старик. Один наш собрат опубликовал тут свои воспоминания – ни о них, ни о нас, грешных, ни слова. У автора большой культик маленькой своей личности. Мы еще живы, а они уже несут заупокойный лом. Представляю, что они напишут, когда нас не будет на свете…
И вспомнилась наша далекая юность…
1922. Серый дом на Воздвиженке – здание ЦК комсомола. На пятом этаже, под самой крышей, живут Безыменский и Жаров. Небольшая, насквозь прокуренная комната. Сегодня – первое собрание литературного объединения «Молодая гвардия». Меня привел сюда ивановский поэт Серафим Огурцов, я только что демобилизовался из погранвойск. Народу немного: высокий, худощавый Безыменский, Жаров, Артем Веселый (крутолобый, в матросском бушлате, он работает за столом, не обращая никакого внимания ни на шум, ни на дым), кудрявый Сергей Малахов, два Алексея – Костерин и Платонов, оба морячки, бледный, малоразговорчивый, похожий на подростка архангельский паренек Георгий Шубин, Лагин с неизменной трубкой. И с раскрытой настежь грудью, в потертой кожаной куртке поэт с рабочей заставы Николай Кузнецов. От ЦК комсомола – Зоркий.
Позже в «Молодую гвардию» вступили и другие наши товарищи.
1923. Поварская, 52, вестибюль Литературного института. Нас, восьмерых, будет экзаменовать лично ректор – Валерий Яковлевич Брюсов. На лестничных площадках и в нишах стен пожелтевшие статуи обнаженных Венер и Афродит. Средневековые рыцари с тяжелыми мечами и в старинных доспехах. Ушедший мир. Мы – посланцы новой эпохи. Мы – скифы. В шинелях, матросских бушлатах, кожаных куртках. Мы видели войну, голод, восстания, хлебные продразверстки. Коммунизм уже не за горами. И вдруг нэп. Кричащие вывески частников. Толстопузые буржуи. Лихачи на дутых шинах.
Это стихи Бориса Ковынева. Михаил Голодный в поэтическом письме к друзьям-комсомольцам признается:
Светлов воспринимал эпоху по-своему, «по-светловски»:
У Брюсова бледное, строгое лицо. Интеллигентская бородка.
Его высокий крахмальный воротничок нас возмущает. Но -
Каменщик, каменщик в фартуке белом…
За это можно простить и крахмальный воротничок. Эти стихи читались на всех митингах и собраниях.
Брюсов знакомится с нами, дотошно расспрашивает о жизни, о профессии, участии в гражданской войне, о том, что толкнуло к литературе, много ли читали, что именно, как понимаем искусство. Мы поражены его поистине необъятными познаниями буквально во всех областях жизни: не говоря уж о литературе, живописи, театре, архитектуре, он отлично разбирается и в литейном деле, кавалерийской рубке, морских уставах, изучал Маркса и Энгельса. Непостижимо! Сердца наши постепенно оттаивают.
Светлов, Артем Веселый, Николай Кузнецов, да и все мы зачисляемся на первый курс института. В институте учатся Эдуард Багрицкий и Андрей Платонов.
Слушаем Брюсова, Шенгели, Сидорова, Сарабьянова, Л. Гроссмана, Рукавишникова и других маститых.
Трудно жить, голодно, холодно. Зарабатываем кто чем. В издательстве «Молодая гвардия», где печатаются наши первые тоненькие книжечки, выплату гонорара задерживают по полгода. На стенах протестующие надписи авторов. Запомнилась светловская: «Поэты пухнут с голоду».
У него шутливая кличка: «Самый толстый из всех скелетов». Работает Светлов неизвестно когда, большей частью по ночам, и именно в эти голодные годы выдает «на-гора» один шедевр за другим.
Время трудное. Повесился Коля Кузнецов. Он писал о Замоскворецкой радиобашне:
Светлов одним из первых ворвался к нему в комнату, вынимал его из петли.
Кузнецова любили все. Он очень нуждался, голодал. Смерть друга потрясла Светлова…
Покровка, 3. Бывший дом свиданий второго разряда, ныне здесь общежитие молодогвардейцев.
Здесь, в этих бедных, прокуренных, полутемных комнатках, с неуходящими запахами туалетного мыла и дешевых одеколонов, под утробный вой примусов, создаются поэмы и романы, рассказы и целые эпопеи. Артем Веселый работает над «Россией, кровью умытой», Юрий Либединскийнад «Комиссарами», Фадеев, страдая зубами, с огромным, в полщеки, флюсом, спешит закончить свой «Разгром». Светлов пишет «Гренаду» и «Пирушку», сюда по ночам, в затхлую полутьму сырых рассветов, приходят к нему на свидание Жанна д’ Арк и чубатый Тарас.
Жаркое июньское утро. В литературном отделе «Комсомольской правды» в Черкасском переулке огромное полуовальное окно открыто настежь. Уткин в расстегнутой рубашке разговаривает по телефону с Кукрыниксами: он заказывает художникам шарж для очередной литературной страницы. Уткин ведет литературный отдел газеты.
Секретарь отдела, поэт Джек Алтаузен, за письменным столом непрерывно строчит ответные письма на присланные из провинции стихи. В просторной комнате прохладно… Широко распахивается дверь – и
