1964
ЧЕЛОВЕК, ПОХОЖИЙ НА САМОГО. 3. Паперный
Вечер Светлова в МГУ. Коммунистическая аудитория поднимается круто, как стена – лиц, глаз, улыбок. Аплодисменты срываются, как шумные птицы с карнизов.
Михаил Аркадьевич идет на сцену.
Когда человек выходит к рампе, «на люди», он невольно подтягивается, приосанивается, даже внутренне прихорашивается. И уже шагает по сцене не обычной своей походкой, а каким-то шагом- курсивом.
Ничего этого нет у Светлова. Он идет к освещенному юпитерами столику, как шел бы у себя дома – взять папиросы или выключить чайник. Костюм на нем выглажен не более тщательно, чем всегда. На своем творческом вечере он выглядит успокоительнобуднично, остается самим собой – ежедневным Светловым.
Сел за стол, надел очки – старенькая оправа, не модная, не массивная.
– Ну, так я буду читать стихи. А что мне еще остается делать?
Одни и в литературу входят торжественно-церемониальным маршем, под звуки фанфарных рецензий. А Светлов вошел в поэзию просто – без специального «визита» – и остался на долгие-долгие годы.
17 июня 1963 года. Ему шестьдесят лет. Утром я позвонил и сказал, что хочу его поздравить.
– А что такое?
– Но ведь вам шестьдесят лет.
– А! Да, верно.
– Как вы себя чувствуете?
– Не очень. Так… Не особенно.
В голосе – никакой юбилейной приподнятости, праздничности.
Есть поэты, которые держатся, раскланиваются, будто именно сегодня у них круглая дата. Светлов же и в круглую дату ведет себя так, словно он однофамилец того знаменитого поэта. Его популярность вроде никакого отношения к нему не имеет.
Большая поэтическая слава не может достучаться до его сознания.
Вообще во взаимоотношениях писателя со славой возможны по крайней мере три случая:
Писатель гоняется за нею, но безуспешно – она ускользает от него.
Писатель и слава взаимно увлечены, переживают бурный короткий роман.
И третий случай – самый редкий. Слава влюблена в него по уши, а он не обращает на нее ни малейшего внимания. Это – Светлов.
Марк Соболь рассказывает, как Михаил Аркадьевич вручил ему свою новую книжку стихов. Соболь раскрыл ее и похвалил портрет. Светлов удивился:
– Как, она с портретом?
Оказывается, сам он еще ее не раскрывал.
Однажды у него в комнате я стал рассматривать
«Вечернюю Москву» и увидел рецензию на постановку его пьесы-фантазии «Любовь к трем апельсинам». Я сказал:
– Здесь о вас пишут.
– Да, мне говорили, надо будет прочитать.
Все знают слова Станиславского: любите искусство в себе, а не себя в искусстве. Но такого спокойного отношения к себе в искусстве, как у Светлова, я не встречал ни у кого.
Каждый человек является чем-то. Но очень важно и характерно не только то, чем он является, а еще и как он относится к тому, чем является. Мало иметь достоинства – надо еще, чтобы они не вскружили голову обладателю.
Светлов владеет талантом быть самим собою, талантом естественности. И скромности. Причем здесь тоже возможны разные случаи. Скромность бывает демонстративная- человек с вызывающим видом уходит в тень, даже шумно убегает, чтобы на него скорее обратили внимание; скромность расчетливая, бьющая на эффект, вкрадчиво-выжидающая, провоцирующая и нервно изнемогающая от нетерпения.
Михаил Аркадьевич – действительно скромный человек, во всей изначальной прелести этого слова.
Вечером того же дня рождения, подходя к его квартире на Аэропортовской, я еще издали почувствовал, что там масса народу. Из окна кухни-комнаты на первом этаже выглядывало столько людей, что даже здесь, во дворе, чувствовалось, какая там давка. Я вошел, с трудом пробрался к юбиляру. Кругом все шумит, все дышит им, а он, с неопределенной улыбкой, лучиками морщинок у глаз, неуловимо печальный и уловимо добрый, как бы только наполовину присутствующий, о чем-то задумавшийся, ходит, улыбается всем и никому в частности.
Кто-то надел ему на шею заграничный галстук с игривой девицей, но даже это на нем выглядит мило и остроумно.
Этот человек, к которому не пристает ничто – ни сплетня, ни пошлость, он, как его зовут почти все, «Миша» 1* – мишень, в которую нельзя выстрелить. У него ничего нельзя отнять – он ничего не домогается. Ему нельзя ничего придать – с него и так хватает.
…Прибывают новые гости. Все роится, целуется с Михаилом Аркадьевичем, шепчется, пьет, поздравляет. Невозможно сконструировать из гостей хоть какое-нибудь литературное направление: Александр Бек, Ярослав Смеляков, Сергей Михалков, Римма Казакова, Михаил Луконин, Константин Ваншенкин, Виктор Гончаров, Георгий Радов, Василий Сухаревич, Константин
Лапин, актер Семен Гушанский – это ни во что не складывается, ничем не объединяется, кроме любви к Светлову.
Сам он говорит мало. Но каждый раз после его реплики- смех, и сразу переходят к новой теме, эта уже исчерпана. Светловская реплика напоминает веселый звоночек: когда печатаешь на машинке, он сигналит, что надо переходить на следующую строку. Так строится общий разговор: тук-тук-тук… дзинь!
– Вы знаете, я прочитала последний роман Н. Такой кошмарный язык, такой язык…
– Перевод с говяжьего.
Спорят о критике, который пишет весьма строго, брутально.
– А, он же считает, что недостатки других – это его достоинства.
