Но я отклонился в сторону от того, о чем хотел рассказать. После появления стихов Светлова о Макаре Громе мы уже не упускали из виду этого зенитчика. Вскоре он дал новый повод вспомнить о нем, сбив еще несколько самолетов, и я посвятил ему большой очерк. В этом очерке, появившемся 31 октября 1942 года, рассказывалось о всем боевом пути Грома, начиная с того дня, как он, еще в качестве командира расчета станкового пулемета, защищал в Донбассе родную Горловку. Первый уничтоженный им враг был итальянский лейтенант. В сумке убитого оказалась его фотография, снятая еще в Италии: с фотографии смотрел улыбающийся юноша. Этот-то снимок с надписью Грома: «Убил 11 ноября 1941 года» я и показал Светлову. Он спросил:
– Ты хочешь использовать это в очерке?
– Хочу.
– В смысле: убей его?
Я удивленно посмотрел на Мишу. Он сказал:
– Убить его, конечно, надо было. Но… понимаешь ли, мне очень не нравится изречение: труп врага всегда хорошо пахнет. У русских солдат такое изречение не родилось бы…
И без видимой связи с предыдущим добавил:
– Взглянуть бы на Неаполь…
– А на Гренаду?
– Сначала на Гренаду, потом на Неаполь. Само название – музыка. В Неаполе – на поле…
Я не берусь утверждать, что именно фотография итальянского лейтенанта, убитого горловским шахтером Макаром Громом, явилась тем зерном, из которого выросло светловское стихотворение. Но какую-то роль этот эпизод мог сыграть. Во всяком случае, одних газетных сообщений о боях под Моздоком или в других местах для Светлова было бы мало. Он обладал исключительным по силе и яркости воображением, но даже самая сказочная фантазия, даже самые смелые передвижения ее в пространстве и во времени всегда опирались у него на что-то сиюминутно-реально-личное…
Вскоре после приезда Светлова в 1-ю ударную армию я рассказал ему о разведчике 44-й бригады Павле Некрасове и попросил написать в очередной номер газеты о нем – Некрасов как раз доставил нового «языка».
Миша сказал:
– Вот съездим в бригаду, я познакомлюсь с Некрасовым, тогда и напишу…
Но, видя мое огорчение, сел и написал стихотворение «Павлу Некрасову». Оно начиналось словами:
Они действительно познакомились и подружились. Светлов никогда не обманывал ни своих героев, ни читателей.
Светлову было в самой высокой степени присуще ощущение будущего. Это не все видят. Многие ли молодые люди поймут сегодня, почему нас так волновали, ударяя теплой волной в сердца, светловские строки:
Бабушек – бывших комсомолок – тогда еще не существовало, и как-то странно было думать, что они могут быть. Даже комсомолок-матерей было еще не много. Конечно, и мы, читатели светловских стихов, верили в то, что страна пройдет через все испытания и что наступит время, когда внучата увидят подобных бабушек. Но одно дело верить в будущее, а другое – перенестись в него вот так, хотя бы на мгновение!..
Мы в редакции «На разгром врага» решили воспользоваться литературным юбилеем Светлова и представить его к ордену. На фронте не отмечали наградами такие юбилеи, но нам уж очень хотелось, чтобы поэт Светлов получил орден. Тут была и личная заинтересованность: как-то неловко было носить свои награды, пока не было ни одной у Светлова.
Когда о награждении Светлова заговорили с командующим, он сказал:
– Автору «Каховки» надо бы дать орден Ленина. А я что могу? Звезду, не больше. Он не обидится?
И, подписав приказ о награждении, добавил:
– Только одно условие: я приеду в редакцию праздновать…
В приезд командующего мы не очень верили, но пошли в АХО за угощением для праздничного стола. Об административно-хозяйственном отделе штаба была сложена поговорка:
«Под командующего» мы получили такую снедь, о существовании которой, наверное, не подозревал даже он сам. Против ожидания, он приехал, и не один, а в сопровождении нескольких генералов. Все столы были сразу сдвинуты и образовали один большой. Во главе его сели командующий и виновник торжества, справа и слева от них – генералы, а дальше – мы, редакция.
Все чувствовали себя немного напряженно, кроме двух, занявших места во главе стола. Казалось бы, трудно было найти людей более разных, чем Светлов и сидевший рядом с ним человек, военный по профессии и по призванию, командовавший батальоном еще в гражданскую войну. Но эти люди сразу понравились друг другу. Через несколько минут они уже начали чокаться сами по себе, сверх общих тостов; через полчаса уже перешли на «ты». Когда Светлов, рассказав что-то о ком-то, произнес в заключение одну из своих любимых фраз: «Дурак, дурак, а дурак!» – командующий так стукнул от удовольствия кулаком по столу, что задребезжала вся посуда.
Глядя на них, развеселились и другие. Но внезапно наступила тишина: Светлов, хлопнув собеседника по плечу, весело воскликнул (никто не слышал, в какой связи были сказаны эти слова):
– Я тебя еще научу воевать!
Генералы побледнели. Они-то знали крутой нрав начальника.
Командующий внимательно посмотрел на Светлова и, не прочитав на его лице ничего, кроме дружеской улыбки, ответно хлопнул его по плечу и сказал:
– А что? Именно это мне и надо!
