоски.
- Окей, - сказала она неохотно. Она всегда удерживала идею каждого предстоящего «Номера» до последнего момента, нагнетая драму. - Я обсасываю предстоящее действо… - снова сказала она. - Смотри, Асс, в нашем распоряжении около сотни машин на этой площади, с того момента, как в церкви начнется венчание. И ты убедишься в том, что многие из них не просматриваются. Я не знаю, сколько из них не будут закрыты.
- И в чем же наша задача? - спросил Адам. Было прекрасное утро, ветер ласково шевелил травинки, солнце плясало на капотах и стеклах машин, выстроенных на площади.
- Просто. Каждый из нас берет половину машин, стоящих на площади, подкрадывается к одной из них, открывает дверь и залезает внутрь. При этом нужно убедиться, что тебя не видят. Каждый прибывший находится внутри и наблюдает за церемонией. Мы не очень рискуем. А затем необходимо сделать две вещи. Первое, надо включить приемник и вывернуть регулятор громкости до отказа. Второе, рычажок дворников надо поставить на позицию «On». Затем нужно выйти из машины и приступить к следующей.
- Не понимаю, - сказал Адам. - Моторы заглушены, приемники и дворники работать не могут.
- Конечно же, верно, - сказала она важным голосом. - Ничего не должно работать в машине, пока ее владелец не сел в нее и не повернул ключ зажигания – в каждой из ста. И тогда бешено начнут взрываться приемники, а дворники скрести по стеклам. Ты можешь представить себе все их очумелые физиономии?
- Да, - сказал Адам. Он смог себе это представить, но кое-что мешало его воображению. Во-первых, он не настолько сошел с ума, чтобы лезть в чужие машины. Для него все это звучало как ножом по стеклу. Во-вторых, он не знал, сколько приемников и дворников могли быть оставлены включенными в машинах их хозяевами. Он смотрел на Эмми, на огоньки в ее глазах, и не хотел ее разочаровывать. Но в себе он разочаровался окончательно. Он думал: «Может, отделаться от этого «Номера»? Что случится, если я покину эту стоянку где-нибудь сзади?»
- Что случилось, Асс? - встревожено спросила Эмми.
В один отчаянный момент, он хотел слиться с ней воедино, но знал, что это невозможно.
- Ничего, - сказал он.
И Эмми, до чего уж привычная к смене его настроений, не уточняла деталей его замешательства. Немного погодя она сказала: «Надо идти». И они, украдкой и не спеша, как в фильме про индейцев,
